– Бернард?
– Томми. – Он произнес его имя так, будто это было очевидно, как будто я должен был и сам догадаться, что он не мог говорить ни о ком другом. – В последнее время я часто о нем думаю.
– Я тоже по нему скучаю.
– Иногда кажется, что мы лишились его только вчера, иногда – будто прошло сто лет, да? Иногда кажется невероятным, что его нет уже так давно. – Из трубки донесся звон ледяных кубиков о стекло. – Но он бы знал, как поступить, да? Томми знал бы, что надо делать.
Разумеется, Дональд был прав. Томми – или, по крайней мере, его образ в нашей памяти, вечно молодой, навсегда безупречный, даже в моем воспоминании о том, как он умирал на обочине дороги, – тот Томми определенно знал бы, как поступить; как и положено прирожденному лидеру, он собрал бы нас вместе и все уладил бы одной-двумя невозмутимыми, сдержанными фразами.
Я взялся за выпивку. Раз Дональд не приедет, нет смысла оттягивать неизбежное.
– Да, Томми точно знал бы, что делать.
– Может быть, он нас направляет.
Было удивительно услышать от него столь искреннее выражение чувств.
– Будем надеяться.
– Тебе никогда не казалось, будто… он где-то рядом?
– Сразу после его смерти, – признался я. – Но я уже давно ничего такого не чувствовал.
– Я иногда чувствую. Или… по крайней мере, мне так кажется. Наверное, просто самообман.
Я услышал, как он глотает, грызет лед.
– Все изменилось, – сказал я. – Теперь все возможно.
– Ты прав. Если мы должны верить в демонов, то почему бы не поверить заодно и в ангелов? – У него сорвался голос. – Знаешь, я любил его.
– Да, я тоже.
– Нет… в смысле, я его любил, Алан.
Я заново наполнил стакан.
– Я знаю.
– И я не уверен, что до конца сумел оправиться после его смерти. – Хотя, заговорив вновь, он уже кое-как справился с собой, по ритму его дыхания я чувствовал, что еще несколько секунд назад он давился рыданиями. – Черт, может, Бернард и был прав, когда сказал, что мы стали просто собранием избитых штампов, сами того не подозревая.
– Бернард ошибался.
– Да уж, но Бернард с тем же успехом может оказаться самим Дьяволом.
– Нет, просто одним из демонов.
– Может быть, он был прав, когда говорил обо мне. Тоскующий в одиночестве, чересчур эмоциональный и ненавидящий себя гей-алкоголик, надо же, какой неожиданный поворот! Никогда не слышал ничего подобного. Пожалуйста, еще щепотку стереотипов из 70-х! Не хватает только напялить дурацкий парик и до раннего утра подпевать записям Дайаны Росс.
Даже теперь его юмор был заразительным.
– Не хватает?
– Ну ладно, это я тоже проделывал. По всей видимости, я страдаю от неизлечимой формы неполиткорректности.
– А я – неудачник без работы. И от меня только что ушла жена. К чему ты ведешь?
– Ты достаточно часто терял близких, чтобы знать, что не бывает вторых попыток, – негромко и снова серьезно сказал он. – Вы с Тони созданы друг для друга, Алан. Не упускай ее. Делай что угодно, но верни ее, потому что это ужасно, когда кто-то уходит – безвозвратно, и ты остаешься один, жалея о том, что не рассказал обо всем, что чувствовал, обо всем, что тебе так нужно было сказать. И, поверь мне, ты начинаешь говорить. Но к тому времени уже некому слушать. – Раздалось шипение спички, потом долгий, неторопливый вдох. – Верни ее, Алан. – И выдох. – Просто верни. Она тебе нужна. Да что там, она нужна нам всем. Тони – наша наставница.
Я негромко рассмеялся. Тони бы это понравилось.
– Посмотрим, как дело пойдет.
– Не слишком напивайся.
– Увидимся завтра, – сказал я, хотя уже ни в чем не был уверен.
Я повесил трубку и обратился к бутылке, думая: пусть приходят демоны, – и прекрасно понимая, что они не заставят себя ждать.
Но на этот раз мы будем общаться на моих условиях.
Глава 19
Через какое-то время я очутился в гостиной, допивал виски под музыку Роберта Джонсона. В стакане больше не было нужды, я ворошил ежедневник Бернарда, время от времени отпивая прямо из бутылки. Какое-то время я рассматривал фотографию незнакомой женщины, потом вложил ее в карман внутри обложки. Была ли она еще одной жертвой? Не похоже. И все же он ее знал. Я был уверен, что фотография появилась у него не случайно и не без причины. Между ними должна быть связь.
Я пролистал оставшиеся страницы ежедневника и, как и в прошлый раз, не нашел ничего необычного. В небольших пластиковых кармашках лежало насколько визитных карточек. Я не знал никого из этих людей. Все они, скорее всего, были покупателями, которых Бернард встречал в автосалоне. Последняя карточка принадлежала продавцу, с которым он раньше работал. На карточке значилось: Крис Бентли, продавец-консультант. Над именем красовалось название автосалона, под ним – номер телефона и слова курсивом: Никому не по силам тягаться с нашими скидками! Я вытащил карточку и уставился на нее. Бернард время от времени упоминал Криса Бентли. Тот был одним из немногих коллег, о которых он что-либо рассказывал. Я смог припомнить, что между ними установились неплохие рабочие отношения – если хоть каким-то словам Бернарда можно теперь верить. Поездка, скорее всего, ничего не даст, но мне уже практически нечего было терять. Я решил, что с утра навещу мистера Бентли и узнаю, сможет ли он кое-что прояснить.
Я закрыл ежедневник, отложил его в сторону и представил себе Тони, спящую в доме Марты, – а может быть, где-то в другом месте, – а потом подумал о женщине из газеты. Ее образ пропал, сменившись лицом Томми.
– За тебя. – Я поднял бутылку и сделал большой глоток.
Комната накренилась и расплылась, могучие блюзовые аккорды Роберта Джонсона смазались и задребезжали эхом, его стонущий голос, распевавший об идущих по следу адских гончих и безустанном бегстве от Дьявола, звучал так, будто доносился до меня из дальнего конца туннеля.
Опьянение уступило место чему-то вроде сна, и призраки прервали молчание и стали подсовывать мне картинки из прошлого, спутанные, как кадры в бесовском диапроекторе.
За занавесом, разделявшим настоящее и прошлое, я увидел Томми сидящим на большом булыжнике в лесу Поттерс-Коув. На том же камне, у которого мы собирались многие годы. Томми, с обычной его всезнающей усмешкой и… Мне понадобилось какое-то время, чтобы припомнить, какого цвета у него были глаза. Как я мог забыть такую простую вещь? Серые. Я припомнил, что глаза у него были светло-серые. Он сидел на камне, смотрел на меня сверху вниз и улыбался, солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев и разливались вокруг его светлых волос и бледного лица ангельским нимбом. Он смотрел на меня с этого булыжника, как какой-то лесной принц, и улыбался. Но теперь, после его смерти, в этой улыбке, как и за ней ничего не было. Кровь медленно капала из-под его волос и текла по щеке. Он казался безучастным.
Он сидел, истекая кровью, а мы с Тони прислонились к основанию булыжника и пили пиво из одной банки на двоих, обнимаясь по привычке всех молодых любовников, что так отчаянно цепляются друг за друга. Дональд со своей банкой в руках стоял в нескольких футах от нас, смеялся и болтал с Бернардом. Бернард, куда моложе, чем я его помнил, в форме, такой же поддельной, как и он сам, рассказывал байки о морпехах и своем преждевременном возвращении, пил пиво и смеялся вместе с остальными. Мы тогда собрались на старом месте, чтобы отметить возвращение Бернарда, и прихватили с собой пару упаковок пива, как делали много лет подряд. Тогда мы уже понимали, что этот раз может быть последним; мы повзрослели и больше не могли, как в старшей школе, проводить субботние вечера в лесу с выпивкой.
Рика с нами не было, он все еще сидел в тюрьме. Бернард поднял банку в его честь – сжимая ее в руках, которые всего несколько месяцев назад убили двух молодых женщин в Нью-Йорке, которые резали и увечили, придерживали головы, срезая с них куски плоти, и скрещивались, играя с мертвыми телами.
А теперь он играл с нами, притворялся все тем же безобидным и неприметным Бернардом, который глотал пиво и гадал о будущем, как и мы все. Он был уже не просто мучителем и насильником – он стал убийцей, безжалостным дикарем, совершавшим обряды и приносившим жертвы каким-то своим темным богам. Наверняка был какой-то знак, какой-то намек, который мы упустили.
Даже в мире видений и нашептываний все это казалось таким нелепым.
Томми, сам к тому времени давно мертвый, наблюдал за нами с булыжника. Его волосы стали красными. Кровь все быстрее лилась из разбитого черепа, сплошным липким потоком сбегала по груди. Он перевел взгляд на тот участок леса, неподалеку отсюда, где Бернард – еще моложе того, что стоял сейчас с нами, – надругался над Джулией Хендерсон.
Джулией, которая много лет спустя прячется в темной квартире – серебряные крестики на окнах, повсюду разбросаны библии и пустые шприцы, в воздухе стоит вонь разогретого героина – и отчаянно хватается за ошметки здравого смысла и благополучия. Таскает подносы в закусочной, вечно поглядывая на дверь; торопливо, склонив голову, бежит по району; покупает в грязных переулках и на пустынных углах наркоту; боится, что вот-вот за ней снова явятся демоны, надеется вовремя добежать до квартиры, до своего убежища, крепости и гробницы, где ждет, расчесывая исколотые руки, Эдриан.
Постепенно из теней возникает Джулия: ночная рубашка задрана до пояса, тело медленно раскачивается поверх изможденной фигуры Эдриана. Тот лежит под ней на постели, закатив глаза в героиновом опьянении, с его губ срываются взрывы одурелого смеха вперемешку с невнятными подбадриваниями.
Она изгибается сильнее, двигается быстрее, прижимается все теснее, и из ее глаз начинают течь слезы, как равномерные капли дождя перед настоящей грозой. Обхватив себя руками, она извивается, как будто внезапно оказалась в объятиях невидимой смирительной рубашки. Слезы текут все обильнее и в конце концов затопляют ее выпученные и дикие глаза, обесцвеченные навеянным злыми духами безумием; глаза, которым довелось увидеть ад вблизи.