Но и после того как она ушла, нам не удалось как следует насладиться обществом друг друга. Только мы вознамерились наконец поцеловаться, как нас потревожила Ванда, разыскивавшая своего пса.
И лишь когда она, смущаясь и извиняясь, увела упиравшегося всеми четырьмя лапами Тошку, мы, позабыв об остывшем кофе, бросились друг другу в объятия.
Мы целовались как сумасшедшие; мне казалось, что никогда еще поцелуи не доставляли мне такого наслаждения. Я теряла голову, тело мое, казалось, таяло, кожа пылала. И, самое главное, всеми своими чувствами я ощущала, что Алекс испытывает то же самое, во всяком случае, от него исходил самый настоящий жар, руки его меня обжигали. Пусть на миг, на те секунды, что длится поцелуй, на какие-то десять дней, мы с ним чувствовали одинаково. И мы оба не хотели торопиться, поднимаясь шаг за шагом на ту вершину, где мы сольемся в единое целое…
Это будет скоро. Завтра. Или послезавтра.
9. ДЕНЬ РЫБАКА
Уже целую неделю и биостанция, и озеро жили в ожидании праздника — Дня рыбака, который по календарю приходился на каждое второе воскресенье июля. Для меня всегда было загадкой, почему в качестве профессионального праздника дельфинеров был выбран именно этот день — то ли потому, что наши ребята каждый год ловили дельфинов вместе с рыбаками на рыбацких судах, то ли оттого, что многие тренеры получали диплом в Институте рыбного хозяйства, и учились они при этом не где-нибудь, а на кафедре китов и дельфинов! (Хотела бы я увидеть того остряка, который приписал китов и дельфинов к рыбному хозяйству!)
Как бы то ни было, этого дня ждали целый год, к нему готовились — если не год, то хотя бы неделю.
В этом сезоне предметом бурной дискуссии служил вопрос о том, справимся ли мы с подготовкой зрелищной части сами или стоит позвать на подмогу профессионалов — двух актеров, приятелей Малютина, которые остановились в палатке неподалеку от соленого озера, В конце концов было решено, что маслом, то бишь артистами, кашу не испортишь.
Тем более что это были очень симпатичные ребята. Хоть они совсем недавно окончили театральное училище и их еще не узнавали на улице, тем не менее они успели помелькать в кино, и их физиономии уже казались смутно знакомыми. Но звездной болезнью они заболеть еще не успели, и общаться с ними было гораздо приятнее, чем, например, с моим покойным мужем, который считал себя великим дрессировщиком и потому задирал нос перед непосвященными. Игорь и Женя служили в одном театре и были то ли друзьями, то ли близкими приятелями, но трудно было представить более непохожих друг на друга молодых людей. Игорь был добродушный малый, с ленивыми грациозными движениями молодого животного и лицом херувима под шапкой вьющихся волос — отнюдь не белокурых, как можно было ожидать, а смолисто-черных, под стать большим темно- карим глазам, слегка навыкате. Речь у него была слегка замедленная; еще он отличался тем, что очень любил петь, и голос у него действительно был приятный, но это никак не могло компенсировать полное отсутствие слуха.
Поэтому все окружающие приходили в ужас, когда в руки ему попадала гитара, и старались отвлечь его от пения, впрочем, делали это очень мягко, чтобы не обидеть его чувствительную душу. Самое смешное, что он стремился петь и на сцене, интересно, как справлялись с этим его неуемным желанием режиссеры?
Но ни в роли старика Нептуна, ни тритона из его ближайшего окружения — мы решили, что актеры сами распределят их между собой, — петь не надо было, и мы были в этом отношении спокойны. В конце концов морским царем стал Женя — это больше подходило ему по характеру. Высокий и худющий, обросший и оборванный почти как хиппи, Женя обладал тем, что в артисте называется темпераментом, и этот темперамент проявлялся во всем, в том числе и в самых простых ситуациях — он всегда и везде должен был быть на коне. В общем, если Игорю больше подходили голубые положительные роли, то Женю с его блестящими выразительными глазами я почему-то представляла себе в образе Ричарда III. Он и в жизни был строптив и неуступчив и нередко покрикивал на товарища, на что Игорь реагировал с присущим ему юмором и добродушием.
С костюмами дело обстояло очень просто — в домике ихтиологов хранились большие запасы самой настоящей рыбачьей нейлоновой сети с Командорских островов, причем, на наше счастье, зеленой. Театральный грим, как ни странно, нашелся среди разного хлама в кладовке у Елены Аркадьевны.
Трезубец для Нептуна соорудили из облысевшей швабры, в которую воткнули три вилки, причем на кухне столько вилок не нашлось, и эти ценнейшие приборы пришлось конфисковать у Эмилии. Корону для повелителя морских глубин вырезали из фольги.
Впрочем, все это были мелочи. Главным было само представление, и мы уже несколько дней подряд собирались по вечерам у ихтиологов или на Красной площади и писали сценарий. Впрочем, «писать сценарий» — это слишком громко сказано. Дима Черкасов с видом голливудской звезды, как какой-нибудь Скотт Фицджеральд, бросал идеи, требуя, чтобы мы их обрабатывали и доводили до ума. Я, естественно, этого терпеть не могла и постоянно с ним ругалась. Так что основная работа пришлась на долю Ники, Вики, Славика и помогавшего им Геры Котина.
Нельзя сказать, что заняты делом были только мы одни. Серьезно готовились не только к постановочной, но и к кулинарной стороне праздника. За двое суток до Дня рыбака несколько человек было командировано в Сухой Лиман — накануне ночью с неба немножко покапало, и мы надеялись, что этого достаточно, чтобы грибники не вернулись с пустыми руками. И действительно, кое-что они принесли — достаточно для грибного соуса.
В качестве основного блюда был выбран салат из мидий, правда, не без сопротивления Валерия Панкова и студента Гоши, ангелов-покровителей нашей морской выдры Анютки. Анютка уничтожала мидии с фантастической скоростью, и они считали, что грех переводить на людей с таким трудом достававшихся им моллюсков.
Обычно за мидиями отправлялись на веслах студент Гоша и еще два-три человека. Это было нелегкое занятие, потому что ближайшие окрестности вследствие изумительного аппетита Анютки были опустошены в первые же дни ее пребывания на базе, и им приходилось отправляться за добычей все дальше и дальше, так что они скоро смогли бы участвовать в соревнованиях по академической гребле — так они натренировались. К тому же не так-то просто грести против течения по неспокойному морю, и однажды перегруженная ракушками лодка перевернулась, на счастье, у самого берега, так что злосчастные мидии пришлось вылавливать второй раз.
Но демократическая процедура голосования победила, и большинством голосов было решено организовать экспедицию за мидиями. Поэтому в субботу вечером почти все сотрудники базы, те, кто не успел придумать себе неотложное занятие или спрятаться подальше, на всем, что держалось на воде: новом катере (Максим ради такого случая расщедрился на бензин) и двух весельных лодках, — отправились на дальние отмели.
Устрицы в Ашуко добывают следующим образом… нет, вернее, их сначала выращивают, а потом уже добывают. В море забрасывают канат, к одному концу его привязывают тяжелые камни, а к другому — буй, так что он стоит в воде вертикально. К этой толстой веревке прикрепляются плавающие в воде личинки моллюсков, и здесь уже они развиваются и растут. Через несколько лет канат, весь облепленный гроздьями мидий, вытаскивают и срезают с него ракушки острыми ножами.
Подсобный персонал — в основном женщин — высадили на отмели, чтобы они разделывали моллюсков прямо на месте, а лодки отправились дальше в море за добычей. Несколько часов мы сидели на берегу при свете костра и чистили, чистили до бесконечности проклятые ракушки. Муторное это занятие! И главное, очень маленький у него выход — просто плакать хочется, когда видишь, что все работают уже час, а котелок еще не наполнился даже на треть! Впрочем, разбавлявшие наш женский коллектив мужики поддерживали наш моральный дух, рассказывая веселые байки. Я молча, стиснув зубы, сидела рядом с весело щебетавшей Вандой (моя тетушка не ест мидий — печень, но она сочла своим долгом участвовать в общей затее) и орудовала ножом, давая себе зарок, что после приезда в Москву целый месяц у себя на кухне буду только кипятить воду и жарить яичницу.
Господи, как же я не люблю готовить! А тут еще накануне меня отловила Ника и заставила чистить рыбу для засолки — среди мороженой ставриды как нельзя более кстати попался пак макрели — просто царское блюдо для праздничного стола. Конечно, возиться с ней по сравнению с колючей ставридой — одно удовольствие, но восемьдесят штук! Тем более что Ника тут же ушла, оставив меня на берегу в полном одиночестве, не считая пикировавших на меня сверху чаек, конечно. Если бы ко мне не присоединились в эту минуту Вадик и Алекс (его помощь, впрочем, заключалась в чисто моральной поддержке — с таким ужасом он смотрел на таз с рыбой), я бы, наверное, умерла.
Что ж, за удовольствие полагается платить — я и платила, не отлынивала, как некоторые. Обратно мы поплыли уже в темноте, с изрезанными в кровь острыми раковинами руками, но с полным котелком очищенных мидий. И все-таки добраться до родного берега без приключений нам было не суждено. Лодки отправились на биостанцию еще при свете, а основная масса людей вместе с мидиями села в перегруженный катер. Но у этого нового катера с водометным двигателем была одна особенность, к которой никак не мог приспособиться Миша, наш механик из местных: он слушался руля, пока был на ходу, а при выключенном моторе был абсолютно неуправляем.
Поэтому мы никак не могли причалить: Миша два раза промахивался, и мы проходили мимо пирса. Пассажиры глухо роптали; наконец Валерий Панков не выдержал и, встав за спиной худосочного Миши, принял на себя командование. Благодаря его указаниям «Направо! Теперь налево и еще правее!» мы направились прямо на причал и с диким грохотом впаялись в пирс. От сильного толчка все попадали на дно; я в ужасе представила, как наш драгоценный груз идет ко дну, но котелок с мидиями упрямо прижимала к себе Вика, упавшая в соленую лужу, но не выпустившая его из рук.