Я перешагнула через осколки. Комната утопала во мраке – не горела ни свеча на столе, ни керосиновые лампы. Похоже, их и не зажигали. Холод пробирал до костей. И эфир. Он был повсюду. Я подобралась, готовая в любой момент натравить дух на неведомого противника.
Полог кровати был задернут, и за ним угадывался лабиринт. Значит, куратор там.
Приблизившись к кровати, я замерла в нерешительности. Нужно сразу прикинуть, что делать. Вопрос, в каком состоянии страж. Ранен? Спит? А если спит, то не вечным ли сном? Даже не знаю, какой вариант мне больше по душе.
Собравшись с силами, я отдернула тяжелую бархатную занавеску.
Он лежал на постели, не подавая ни малейших признаков жизни.
Я легонько тряхнула его за плечо:
– Страж?
Тишина.
Ну и как поступить? Конечно, рефаит строжайше запретил касаться его при любом раскладе, но ведь дело дрянь. Намного хуже, чем в прошлый раз. Кровь успела пропитать рубашку и постельное белье. Перевернуть куратора на спину не удалось – слишком тяжелый. Я потянулась проверить пульс, и рука в перчатке больно стиснула мне запястье.
– Ты… – прохрипел страж. – Что ты здесь делаешь?
– Ну…
– Кто-нибудь видел, как ты вошла?
– Ночной портье.
– А еще?
– Больше никто.
Рефаит чуть приподнялся на локте и потер плечо.
– Раз уж явилась, можешь посмотреть, как я сдохну. Уверен, тебе понравится.
Захотелось съехидничать в ответ, но вместо колкостей с языка сорвалось совсем другое:
– Что произошло?
Страж промолчал. Я снова потянулась к ране, и хватка на запястье усилилась.
– Нужно снять рубашку, иначе начнется заражение.
– Без тебя знаю.
– Тогда снимай.
– Не смей мне указывать. Пусть я умру, но тебе подчиняться не стану. Это ты подчиняешься мне.
– И что прикажет хозяин?
– Дай мне спокойно умереть.
Звучало неубедительно.
Наконец рефаит позволил убрать свою кисть с плеча, обнажив кровавое месиво из плоти.
Жужун!
Глаза стража засверкали, словно внутри у него происходила самая настоящая химическая реакция. На секунду почудилось, что он хочет меня убить. Мой дух был начеку, готовый атаковать.
Однако рефаит лишь выпустил мое запястье. Я с трудом расслышала:
– Воды. И соль… Там, в шкафчике.
Ничего не оставалось, как только выполнить приказ. Чувствуя пристальный взгляд, я распахнула стеклянные дверцы и взяла с полки деревянную солонку, золотую плошку и склянку с водой. Еще прихватила стопку чистого белья.
Страж разорвал воротник рубахи, обнажив покрытую испариной грудь.
– Там в ящике перчатки. Надевай.
– Зачем?
– Делай, что говорят.
Я скрипнула зубами, но ящик открыла. Рядом с перчатками виднелся кинжал в ножнах, с черной рукоятью. Вот и шанс! Даже отпечатков не останется. Натянув перчатки, я большим пальцем чуть выдвинула острие.
– Не советую, – послышалось за спиной. – Убить рефаита непросто. Если вонзишь нож в сердце, биться оно не перестанет.
Повисла напряженная пауза.
– Ты врешь, – не оборачиваясь, проговорила я. – Со вспоротым брюхом долго не живут.
– Хочешь рискнуть – рискни. Но прежде подумай: почему «алым» позволено носить нож? Будь мы простыми смертными, стали бы вооружать рабов? – Его взгляд сверлил мой затылок. – Многие пытались. И где они сейчас?
По руке пробежал холодок. Нехотя я вернула кинжал на место.
– С какой стати я должна тебе помогать? В прошлый раз даже спасибо не сказал.
– А в этот забуду, что ты хотела меня прикончить.
Напольные часы тикали в такт моему сердцу. Я обернулась и встретила взгляд светящихся глаз рефаита.
Потом медленно подошла к кровати и сложила ношу на тумбочку.
– Кто на тебя напал?
– Сама знаешь. – Страж откинулся на подлокотник, играя желваками. – У тебя было задание разузнать.
– Эмиты?
– Да.
У меня помертвело в груди. Я молча смешала воду и соль в миске. Страж чутко наблюдал. Смочив лоскут простыни в растворе, я наклонилась к ране. И тут же отпрянула от ее вида и запаха.
– Начался некроз.
Плоть на месте укуса посерела. От тела так и веяло жаром, который чувствовался даже сквозь перчатки. Температура, наверное, зашкаливала. Кожа на плече потихоньку отмирала. По-хорошему, нужно жаропонижающее. Ник сбивал температуру только так. Но если в Синдикате добыть лекарство не проблема, в любом кислородном баре воруй не хочу, то в Шиоле I его днем с огнем не сыщешь. Будем полагаться на соляной раствор и удачу, других вариантов нет.
Я осторожно промыла рану. Страж напрягся, вены на руке вздулись и посинели.
– Сочувствую, – буркнула я и моментально об этом пожалела.
Рефаит ведь не сочувствовал, когда мне ставили клеймо. Не сочувствовал он и Себу, когда мальчика убили на его глазах.
– Говори, – вдруг велел он.
– В смысле?
– У меня адские боли. Нужно как-то отвлечься.
– Можно подумать, тебе есть дело до моей болтовни! – вырвалось у меня.
– Есть, – кивнул он. Поразительное хладнокровие, особенно если учитывать обстоятельства. – Не мешает знать человека, с которым делишь кров. Мне известно, что ты убийца, – спокойно сообщил страж, не замечая моего окаменевшего лица, – но у тебя наверняка имеются и другие достоинства. Если нет, то я ошибся в выборе.
– Тебя никто не просил меня выбирать.
– Тем не менее выбор сделан.
Я методично промывала рану, надавливая сверх меры. Нечего с ним церемониться, не заслужил.
– Родилась в Ирландии, – сухо перечисляла я, – в городе Клонмел. Мать была англичанкой, в свое время сбежала из Сайена.
Рефаит поощрительно кивнул, призывая продолжить рассказ.
– Мы жили с отцом и его родителями в южной провинции Голден-Вейл, славящейся своими пастбищами. Там очень красиво. Не чета цитаделям. – Я отжала тампон и снова намочила. – Но аппетиты Абеля Мэйфилда росли, и ему понадобился Дублин. По всей стране вспыхивали Мэллоуновские восстания, а после случилась знаменитая Мэйфилдская резня.
– Мэйфилд, – повторил страж, уставившись в окно. – Да, припоминаю. Неприятный тип.
– Вы знакомы?
– Мне доводилось встречать всех лидеров Сайена, начиная с тысяча восемьсот пятьдесят девятого года.
– Выходит, тебе лет двести как минимум?
– Да.
Справившись с удивлением, я снова сосредоточилась на деле.
– Мы думали, нам ничего не угрожает, но вскоре юг тоже попал под удар. Пришлось срочно уезжать.
– А что стало с твоей матерью? Она осталась?
– Она умерла. Отслойка плаценты. – Я вытерла пот со лба. – Показывай, где еще лечить.
Страж снял рубашку. Всю грудь до живота пересекали алые полосы, оставленные то ли зубами, то ли когтями.
– Дальше.
Ага, выходит, со мной не так уж и скучно.
– Когда мне было восемь, мы переехали в Лондон.
– От безысходности?
– Нет. Просто отца направили в СТОРН.
Повисла пауза.
– Сайенский технологический отдел по развитию науки, – расшифровала я, решив, что куратор не понял.
– Знаю. Зачем его туда направили?
– Мой отец – судмедэксперт, патологоанатом. Сотрудничал с ирландской полицией. Сайен велел ему выяснить, почему люди становятся ясновидцами и почему душа не исчезает после смерти, – со злостью сообщила я. – Отец считал, что ясновидение – своего рода болезнь. Нужно лишь найти лекарство.
– И про дочурку папенька даже не догадывался?
– Он невидец. Куда ему…
Страж никак не отреагировал и задал новый вопрос:
– Дар проявился у тебя с рождения?
– Не совсем. Ауры и духов чувствовала с младых ногтей, а потом на меня напал полтергейст. – Я устало поморщилась. – Сколько еще протянешь?
– Не могу сказать. Соль отсрочит неизбежное, но ненадолго, – равнодушно бросил рефаит. Вот это выдержка! – Когда ты научилась высвобождать дух?
Странным образом разговор придал мне уверенности. Лучше не врать, наверняка страж сам все прекрасно знает. У Наширы имеется на меня досье – мало ли до чего они докопались, а сейчас хотят проверить мою особу на вшивость. Ладно, буду говорить правду, и ничего, кроме правды.
– После нападения полтергейста мне начал сниться один и тот же сон. Вернее, казалось, что это сон. – Я вылила остатки раствора рефаиту на плечо. – Снилось, как будто бегу по цветочному полю. И чем дальше бегу, тем темнее становится вокруг. И так ночь за ночью, бегу все дальше и дальше. И вот однажды добегаю до обрыва, прыгаю… и лечу прямиком в эфир, прочь из тела. Очнулась я в карете «скорой помощи». Отец сказал, у меня был приступ лунатизма, мол, вышла в гостиную и перестала дышать. Врачи диагностировали кому, – заключила я, не отрываясь от раны.
– Но ты выжила.
– Как видишь. Мозг, к счастью, не пострадал. Но мог бы, из-за кислородного голодания, – неохотно выдавила я.
Раскрывать рефаиту душу нет ни малейшего желания, но пусть лучше знает. Знает, что пребывание в эфире для меня крайне опасно.
– Мне повезло.
Страж наблюдал за мной из-под полуприкрытых век.
– Выходит, эфир ты посещаешь редко, боишься, но во всех тонкостях разбираешься неплохо.
Я отвела взгляд.
– Инстинкт. Послушай, твою лихорадку не сбить без лекарств.
В моих словах была доля правды. Инстинкт инстинктом, но рефаиму не обязательно знать, что главарь мимов всячески поддерживал и развивал мои способности, предварительно подключив меня к системе жизнеобеспечения.
– После стычки с полтергейстом остались шрамы? – спросил вдруг страж.
Вместо ответа я стянула перчатку с левой руки.
Он внимательно осмотрел рубцы. Действительно, редкий случай, чтобы начинающего ясновидца так шибануло эфиром.
– Должно быть, у меня имелся потенциал к восприятию эфира, а полтергейст помог его раскрыть.
– Полагаешь, эфир проникает в тебя?
– А твое мнение?
– Предпочитаю держать его при себе. Но обычно ясновидцы думают, что это они проникают в эфир, не наоборот, и тем самым тревожат мертвых. – Не дожидаясь моей реакции, он продолжал: – Мне случалось сталкиваться с подобным. Дети особенно уязвимы к резким перепадам ясновидения. Если допустить их до эфира слишком рано – раньше, чем сформируется аура, – неуравновешенность гарантирована.