– И что это значит? – спросил я. Тони на удивление бесстрастно глянула в мою сторону и продолжила свое занятие; ее движения были экономными и неизменными, как будто она была роботом, а не живым человеком. – Очень вовремя. Этого мне только не хватало.
– Не хватало тебе.
– Да блин, Тони.
Тут она остановилась, сжимая в руках коричневую шелковую блузку, которую я купил ей на день рождения несколько лет назад.
– Я помню, как купил ее для тебя, – сказал я. – Продавщица спросила, не подарок ли это, и я сказал, что да, и она предложила завернуть ее как следует. И я сказал…
– Нет. Ты сказал нет.
Я кивнул.
– Хотя я представления не имею, как завернуть подарок. Никогда не понимал, как это делается. Я сказал продавщице, что все равно сам заворачиваю все подарки для тебя.
Тони прикусила губу, чтобы та не задрожала.
– И что она ответила?
– Сказала, что это так мило и что обычно мужчины рады, когда кто-то может завернуть для них подарок, особенно если они не знают, как это делается. – Мне хотелось протянуть руку и вырвать эту блузку у Тони из рук. Или, может, просто держать ее вместе с ней. – Я сказал, что я не один из этих обычных мужчин.
Отблеск в ее глазах подсказал мне, что, несмотря ни на что, она все еще думала так же. Тони отвернулась, как смогла, свернула дрожащими руками блузку и кинула ее в чемодан.
– Вернувшись сегодня с работы, я не стала сразу подыматься сюда, а сидела на скамейке у воды и смотрела на уток и лебедей. – Она отбросила с лица прядь волос и слабо улыбнулась, не глядя на меня. – Я сидела и курила, и на какое-то время все – этот шум, этот бардак – немного отступило, как будто кто-то убавил звук. Такое приятное чувство. В воздухе было такое ощущение… понимаешь… когда можно почувствовать, как сменяется время года, как весна постепенно становится летом. Другой воздух, другой свет – все другое. Все вокруг новое, но в то же время знакомое. И я подумала, что когда я была девочкой, весна длилась дольше. Ты помнишь время, когда она длилась больше пары недель? Все меняется, даже времена года, хотя на самом деле все остается прежним. Может, в этом-то вся суть. Я посмотрела на скользившего по воде лебедя и подумала, что могу прямо сейчас сесть в машину и уехать. Просто… уехать. Никто не убьет меня и не посадит в тюрьму. Я могла бы просто ускользнуть, и никто бы меня не остановил. Если бы хотела. Я могла бы, и мир бы этого даже не заметил.
– Он никогда не замечает, – сказал я.
– И я стала гадать, почему мы все это делаем? Почему мы остаемся. Потому, что это правильный выбор? Или потому, что мы боимся последствий?
Я обратил внимание, что она не назвала любовь как одну из причин – ни для того, чтобы уехать, ни чтобы остаться.
– Короче говоря, ты уезжаешь из города, так?
Она разочарованно покачала головой.
– Ты все понимаешь так буквально.
– Ах, прости, пожалуйста. Я подумал, что уж сбор чемодана – это буквальнее некуда, – сказал я как можно язвительнее, и все равно этого казалось недостаточно. – Значит, ты не уезжаешь из города. Только от меня.
Она выглядела искренне изумленной.
– Ты этого хочешь?
– Нет.
– Тогда что же нам делать?
– Может, это мне надо уехать? В смысле, может, так положено? Я даже не знаю, как это обычно делается.
Она едва заметно пожала плечами.
– Я тоже.
Она выглядела такой прекрасной, что я готов был ее убить.
– Не могу поверить, ты всерьез думаешь, что только так…
– Помнишь дом на берегу, который достался Марте от родителей? Она сказала, что я могу там пожить, если мне понадобится; это очень мило с ее стороны, потому что она могла сдать его на все лето.
– Да уж, такая заботливая. – Мне снова захотелось выпить, но я остался на месте из страха, что, если я уйду на кухню, Тони не пойдет за мной и наш разговор – какой уж есть – закончится здесь и сейчас. – И я так понимаю, он тебе понадобился.
– Да, ненадолго. Мне нужно отдохнуть от всего и подумать.
– А, то есть после этого отдыха и думанья ты вернешься? Ну хоть что-то.
Тони закрыла чемодан. Жужжание застегнутой молнии пронзило меня насквозь.
– Ты одержим этой историей с Бернардом, ты влез куда не следовало и впутался в мутную историю, справиться с которой тебе не по силам.
– Спасибо за поддержку.
– Тебе надо обратиться за помощью, Алан.
– Это твой дружок предложил?
– Иногда ты ведешь себя как ребенок.
– Ты права. Взрослые люди просто спят с кем-то еще. – Я увидел, как Тони поникла, как будто мои слова по-настоящему ранили ее, и на секунду ощутил волну радости. Я хотел поделиться своей болью. – Никогда бы не подумал, что ты так меня ненавидишь.
Она нарочито громко уронила чемодан на пол, и я представил, как посетители пиццерии на первом этаже смотрят на потолок.
– Я тебя не ненавижу, Алан. Сейчас я чувствую только тоску. Для ненависти или чего-то еще у меня просто не осталось сил.
Я оперся о дверной косяк, чтобы не потерять равновесие, может быть, потому, что слишком много выпил у Дональда. А может, и нет.
– Неужели я действительно такой неудачник?
– Нам нужно отдохнуть друг от друга. Мне нужно…
– Знаешь, мне кажется, было бы куда проще, если бы ты высказалась напрямую, швырнула бы все сразу мне в лицо, – сказал я. – Просто назвала бы меня козлом, отвратительным мужем и неудачником. Но от этого твоего «Мне нужно время» меня просто тошнит. Не надо притворяться, что дело в чем-то другом, Тони. Ты завела интрижку на стороне и теперь убегаешь, чтобы не чувствовать себя такой виноватой. Потому что если ты уйдешь, значит, мы уже не вместе, и это, вроде как, уже не измена, так? Получается, ты уже не предаешь меня, и это куда лучше, чем чувствовать себя безвольной блядью.
Она скрестила руки на груди.
– Ты закончил?
– Нет. Иди ты в жопу, шлюха. Вот теперь закончил.
– Полегчало?
– Не особенно.
– Ну тогда, может, от этого полегчает: сам иди в жопу! – Она подняла чемодан и пошла вон из комнаты, но оказавшись рядом со мной, ненадолго остановилась. – Тебе никогда не приходило в голову, что нет никакой интрижки? Ты веришь тому, в чем следует сомневаться, и сомневаешься в том, чему должен бы поверить.
– Ага, теперь ты еще и в философы записалась? – Я негромко рассмеялся, но это была всего лишь защитная реакция, не позволявшая мне расколоться, рассыпаться на части, сложиться как карточный домик. – Если ты уйдешь, то больше не возвращайся. Если ты сегодня уйдешь, то это конец, слышишь? Все кончено.
– Этого ты точно не хочешь.
– Нет?
– Нет.
– Тогда чего ты от меня вообще хочешь? Чтобы я просил тебя не уходить? Чтобы я умолял? Что? Чего ты от меня хочешь? Скажи, что я должен сделать, я сделаю.
– Я устала, Алан. Я устала, мне грустно и даже немного страшно, но я должна уйти.
– Ты меня любишь?
– Конечно, люблю.
– Тогда почему ты так отчаянно пытаешься от меня сбежать?
– Потому что сейчас одной любви недостаточно. И редко когда хватает ее одной.
– Неправда, – сказал я. – Любви всегда достаточно. Если она истинная, то ее достаточно.
– Я хочу…
– Ну, разумеется, давай позаботимся о том, чего хочется тебе. Гребаный мир горит синим пламенем, все катится к чертям, но в тот момент, когда ты нужна мне больше всего, ты убегаешь. Ты считаешь, что лучше всего сбежать и спрятаться. Отлично. Беги.
– Ты просто не хочешь этого признать, – сказала она громким шепотом, – но так будет лучше и для тебя тоже. Это нужно нам обоим.
– Значит, вот оно как. Вот так просто.
– В данный момент – да.
– Какого черта это значит?
– Нам нужно отдохнуть друг от друга. – Тони медленно подошла ко мне, и пока она не поднялась на цыпочки, чтобы дотянуться до моего лба, я не мог понять, собирается ли она меня поцеловать или задушить. Ее губы, теплые и мягкие, коснулись моей кожи, потом она снова встала нормально. – Вот что это значит. И только это.
Я слушал, как Тони спускалась по лестнице, – она едва справлялась с чемоданом и грохотала им о каждую ступеньку – и чувствовал себя виноватым, потому что не предложил помочь. Вина испарилась, как только завелся двигатель ее автомобиля. Только когда машина отъехала от дома, скользнув фарами по окнам, и звук двигателя растворился в ночи, я по-настоящему осознал, что все это происходит на самом деле. Но она все-таки решилась. Она действительно ушла.
Я снова прокрутил в голове весь разговор, уже в одиночестве, и поймал себя на том, что бормочу свои ответы вслух, стоя в новообретенной тишине на кухне. Мой разум оцепенел, я замер, не зная, что делать дальше. Сумеют ли наши жизни выправиться? Сможем ли мы исцелиться? Мы вдвоем? Мы все? Хоть кто-то?
Я отыскал в буфете непочатую бутылку виски, какое-то время пялился на этикетку, потом схватил телефонную трубку и набрал номер Дональда, решив, что если подловлю его прежде, чем он прикончит всю водку в доме, мне удастся убедить его приехать ко мне.
– Эй, это я. Я планирую упиться в дупель. Хочешь присоединиться?
– Теперь-то что не так?
– А что так? Давай, приезжай, напьемся в стельку.
– Может, я стал провидцем, но мне кажется, что Тони эта затея придется не по душе.
– Ну так ее здесь нет. – Я прижал трубку подбородком, снял крышку с бутылки и наполнил стакан. В трубке раздавалось дыхание Дональда.
– Где она, Алан?
– Она съехала на какое-то время.
– Вот же черт, Алан… Фигово.
– Давай, приезжай, выпей со мной. Привези лед.
– Я уже слишком пьян, чтобы садиться за руль, – виновато сказал он.
– Ясно. – Я вздохнул. – Тогда созвонимся завтра.
– С тобой там все будет в порядке?
Судя по всему, мы поменялись ролями, пусть и на один вечер.
– Слишком рано судить.
– Можно тебя кое о чем спросить?
– Валяй.
– Ты когда-нибудь думаешь о нем? О том, как бы он поступил, если бы был жив?