Я огляделся, внезапно осознав, что в лесу стояла необычайная тишина, которую нарушал лишь редкий крик птицы или отдаленный рев автомобиля, проносившегося по ближайшему шоссе.
– Надо обращаться с ним осторожно, потому что он не в лучшем состоянии. – Бернард достал журнал, судя по виду, очень старый, из полиэтиленовой обертки. На обложке красовалась черно-белая фотография блондинки, привязанной к деревянному креслу. На женщине были лифчик, трусики, чулки с поясом и туфли на высоком каблуке, а в рот было вставлено кожаное приспособление вроде лошадиных удил. На первый взгляд она была обычной моделью для какого-нибудь журнала с «детективными» рассказами или историями о «настоящих преступлениях», которые нам удавалось отыскать прежде. На их обложках, под пестрыми заголовками вроде «Сексуальный маньяк с ножом пытает прекрасных блондинок!» (или что-нибудь не менее кричащее), тоже всегда красовались полуобнаженные женщины. И все же с самого начала что-то в ней показалось мне иным. Выражение на лице этой женщины не казалось наигранным или притворным, как у других моделей. Она выглядела по-настоящему напуганной. Я быстро перевел взгляд на ярко-красные слова над фотографией: «СУЧКИ В ТЕЧКЕ». Обложка потрескалась в нескольких местах, поблекла от старости и завернулась по углам, и нигде на ней я не нашел ценника. Журнал был похож на любительский, обложка у него не была такой опрятной и глянцевой, как у тех, что лежали в магазинах и киосках.
– Ты просто не поверишь. – Смех Бернарда был скорее утробным, чем веселым. – Его издали в шестидесятых и, думаю, незаконно.
– Где ты его взял?
– У Чаки Динунцио.
– Ну разумеется.
– Я собирался купить еще один номер какого-нибудь «Пентхауза», но спросил, нет ли у него чего еще, ну, понимаешь, чего получше, где девицы что-нибудь делают, а не просто лежат. Порнухи.
– Идиот, я знаю, как это называется.
Бернард ухмыльнулся.
– Короче, Чаки сказал, что у него есть кое-что подпольное, журналы его папаши. Целые стопки этого добра свалены в подвале под всяким хламом. Он мне показал, где это, и разрешил в них порыться. Не поверишь, я так боялся, что вот-вот заявится его папаша, но Чаки сказал, что журналы лежат там уже так давно, что старик, наверное, даже забыл о них. Короче, я их быстренько перебрал и взял один. Не знал даже, что в нем, пока не сел потом, чтобы заценить, а тогда… о-о-о-о да-а-а-а!
Я легонько толкнул его локтем и рассмеялся.
– Чесслово, Бернард, ты такой балбес.
Он тоже рассмеялся, но быстро стал серьезным.
– Да, Чаки сказал, что, если нас застукают с этим журналом, мы реально попали.
Я пожал плечами.
– Чаки Динунцио просто кретин.
– И этот журнал был дороже остальных, – сказал Бернард, как будто не слышал меня. – Двадцать баксов.
– Двадцать баксов? Откуда ты взял столько денег?
– Стянул у мамы из сумочки.
– Болван, таких денег она точно хватится.
– Она уже спросила, не я ли их взял, – сказал он, улыбаясь. – Я просто сказал нет, и она мне поверила.
Я покачал головой.
– Ну ты псих.
– Эй, ты только никому не говори про журнал, ладно? Если Чаки прознает, что я кому-то рассказал, откуда его взял, они с ДиДжи меня убьют.
Чаки Динунцио был коротышкой в стильных черных очках, с зализанными назад волосами. Он носил вельветовые джинсы «Левайс» и узкие галстуки и был местной легендой. Родившись в семье сидельцев, Чаки, судя по всему, собирался следовать тем же путем. Он был на год старше нас и, сколько мы себя помнили, держал что-то вроде местного черного рынка. Какой бы предмет ни был нам нужен, он либо уже был у Чаки, либо тот знал, где его можно достать. Если у него ничего не выходило, в дело вступал его лучший друг и подельник, ДиДжи Яблонский, парень невероятных размеров, но почти что умственно отсталый. Он был единственным шестнадцатилетним парнем в начальных классах старшей школы. ДиДжи служил Чаки физической поддержкой, когда сделка срывалась или «покупатели» вели себя неуважительно. По большей части Чаки торговал сигаретами, журналами «Плейбой» и «Пентхауз», пивом, карманными и охотничьими ножами – и даже билетами на концерты, когда мы перешли в старшую школу. Если мы хотели заполучить что-то, чего не могли достать сами, Чаки Динунцио всегда был готов прийти на помощь.
Впрочем, это казалось немного чересчур даже для Чаки.
– Да не стану я никому ничего рассказывать, – пробормотал я.
Бернард осторожно отвернул обложку, и я увидел на странице по-разному сгруппированные фотографии. Все они были черно-белыми и сериями продолжали тему, начатую на обложке. Та же женщина привязана к креслу, фотография с близкого расстояния, на темном фоне без глубины, как будто все снималось перед растянутым от пола до потолка черным полотнищем. Мой взгляд медленно перемещался от кадра к кадру, и каждый казался хуже предыдущего. К женщине присоединился толстый мужчина без рубашки, но в кожаной маске, и встал у стола, на котором были разбросаны какие-то странные приспособления и пыточные принадлежности. В первой последовательности он угрожающе нависал над женщиной, затем последовал ряд, в котором он держал ее за подбородок и раз за разом бил по лицу.
– Херня какая-то, – сказал я. Журнал уже теперь производил на меня действие, обратное обычному. Одно дело – голая женщина, но тут было что-то мрачное и уродливое, и вовсе не завлекательное.
– Не, – выдохнул Бернард, – погоди.
Он перевернул страницу, и хотя что-то подсказывало мне не смотреть, я взглянул.
Мужчина срезал с женщины бюстгальтер и позволил ему упасть на пол. Затем он начал трогать ее, а она кричала и пыталась вывернуться. На последней фотографии на странице мужчина стоял возле стола. В одной руке он держал странное металлическое приспособление с длинной резиновой трубкой, пальцем другой угрожающе указывал на связанную и перепуганную женщину.
– А это что такое? – Я сглотнул так сильно, что почувствовал боль.
Бернард посмотрел на меня и улыбнулся. Его тощая грудь вздымалась быстрее, чем раньше, от стекол очков отражались яркие солнечные лучи.
– Знаешь, что такое клизма?
Я знал, но мне потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, как именно она работает.
– Господи, – наконец произнес я, – он же не собирается это делать, правда?
Бернард торопливо закивал, его лицо раскраснелось, но не от солнца. Он перевернул страницу.
– Сначала она выглядит такой испуганной, – сказал он, медленно переводя взгляд на журнал, – но когда он начинает, ей нравится, видишь?
– А блин, какая мерзость! – Побоявшись, что меня вот-вот стошнит, я с трудом поднялся на ноги и стряхнул с брюк сосновые иголки. – Зачем мне вообще на это смотреть?
– Ей нравится, – повторил он. – Смотри, на последней странице он ее отвязывает, и она…
– Чувак, ты совсем спятил, – сказал я, изобразив беспечный смех.
Выражение его лица как-то изменилось, и он едва заметно пожал плечами.
– Но сиськи клевые, а?
Я кивнул.
– Да, наверное.
– Наверное?
– Да ну на фиг, она теперь, наверное, старше моей бабушки.
Он закрыл журнал и вернул его в пакет.
– Как думаешь, сиськи у Джулии Хендерсон такие же клевые?
– Не такие здоровые, как у этой, – сказал я, с облегчением наблюдая за тем, как он убирает журнал. – Но наверняка куда клевее.
Джулия Хендерсон была сногсшибательной девятнадцатилетней старшей сестрой нашего одноклассника, Брайана. Все живые обитатели мужеского пола вожделели ее, и мы не были исключением. В довершение всего, почти каждый вечер Джулия пробегала по городу в невероятно коротких шортиках и крошечной маечке, так что для нас не было ничего необычного в том, чтобы бросить все дела и оказаться на улице, как раз когда она пробегала мимо. Это простое событие длилось от силы пятнадцать секунд, но порождало бесчисленные обсуждения всего, что касалось Джулии, – разумеется, по большей части невероятно непристойные, – лишь разжигая пламень наших эротических фантазий.
Бернард подполз к очагу и затолкал журнал в пластиковом пакете глубоко внутрь, затем вернул камни на место. Поднявшись на ноги, он спрыгнул с цементного постамента и встал рядом со мной.
– Ты в курсе, что она тут пробегает, да?
Я этого не знал, но не хотел показаться невеждой в том, что касалось ее маршрута.
– Ну да.
– Иногда я прячусь за очагом и наблюдаю, как она пробегает мимо.
– Ну ты и извращенец.
– Ну что поделать, если я не гомик вроде тебя.
– Заткнись, козел. – Я толкнул его, в шутку и не слишком сильно. – Получается, что я гомик только потому, что не прячусь в лесу и не дрочу, подглядывая за тем, как бегает какая-то девица?
Бернард слегка пожал плечами и рассмеялся, потом поправил очки.
– Ты подсматриваешь за ней так же, как все остальные.
– Да, но не здесь же. В смысле, если я оказываюсь на улице и…
– Если? Ага, рассказывай!
– Ладно, я выхожу из дому, когда она пробегает мимо, ну и что? – Теперь мы уже оба смеялись, но хотя я и чувствовал себя получше, у меня в памяти то и дело всплывали картинки из журнала. – Я смотрю на нее, улыбаюсь, она, как обычно, не обращает на меня внимания и пробегает мимо. Я ухожу обратно домой, и все. Я не поджидаю ее в лесу как какой-нибудь рукоблуд.
Бернард взглянул на меня так, будто занимавшие его мысли были куда важнее, чем ответ на мои оскорбления.
– Знаешь, – негромко сказал он, – если бы я хотел что-нибудь с ней сделать… это отличное место.
– Ага, я уверен, что Джулии прям не терпится прийти сюда и потрахаться с тобой, Бернард. Наверное, сидит сейчас дома и прям трогает себя, вся извелась, мечтая об этом.
Я ожидал, что он рассмеется, но он оставался серьезным.
– Может быть, поначалу она и не захочет.
– Скорее уж никогда. Слушай, если ты окажешься последним парнем на планете, она, наверное, станет лесбиянкой.
– Кретин, я серьезно. Сам знаешь, в сентябре она уедет в колледж.