На следующее утро солнце снова заливало море и берег ослепительно ярким светом, и от вчерашней хмурости не осталось и следа. И у меня в душе вчерашний неприятный эпизод с привидением, тоже, как мне казалось, не оставил следа. В такой день, как этот, хотелось плавать до бесконечности — и, как ни странно, работать. Боюсь, что мое прекрасное расположение духа изрядно подпортило настроение невыспавшемуся Вите — я растормошила его, несмотря на все его мольбы о пощаде, и заставила заниматься аквалангами.
— Торопись, Витя, скоро придет наше время!
И действительно, приближался тот момент, ради которого я сюда, собственно говоря, и приехала. Мы ожидали той абсолютно идеальной для нас погоды, когда в середине июля на несколько дней море как бы замирает в штиле и прозрачная чистая вода в темноте светится при малейшем всплеске, легчайшем движении. В такие ночи фосфоресцирующий планктон четко обрисовывает силуэт пловца, а когда ты плывешь, передвигаясь легкими гребками, то из-под твоих рук вырываются светящиеся брызги.
И дельфин в воде тоже оставляет за собой легкий светящийся след, его-то и собирались фотографировать и снимать на кинопленку во время Эксперимента — для всех нас, группы Ванды, это действительно был Эксперимент с большой буквы. Цель этого Эксперимента представлялась мне, человеку, совершенно далекому от всякой техники, весьма туманной — что-то вроде изучения тонких движений плавников, позволяющих китообразным развивать в воде бешеную скорость. Заведующий лабораторией так и не приехал: директор услал его куда-то в дальнюю командировку, и он обещал нагрянуть попозже.
Мы все со смешанными чувствами ожидали наступления этой замечательной во всех отношениях поры. Ванда заметно нервничала, хотя в присутствии начальства она волновалась бы гораздо больше, и мне очень не хотелось ее подводить. Год подготовки в Москве, месяц на море — и все ради нескольких суток, дай Бог нам хотя бы семьдесят два часа для Эксперимента! Мы очень надеялись, что нам повезет и все пройдет гладко — и для этого у нас были все основания. Ася, когда хотела, работала как хорошо смазанный механизм и не занималась выкрутасами, а по сигналу плыла по прямой. Алекс полностью подготовил свои приборы, а Витюша, несмотря на свою утреннюю меланхолию и надвинутую на уши шапку, привел в порядок всю остальную технику.
Оставался только один вопрос: кто же будет заниматься самой съемкой? Судя по всему, это предстояло делать мне: у Алекса было полно работы на берегу, да и был он специалистом по подводным камерам, а не по подводному плаванию, а запихнуть на долгие часы в воду Витю, даже одетого в водолазный костюм, мне не позволила бы совесть: я никогда не простила бы себе, если впоследствии выяснится, что он не придуривается, а действительно болен!
Я целый день проводила в море или, в самом крайнем случае, у самой кромки воды, на прибрежной гальке; я работала, тренировала Аську, часами в акваланге болталась на одном месте у сетки, ловя ее в объектив маленькой переносной камеры. Витюша и Алекс определили те сваи, на которых они собирались установить стационарные приборы, и теперь занимались оборудованием гнезд для боксов. Каждый раз, проплывая мимо них на своей шаткой «мыльнице», я чувствовала на себе взгляд Алекса; казалось, он обладает какой-то ощутимой материальной силой — как у девчонки в «Сталкере» Тарковского. Я ощущала его всей кожей спины и только с огромным трудом заставляла себя не оборачиваться и не встречаться с ним глазами. Разве это не счастье: целый день на море или в море, и при этом не маешься от безделья, а занимаешься любимым делом с живой резиновой игрушкой, с которой у тебя взаимная симпатия, и к тому же рядом Он, твой Единственный, — ну пусть не на всю жизнь, хотя бы на десять дней…
А вечера… Вечера, вернее, ночи, были еще лучше, чем дни. Погоды стояли великолепные, и ничто не мешало нам наслаждаться не менее великолепным обществом, даже комары, которых в этом году развелось удивительно много, не могли испортить нам настроение.
Каждый раз после наступления темноты мы куда-то спешили: то на день рождения, то на костер. В воздухе носились флюиды влюбленности, и почти все ходили пьяные даже без шампанского, особенно молодое поколение, к которому я не совсем по праву относила и себя с Викой и Никой. Те, кто не был влюблен, нам завидовали, и иногда завистью не белой, а очень даже черной.
Впрочем, может быть, мне это только казалось, хотя один раз из-за своей самоуверенности я попала в дурацкое положение. Дело было на дне рождения Эмилии. Это были очень официальные посиделки, куда были приглашены только постоянные сотрудники биостанции, а я попала туда по блату, лишь благодаря родственным связям, потому что была племянницей Ванды. Впрочем, если многие еще помнили, что я начинала работать с дельфинами почти десять лет назад, то Эмилия начисто постаралась вычеркнуть этот эпизод моей биографии из своей памяти.
Я была недурна собой и свободна, значит, я априори была ее злейшим врагом — потенциальной похитительницей мужа. Эмилия была странной, на мой взгляд, женщиной: при отличной фигуре, симпатичной физиономии (ее слегка портила только упрямая складка у губ, свидетельствовавшая о чересчур властном характере) и интеллекте явно выше среднего она вцепилась в своего Максима мертвой хваткой и шагу не давала ему ступить без присмотра, что нередко ставило его в неловкое положение. Я не могла ее понять, потому что хоть Максим, невысокий крепыш с русыми волосами и бородкой, и считался привлекательным мужчиной, я не видела в нем ничего особенного и до меня не доходило, почему он так бешено должен нравиться женщинам, как считала его жена. По долгу службы ему волей-неволей приходилось общаться со всеми, в том числе и с юными и хорошенькими особами противоположного пола, что иногда создавало ему дополнительные сложности: Эмилия была тут как тут и бдительно следила за тем, как девицы опускали взгляды, опасаясь ненароком состроить ему глазки — месть Эмилии в этом случае была бы ужасной. Я сама не отличаюсь кротким нравом, но язычок Эмилии поистине бил без промаха.
Так вот, мы сидели перед входом в их домик под тентом, который был нам в этот момент совсем не нужен: он защищал нас сейчас разве что от звездного неба.
Эмилия, в великолепном настроении, блистала необыкновенно смелым и идущим ей открытым платьем и блестела глазами. Среди прекрасной половины присутствовавших зашел разговор о том, как обращаться с мужьями.
— Их надо держать на строгом ошейнике и на цепи, — заявила Эмилия.
Максим в это время вполголоса беседовал с Никитой, делая вид, что женские пересуды его нисколько не интересуют.
— Зачем же на цепи? Вполне достаточно и длинного поводка, — улыбаясь не слишком весело, вступила в разговор Инна, умудренная тяжким опытом пятнадцатилетней супружеской жизни. Внешне ее Никита вроде бы ничем не выделяется: может быть, в ранней юности у него на голове и росли волосы, но теперь его голову украшает здоровенная загорелая лысина; лицо у него угловатое, сухое, не слишком примечательное — но тем не менее он дико нравится женщинам, и эта любовь взаимна. Это неправда, что покоритель женских сердец должен обязательно быть красив, достаточно обаяния, галантности и истинного восхищения прекрасным полом. Сколько романтических, полуплатонических (иногда и весьма плотских) увлечений своего мужа пережила Инна, сколько нервов и душевных сил ей это стоило! Но она всегда выходила из таких ситуаций с честью. Ей, по-моему, помогала мысль о том, что она умнее и красивее своих пусть более молодых, но куда менее интересных соперниц.
И тут я совершила ужасную оплошность, импульсивно выпалив:
— Да вы! Какой поводок, какой строгий ошейник! С мужчиной надо обращаться так, чтобы он сам хотел быть с тобою рядом, только не надо держать его на привязи, он должен чувствовать, что он с тобой по своей воле, оставьте мужчине хотя бы иллюзию свободы!
Естественно, я тут же пожалела о своих словах, но было уже поздно. Женщины замолкли и все как одна буквально сверлили меня недобрыми взглядами, а мужчины, как всегда в подобных случаях, трусливо виляли хвостами и делали вид, что ничего не произошло. Наступила неловкая пауза, и я почувствовала себя очень неуютно. До меня вдруг дошло, что сидевший справа от меня ихтиолог Феликс, мой преданный друг с детских лет, выпрямился и уже готов был ринуться на мою защиту. Он привык приходить мне на помощь, когда я была еще маленькой девочкой, а потом молоденькой девушкой, и вот сейчас он, как верный рыцарь, спешил на выручку, не подозревая, что окажет этим мне медвежью услугу. По счастью, раскрыть рот он так и не успел — послышался треск веток и негромкие проклятия, как будто кто-то в темноте попал в заросли держиморды, и через мгновение в круге света, отбрасываемого мощной лампой над крыльцом, появились две фигуры.
Это были Алекс и Витя, которого легко можно было узнать по силуэту — на нем была его неизменная ушанка.
— Извините, мы за Таней, — неуверенным голосом произнес он, — у нас небольшие осложнения.
Алекс ничего не говорил, но то, как он на меня посмотрел, взбесило наших дам еще больше. Парни не могли выбрать для своего прихода более неподходящего момента.
— Вокруг коридора плавают дикие дельфины, — пояснил Витюша, — они сбили одну из планок, к которым крепятся камеры. Надо срочно туда нырять.
Я мигом вскочила; удивительно, как мгновенно в некоторых обстоятельствах выветриваются пары шампанского. Но как быстро я ни двигалась, все равно последнее слово осталось за Эмилией:
— Конечно, кому, как не нашей Танечке, знать, как надо обращаться с мужем. У нее был бесценный опыт общения с Сергеем. Только почему-то не помогло и содержание на вольном выпасе, а может, он слишком уж привык у нее к свободе…
Ругая себя последней дурой за недержание речи, я поспешила вслед за ребятами на пляж. На прибрежной гальке суетился кто-то из студентов, устанавливая мощный фонарь. Но это уже было лишнее: взошла луна, и в ее бледно-серебристом свете явственны были спины чужих дельфинов, круживших вокруг каракатицы.