– Не особенно. – В задней комнате было так жарко, что я начал обильно потеть. Я стер пот со лба над глазами. – Меня больше беспокоит прошлое.
– Слишком поздно беспокоиться о прошлом.
– Но нельзя узнать будущее, не узнав прошлого.
– Это верно. – Мамка схватила сигару из пепельницы и ткнула и без того мокрый пожеванный конец в угол рта. – Но у меня есть дар, он помогает мне видеть будущее, помогает говорить с духами. По правде сказать, духи-то и привели тебя, чтобы я могла тебе погадать. Я знаю об этом потому, что ничего не происходит просто так. Ты здесь потому, что они привели тебя ко мне.
– Я не верю в спиритизм.
– Ты думаешь, колдовству есть дело, веришь ты в него или нет? – Она снова перемешала карты. – Не важно. Колдовство – оно как дерево. Дереву наплевать, если ты в него не веришь. Оно просто дерево, понимаешь? Дерево все равно будет деревом, оно будет расти, день ото дня, и не важно, веришь ли ты в деревья. Вера имеет значение, только когда ты с ней борешься.
– Дерево можно увидеть, – сказал я. – Его можно потрогать.
– С колдовством то же самое. Просто надо знать, как.
Я с трудом сглотнул.
– Вы когда-нибудь гадали Клаудии?
Какое-то время Мамка жевала сигару, потом ответила:
– Один раз.
– И что сказали карты?
– Это ты у нее спроси. Все, что происходит между мной и верующим, остается между нами.
– Вы что, священник?
– В каком-то смысле. – Мамка опять перемешала карты, на этот раз не отрывая от меня взгляда. – А что, ты хочешь мне исповедаться?
Я не ответил, и она обратила внимание на стоявшего в дверях Рика.
– А ты, боец?
– Нет, спасибо.
– Боишься?
– Я ничего не боюсь, – сказал Рик.
Мамка заговорщически мне подмигнула.
– Это означает, что он боится всего.
Рик промолчал, и я был рад, что он решил пропустить ее слова мимо ушей. Стоявший всего в нескольких футах от меня Дональд переступил с ноги на ногу.
– Сядь уже куда-нибудь.
– Нам надо идти, – сказал он. – Вечер субботы, скоро тут будет полно народу…
– Расслабься, – сказала ему Мамка Тутс, затем снова переключила внимание на меня. – Я стала видеть сны. Странные сны. Духи сказали, что ко мне придут незнакомцы – незнакомцы, которым нужна моя помощь. Теперь я понимаю, о чем говорили эти сны.
Я начал подыматься с места.
– Спасибо за помощь, но я уже сказал, что не верю в…
– Может быть, ты не следуешь велениям мира духов. – Мамка ударила колодой по столу с такой силой, что я замер. – Но я следую, даже когда не хочу – как теперь. Тасуй карты.
Я посмотрел на колоду, как ребенок, который сомневается, стоит ли брать конфету у незнакомца. Потом взял карты. Они были теплыми и слегка влажными, но в остальном самыми обычными. Я дважды перетасовал колоду и вернул ее Мамке.
Дональд закурил и принялся дымить со встревоженным видом.
Глянув на него, Мамка еще раз коротко рассмеялась, поудобнее устроила на скамье свою непомерную тушу и медленно, большим полукругом выложила на стол шесть карт лицом вверх, потом поместила седьмую в центре. При взгляде на расклад что-то в ее лице изменилось, она торопливо собрала карты обратно в колоду и протянула ее мне.
– Тасуй снова.
– Что не так с этими картами?
– Они просто реквизит, инструмент. Делай что велено.
Я подчинился, и Мамка во второй раз выложила карты прежним образом. Очень долго она молча разглядывала их, потом с влажным чмоком вытянула сигару изо рта.
– Дурно выходит.
– А может быть как-то иначе?
С ее внезапно помрачневшего лица пропала прежняя надменность.
– Дурно выходит.
– Почему? Что они говорят?
– Ты же во все это не веришь.
– Я думал, это не имеет значения.
– Я дам тебе совет, так что слушай внимательно. – Мамка сложила руки перед громадной грудью. – Давным-давно я выучилась не совать нос куда не следует и не задавать вопросы, ответы на которые мне не положено знать. Не знаю, что здесь забыли такие чистенькие господинчики из маленького городка или зачем им понадобилась какая-то потрепанная шлюшка – не знаю и знать не хочу. Но вы должны понимать, что мир не всегда таков, каким вы его представляете. – Она сунула сигару обратно в рот и затянулась. – Нью-Бедфорд – великий город с долгим прошлым, он переполнен историей. По сравнению с землей, откуда пришли мои предки, со старым миром, он всего лишь младенец. Но для Америки он старый. Старый город, и в нем живет много духов, много призраков из прошлого. И если забыть про город, то сама земля здесь древняя. Подо всем светом и явью скрывается то, что было прежде, понимаешь? Все, что было прежде, оно… остается. Ждет, творит, наблюдает и слушает. Город точно такой же. У города есть темная сторона, как у всего вокруг. Определенные районы, куда не следует соваться. В мире духов тоже есть такие места. Темные закоулки. Не у всех есть дар вроде моего, не все видят то, что вижу я, и так оно только лучше. Но никогда не следует играть с миром духов. Знаешь, почему? – Она хитро улыбнулась. – Потому что он может начать играть с тобой.
– Я всего лишь хочу найти эту девушку.
– Зачем тебе так надо путаться с темнотой?
– Может, это она путается со мной, – сказал я.
– Может быть. – Она кивнула и поглядела на меня с выражением одновременно любезным и вызывающим. – Раз ты хочешь знать, я все тебе покажу. – Мамка закрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнула, затем снова взглянула на карты. Через несколько секунд она сказала: – Тебя окружают беды.
– Пусть так.
Она покачала головой, отчего плоть на ее шее всколыхнулась, и снова протянула руку к картам.
– Обычно, когда я это делаю, все яснее, но теперь… Ничего толком не складывается. Я… – Она отсчитала несколько карт из колоды, затем выбрала одну. Осторожно, как будто боялась, что стол сломается под ее весом, Мамка выложила карту рядом с той, что уже лежала в центре. – Здесь что-то есть, я… Господь всемогущий, я никогда прежде такого не видела. Ничего подобного, ничего… – Впервые на ее лице отобразились в большей мере страх и беспокойство, нежели замешательство. – Я за свою жизнь навидалась немало отрицательных энергий и темных духов, но такого… ничего… такого я раньше не встречала. Такого сильного… Это не просто темнота, но что-то… нечистое. Злое. – Несмотря на жару в комнате, Мамка вздрогнула и начала тереть ладонями голые руки. – И есть там что-то еще, что-то… что-то про глаза. Occhi violenti.
– Что-что?
– Occhi violenti, – повторила она. Ее лицо превратилось в маску тоски и нарождавшегося ужаса. – Жестокие глаза.
– Что это значит?
– Смерть, – громким шепотом ответила она. – Это святотатство, святотатство, вы не можете… вы не можете его остановить, оно уже окружило вас.
– Я не…
– Так много смертей. – Мамку снова передернуло, на ее одутловатом лице одна за другой сменялись гримасы испуга. – Господи, милостивый Боже, это…
Я почувствовал, как ко мне возвращается прежний гнев. Хватит с меня дыма и теней. То, что начиналось как знакомый, повторенный тысячу раз трюк, превратилось во что-то большее, настоящее – чего она явно не ожидала.
– Оно как поток, такой… сильный, но… Я никогда не видела ничего подобного. Он холодный. – Ее руки тряслись теперь так сильно, что Мамка с трудом удерживала карты. Задыхаясь в царившей в комнате неподвижной духоте, я заметил, что руки женщины покрылись гусиной кожей. Ее одолел новый приступ дрожи. Колода выпала у нее из рук, и карты рассыпались по столу. Мамка снова покачала головой, как будто отвечала голосам, которые слышала только она, потом, уставившись на мешанину карт, скривилась, сощурила глаза. – Господи Иисусе, – шептала она, водя руками над столом. – Господи… Господи милосердный.
Дональд бросил сигарету на пол и наступил на нее.
– Все это ерунда, – сказал он без особой уверенности. – Полнейший…
Полное тело Мамки начало трястись, губы зашевелились, как будто она беззвучно молилась. Казалось, что она смотрит сквозь карты как через портал в глубины ужаса, открывшиеся только перед ней.
– Нет, вам… вам надо уйти.
– Что ты видишь? – спросил я.
Она быстро заморгала.
– Вы не понимаете, вам… вам надо уйти.
Я встал, наклонился над столом.
– Что ты видишь?
– Убирайтесь, – прорычала она, приходя понемногу в себя. – Убирайтесь, я…
– Что! – Я ударил по столу ладонями. – Скажи мне, черт побери!
Тело Мамки продолжало содрогаться. Она подняла руки, как будто пыталась отгородиться от меня.
– Я туда не хожу, я туда не хожу, Господи Иисусе, я туда не хожу, я…
– Местные начинают нервничать, – сказал Рик, указывая в сторону бара. – Надо убираться.
Кто-то схватил меня за плечо. Я сообразил, что это Дональд, высвободился и шагнул к Мамке.
– Куда ты не ходишь, Мамка? Куда ты не ходишь?
На глазах у нее выступили слезы, она протянула ко мне руки, и я увидел, что кончики ее пальцев как будто ободраны, а вокруг ногтей и кутикул выступила кровь. Как будто она много часов скребла цемент.
И я вспомнил сон, в котором руки Бернарда выглядели почти так же.
– О боже, – негромко сказал Дональд.
У меня по спине пробежал холодок.
– Куда, Мамка? – настаивал я. – Куда ты не ходишь?
Она начала давиться.
– Так… так много крови… целые реки.
– Уходим! – внезапно объявил Рик. Он стоял в проеме, частично загораживая от меня бар, но даже сквозь дымку, я заметил движение в полумраке. По громкому голосу Мамки они догадались, что происходит что-то неладное, и теперь приближались.
– Куда, Мамка?
Она тихонько заскулила.
– В темноту. – Она взглянула на свои окровавленные пальцы и начала плакать; теперь казалось, что она не совсем в себе, как будто не вполне осознавала окружающее. – В темноту под землей. Из этой темноты нельзя возвратиться. Ты не знаешь, не представляешь, что там, внизу… оно не такое, как мы. Оно хочет вас, хочет заманить вас к себе под землю. – Ее губы двигались медленно и как будто немного вразнобой со звучавшим голосом. – Оно к вам пристрастилось. Оно поджидает вас в темноте под землей. Из этой темноты нельзя возвратиться. Никогда.