– А на моем ни щербины! – поднял меч Эскайрак. – Хе-хе-хе! Ни щербинки! Ни отметины даже!
Юла засмеялась, как девчонка. Лигенца по-козлиному закхекал. Остальные просто расхохотались.
– Ведьмачий меч? – фыркнул Сперри. – Режет как макаронину? Сам ты макаронина.
– Это… – Шевлов сжал губы. – Фуфло какое-то. Дешевка какая-то… А ты…
Он отбросил прочь рукоять меча, зыркнул на Геральта и указал на того обвинительным жестом.
– Жулик ты просто. Жулик и аферист. Под ведьмака подделываешься, а такую фальшивку… Такой, сука, хлам вместо приличного клинка носишь? Сколько ж это, интересно, ты уже добрых людей обманул? У скольки бедняков последний грош вымутил, мошенник? Ох, расскажешь ты про свои грешки в Финдетанне, уж там тебя староста склонит к исповеди!
Гневно засопел, сплюнул, топнул ногой.
– По коням! Уматываем отсюда!
Отряд двинулся со смехом, песнями, свистом. Крестьянин с семьей мрачно поглядывали им вслед. Геральт видел, что губы провожающих шевелятся. Нетрудно было догадаться, какой судьбы и каких несчастий те желают Шевлову и его отряду.
Крестьянин даже в самых смелых своих мечтах не мог бы предположить, что его пожелания исполнятся точь-в-точь. И что случится это так быстро.
Они доехали до перекрестка. Тракт, уходящий на запад, вел по сухой балке и был изрыт колесами и копытами; туда, видимо, поехали возы с рабочими. Туда же направился и отряд. Геральт шел за кобылой Юлы, на поводе, привязанном к луке ее седла.
Конь едущего впереди Шевлова заржал и встал свечой.
На склоне балки что-то внезапно вспыхнуло, загорелось и превратилось в молочно-опаловый шар. Шар исчез, а на его месте появилась странная группа. Несколько обнимающихся, сплетенных друг с другом фигур.
– Кой черт? – выругался Ожог и подъехал к успокаивающему коня Шевлову. – Что это?
Группа разделилась. На четыре фигуры. Худощавого, длинноволосого и несколько женственного мужчину. Двух длинноруких гигантов на кривых ногах. И горбатого карлика со спаренным арбалетом.
– Бууэх-хххррр-ээээххх-буэээх! Буээх-хээх!
– К оружию! – заорал Шевлов. – К оружию, ребята!
Щелкнула сперва одна, затем вторая тетива огромного арбалета. Шевлов с пробитой головой погиб на месте. Ожог, перед тем как свалиться с седла, еще мгновение смотрел на свой живот, насквозь пронзенный болтом.
– Бей! – Отряд одновременно выхватил мечи. – Бей!
Геральт не собирался бездеятельно ожидать результата встречи. Сложил пальцы в знак Игни, пережег связывающий его руки повод. Ухватил Юлу за пояс, сбросил ее на землю. Вскочил в седло сам.
Что-то ослепительно блеснуло, кони начали ржать, кружиться, бить воздух передними копытами. Несколько всадников упало, завопили попавшие под коней. Серая кобыла Юлы тоже запаниковала, пока ведьмак не взял ее под контроль. Юла поднялась, прыгнула, вцепилась в уздечку и поводья. Геральт сбил ее ударом кулака и пустил кобылу в галоп.
Пригнувшись к шее лошади, он не видел, как Дегерлунд очередными магическими молниями пугает коней и ослепляет всадников. Как на наемников обрушиваются, рыча, Буэ и Банг, один с широким мечом-скимитаром, другой с топором. Не видел фонтанов крови, не слышал криков убиваемых.
Не видел, как гибнет Эскайрак, а вслед за ним Сперри, словно рыбы раскроенные Бангом. Не видел, как Буэ валит Флоке вместе с конем и как потом его из-под коня вытаскивает. Но ломающийся крик Флоке, голос петуха, которого режут в суп, слышал еще долго.
До того момента, пока не свернул с большака и не углубился в лес.
Коли суп-заливайку по-махакамски делать, то тем способом: ежели лето, то лисичек, если осень, то зеленушек грибов насобирай. Ежели ж зима на дворе или весна ранняя, возьми грибов сушеных большую пригорсть. В горшочке водой залей, мочи ночь, утром посоли, пол-луковицы брось, вари. Отцеди, но отвар не выливай, слей его в посуду, ино бережение имей, чтоб без песку, что точно на дне горшочка осядет. Картопли свари, кубиками нарежь. Возьми грудинки жирной богато, порежь, обжарь. Лука нарежь в полтарелки, в жиру от грудинки жарь его, пока подгорать не начнет. Возьми казан большой, брось в него все, да и о грибах порезанных не забудь. Залей грибным отваром, воды добавь, сколь надо, залей по вкусу мучной заправкой для жура – как ее приготовить, в другом месте прописано. Свари, солью, перцем и майораном заправь по вкусу и желанию. Укрась грудинкой жареной. Сметаной забелить дело вкуса, но смотри: это против наших краснолюдских традиций, человеческая это мода, заливайку сметаной забелять.
Глава тринадцатая
Как и почти все почтовые станции, эту расположили на распутье, на пересечении двух трактов. Крытый дранкой домик с подпертым столбами навесом перед ним, прилегающая к домику конюшня, дровяной сарай, все это среди рощи белопенных берез. Пусто. Никаких, вроде бы, гостей или проезжих.
Загнанная серая кобыла шла механически, шатаясь, свесив голову почти до самой земли. Геральт подвел ее, отдал поводья работнику.
Работнику на глаз было лет сорок, и под тяжестью своих сорока лет он сильно горбился. Погладил шею лошади, посмотрел себе на ладонь. Смерил Геральта взглядом снизу доверху, после чего плюнул ему прямо под ноги. Геральт покачал головой и вздохнул. Не удивлялся вовсе. Он знал, что сильно переборщил с галопом, особенно на неровной местности. Хотел как можно быстрей очутиться как можно дальше от Сореля Дегерлунда и его прислужников. Ведьмак понимал, впрочем, что это паршивое оправдание, да и сам был не лучшего мнения о людях, что доводят верховых лошадей до такого состояния.
Работник отошел, ведя за собой кобылу и что-то ворча себе под нос; нетрудно было отгадать, что он ворчит и что думает. Геральт вздохнул, толкнул дверь, вошел на станцию.
Внутри пахло едой; ведьмак осознал, что постится уже сутки с лишним.
– Коней нет. – Почтмейстер упредил его вопрос, показываясь из-за стойки. – И ближайшая курьерка только через два дня.
– Я бы что-нибудь съел. – Геральт посмотрел вверх, на балки высокого потолка. – Заплачу.
– Так нету же.
– Ну-ну, милсдарь почтмейстер, – раздался голос из угла комнаты. – Разве можно так к путнику?
За столом в углу сидел краснолюд. Русоволосый и русобородый, одетый в изысканно вышитый короткий плащ цвета бордо, что был украшен латунными пуговицами впереди и на манжетах. Щеки у краснолюда были румяными, а нос немалым. Геральт видел иногда на рынке нестандартные картофелины светло-розового цвета. Нос краснолюда имел абсолютно такой же цвет. И форму.
– Мне ты предлагал заливайку, – краснолюд смерил почтмейстера суровым взором из-под весьма густых бровей. – Ты ж ведь не будешь утверждать, что твоя жена лишь одну тарелку ее приготовила. На любые деньги готов спорить, что и для господина путника хватит. Садись, странник. Пива выпьешь?
– Охотнейшим образом, благодарю. – Геральт уселся, вытащил монету из тайничка в поясе. – Но позвольте уж мне угостить вас, милсдарь. Ошибочно меня можно принять за бродягу или перекати-поле. Я ведьмак. В процессе работы, отсюда и вид уставший, и костюм потрепанный. За что извольте уж меня простить. Два пива, почтмейстер.
Пиво оказалось на столе молниеносно.
– Заливайку жена сейчас подаст, – буркнул почтмейстер. – Ну и не обессудьте уж за прием. Пищу я постоянно обязан иметь готовую. А то вдруг вельможи какие в поездке, гонцы королевские или почта… Если вдруг не хватило бы, нечего было б им подать…
– Ладно, ладно… – Геральт поднял пивную кружку. Он был знаком со многими краснолюдами, знал, как положено пить и как поднимать тосты.
– За успех благородного дела!
– И за погибель стервецам! – отозвался краснолюд, чокаясь с ним своей кружкой. – Приятно выпить с кем-то, кто знает обычай и протокол. Я Аддарио Бах. Собственно, Аддарион, но все говорят Аддарио.
– Геральт из Ривии.
– Ведьмак Геральт из Ривии. – Аддарио Бах вытер пену с усов. – Что ж, наслышан. Бывалый ты человек, не диво, что обычаи знаешь. А я сюда, слышь, подъехал курьеркой, дилижансом, как ее зовут на Юге. И жду пересадку, курьерку из Дориана в Реданию, в Третогор. Ну, вот и заливайка, наконец. Проверим, как на вкус. Самую-то лучшую заливайку, чтоб ты знал, наши бабы в Махакаме варят, нигде такой не отведаешь. На густой заправке из черного хлеба и житной муки, с грибами, с лучком поджаристым…
Здешняя заливайка была превосходной, лисичек и поджаристого лука в ней было вдоволь, а если она в чем-то и уступала той махакамской, что варили краснолюдские бабы, то Геральт так и не узнал в чем, ибо Аддарио Бах ел в хорошем темпе, молча и без комментариев.
Почтмейстер внезапно выглянул в окно, это его движение заставило Геральта выглянуть тоже.
На станцию въехали два коня, оба в состоянии еще худшем, чем трофейная кобыла Геральта. А сидели на них трое всадников. Точнее, два всадника и всадница. Ведьмак внимательно огляделся по комнате.
Скрипнула дверь. В помещение вошла Юла. А за ней Лигенца и Трент.
– Коней… – почтмейстер осекся, заметив меч в руке Юлы.
– Ты угадал, – сообщила та. – Именно коней нам и нужно. Трех. Давай, двигайся, мигом выводи из конюшни.
– Коней не…
Почтмейстер и на этот раз не закончил. Юла метнулась к нему и сверкнула перед глазами клинком. Геральт встал.
– А ну-ка!
Все трое обернулись к нему.
– Это ты, – процедила Юла. – Ты. Чертов бродяга.
На скуле у нее красовался синяк, в том месте, куда он ей саданул.
– Это все из-за тебя, – выплюнула она. – Шевлов, Ожог, Сперри… Всех вырезали, весь отряд. А ты меня, сукин сын, с седла сбросил, и коня украл, и сбежал трусливо. И за это я сейчас с тобой рассчитаюсь.