– Как… – у Геральта пересохло во рту. – Как у нее дела? У Йеннифэр? Все ли у нее в порядке?
– Я полагаю, что в наилучшем. – Тициана Фреви взглянула на него из-под ресниц. – Чувствует себя прекрасно, выглядит так, что позавидовать можно. Я и завидую, если уж честно говорить.
Геральт встал. Подошел к трактирщику, который со страха чуть не упал в обморок.
– Да не стоило… – скромно сказала Тициана, когда через минуту трактирщик поставил перед ней бутылку эст-эста, самого дорогого белого вина из Туссента. И несколько дополнительных свеч, воткнутых в горлышки старых бутылок.
– Лишние хлопоты, на самом деле, – добавила она, когда вскоре на столе появились блюда – одно с нарезкой сырой подсушенной ветчины, второе с копченой форелью и третье с ассортиментом сыров. – Ты чересчур тратишься, ведьмак.
– Есть повод. И есть прекрасная компания.
Поблагодарила кивком головы. И улыбкой.
Очень симпатичной улыбкой.
Каждая заканчивающая школу магии чародейка вставала перед выбором. Могла остаться в учебном заведении в качестве ассистентки магистров-наставниц. Могла просить какую-нибудь из независимых наставниц о приеме в дом на правах постоянной практикантки. Или же могла выбрать путь двимвеандры.
Эта система была скопирована с цеховой. Во многих цехах переводимый в подмастерья ученик был обязан совершить путешествие, во время которого брался за любую случайную работу, в разных мастерских и у разных мастеров, то тут, то там; возвращался через несколько лет, чтобы просить об экзамене и повышении статуса. Разница все же существовала. Вынужденным странствовать, но не находящим работы подмастерьям довольно часто приходилось сталкиваться с голодом, а странствия нередко становились скитаниями. Двимвеандрами же становились по собственному выбору и желанию, а Капитул чародеев создал для странствующих магичек специальный стипендиальный фонд, насколько Геральт знал, вполне немалый.
– Этот ужасный тип, – вступил в разговор поэт, – носил медальон, похожий на твой. Это был один из Котов, да?
– Да. Я не хочу говорить об этом, Лютик.
– Печально известные Коты, – поэт обратился к чародейке. – Ведьмаки, но не получившиеся. Неудачные мутации. Безумцы, психопаты и садисты. Они сами назвали себя Котами, потому что они и впрямь как коты: агрессивные, жестокие, непредсказуемые и непредугадываемые. А Геральт как обычно преуменьшает, чтобы нас успокоить. Потому что угроза была, и притом немалая. Чудо, что обошлось без драки на мечах, крови и трупов. Резня бы вышла, как в Иелло четыре года назад. Я буквально каждую минуту ожидал…
– Геральт просил об этом не говорить, – остановила его Тициана Фреви вежливо, но решительно. – Отнесемся же с уважением к его просьбе.
Он взглянул на нее с симпатией. Она показалась ему милой. И красивой. Даже очень красивой.
Чародейкам, как ему было известно, красоту подправляли; престиж профессии требовал, чтобы магичка вызывала восхищение. Но эта операция никогда не проходила идеально, всегда что-то оставалось. Тициана Фреви не была исключением. Ее лоб, под самой линией волос, портили несколько едва заметных следов оспы, наверняка перенесенной в детстве, когда она еще не имела иммунитета. Очертания красивого рта самую малость портил маленький волнистый шрам над верхней губой. Геральт уже неизвестно в который раз ощутил злость, злость на свое зрение, на глаза, которые заставляют замечать столь малозначащие детали, детальки, которые ничего не значили в сравнении с тем фактом, что Тициана сидела с ним за одним столом, пила эст-эст, ела копченую форель и улыбалась ему. Ведьмак видел и знал действительно очень мало женщин, красоту которых можно было бы считать безупречной; шансы же на то, чтобы любая из них улыбнулась ему, имел поводы считать нулевыми.
– Он говорил о какой-то награде… – как обычно, если Лютик уж оседлал какую-то тему, заткнуть его было трудно. – Знает ли кто-то из вас, о чем была речь? Геральт?
– Понятия не имею.
– А я знаю, – похвалилась Тициана Фреви. – И удивляюсь, что вы не слышали, ибо дело громкое. Фольтест, король Темерии, назначил, стало быть, награду. За снятие проклятия с дочери, которую зачаровали. Уколотая веретеном и усыпленная вечным сном, бедняжка эта, по слухам, лежит в гробу, в замке, заросшем боярышником. Другие же говорят, что гроб ее стеклянный и располагается на вершине стеклянной горы. Третьи утверждают, что принцессу превратили в лебедя. Четвертые – что в страшное чудовище, в стрыгу. И все это в результате проклятия, ибо она, принцесса, есть плод кровосмесительной связи. И все эти сплетни будто бы выдумывает и распространяет Визимир, король Редании, у которого с Фольтестом территориальные разногласия, крупная ссора, и который из кожи вон лезет, чтобы тому досадить.
– Ну и впрямь все это похоже на вымысел, – оценил Геральт. – Основанный на сказке или легенде. Зачарованная и превращенная принцесса, проклятие как кара за кровосмешение, награда за снятие чар. Классика и банальность. Тот, кто это выдумал, не слишком старался.
– Дело это, – добавила двимвеандра, – имеет явный политический подтекст, а потому Капитул запретил вмешиваться в него чародеям.
– Ну сказка или нет, но этот самый Кот в нее верил, – подметил Лютик. – Судя по всему, он как раз спешил в Вызиму, к этой зачарованной принцессе, чтобы снять проклятье и получить обещанную королем Фольтестом награду. Ну и заподозрил, что Геральт тоже туда направляется и хочет его опередить.
– Он ошибался, – сухо ответил Геральт. – Я не собираюсь в Вызиму. Не планирую совать пальцы в этот политический котел. Это работа в самый раз для кого-то вроде Брехена, тем более, что как он сам говорил, ему нужно. Мне не нужно. Мечи я вернул, тратиться на новые не должен. Средства на жизнь у меня имеются. Благодаря чародеям из Риссберга.
– Ведьмак Геральт из Ривии?
– Действительно так. – Геральт смерил взглядом чиновника, что стоял рядом все с той же недовольной миной. – А кто спрашивает?
Чиновник вручил ведьмаку свиток бумаги. После чего вышел, не забыв одарить Тициану Фреви взглядом, исполненным презрения.
Геральт сорвал печать, развернул свиток.
– Datum ex castello Rissberg, die 20 mens. Jul. anno 1245 post Resurrectionem[46], – прочитал он. – Городскому Суду в Горс Велене. Истец: акционерное общество «Комплекс Риссберг». Ответчик: Геральт из Ривии, ведьмак. Иск о возврате одной тысячи, прописью тысячи новиградских крон. Требуем primo: взыскать с ответчика Геральта из Ривии в пользу истца сумму в одну тысячу новиградских крон вместе с соответствующими процентами. Secundo: возложить на ответчика судебные издержки в пользу истца согласно действующим нормам. Tertio: придать решению статус немедленного исполнения. Обоснование: ответчик мошенническим образом выманил у акционерного общества «Комплекс Риссберг» сумму в одну тысячу новиградских крон. Доказательства: копии банковских переводов. Сумма эта составляла авансовую оплату за услугу, которую ответчик не исполнил и злонамеренно исполнять не планировал… Свидетели: Бирута Анна Маркетт Икарти, Аксель Мигель Эспарса, Иго Тарвикс Сандоваль… Сукины дети.
– Я вернула тебе мечи, – опустила глаза Тициана. – И одновременно повесила на шею проблем. Этот судебный пристав обманул меня. Сегодня утром подслушал, как я расспрашивала о тебе на паромной пристани. И сразу после этого прицепился, как репей к собачьему хвосту. Теперь понятно зачем. Этот иск – моя вина.
– Тебе будет нужен адвокат, – хмуро заметил Лютик. – Но я бы не советовал госпожу адвоката из Керака. Та показывает успехи скорее вне зала судебных заседаний.
– Адвокатом уже можно пренебречь. Ты обратил внимание на дату иска? Могу спорить, что заседание уже состоялось и заочное решение уже вынесено. И что они уже арестовали мой счет.
– Я очень извиняюсь, – сказала Тициана. – Это я виновата. Прости меня.
– Не за что просить прощения, ты ни в чем не виновата. А вот они пусть удавятся, Риссберг вместе с судами. Господин трактирщик! Бутылочку эст-эста, если можно попросить!
Вскоре они уже оставались единственными гостями в зале, вскоре трактирщик демонстративным зевком подавал им знак, что пора заканчивать. Первой пошла к себе Тициана, за ней довольно быстро отправился Лютик.
Геральт не пошел в комнатку, которую делил с поэтом. Вместо этого тихонько постучал в дверь Тицианы Фреви. Она открыла мгновенно.
– Я ждала, – мурлыкнула она, затягивая его внутрь. – Знала, что ты придешь. А если бы не пришел, пошла бы тебя искать.
Видимо, она усыпила его магически, иначе он наверняка проснулся бы, когда она уходила. А ушла она, видимо, еще до рассвета, в темноте. После нее остался запах. Тонкий запах ириса и бергамота. И чего-то еще. Розы?
На столике, на его мечах, лежал цветок. Роза. Одна из белых роз из большого вазона с цветами, стоящего перед трактиром.
Никто не помнил, чем было это место, кто его построил, кому и для чего оно служило. За трактиром, во впадине, стояли руины древних строений, некогда крупного и наверняка богатого комплекса. От зданий не осталось практически ничего, остатки фундаментов да заросшие рвы, кое-где каменные блоки. Остальное разобрали и разграбили. Строительный материал был дорог, бесполезно пропадать был не должен.
Они вступили под остатки разбитого портала, некогда внушительной арки, нынче выглядящей словно виселица, причем впечатление усиливал плющ, свисающий, точно обрезанная петля. Шли аллейкой, обозначенной деревьями. Деревьями сухими, искалеченными и изуродованными, словно бы прижатыми к земле тяжестью проклятия, висящего над этим местом. Аллейка вела к саду. А точнее, к тому, что некогда было садом. Клумбы барбарисов, штоковых и вьющихся роз, когда-то наверняка искусно подрезаемые, сейчас представляли собой дикое и беспорядочное сплетение ветвей, колючих лиан и сухих стеблей. Из сплетения выглядывали останки скульптур и барельефов, в большинстве, похоже, выполненных в полный рост. Останки эти сохранились столь плохо, что не получалось даже приблизительно определить, кого – или что – скульптуры изображали. Однако это и не имело большого значения. Статуи были прошлым. Они не выжили, следовательно, перестали что-либо означать. Остались руины, и они, похоже было, простоят еще долго; руины вечны.