После этого — провал, и дальше, когда я частично пришла в себя, я почувствовала, как Тошка вылизывает меня, и услышала и увидела вас. Я признаю, что все, что было после удара, мне вспоминается очень смутно: и ваши разговоры, и то, как меня нес Алекс…
— Наверное, у тебя было небольшое сотрясение мозга, — сказала Ника, а Вика согласно кивнула.
— Но в одном я уверена точно: кто-то меня ударил, и этот «кто-то» явно желал мне зла, скорее всего — моей смерти. Ведь если бы не сэр Энтони, меня вряд ли бы скоро хватились. Предположим, меня через несколько минут стал бы разыскивать Алекс, но все равно прошло бы много времени, прежде чем на меня бы наткнулись, и к тому моменту я бы уже давно захлебнулась. Проще говоря, я бы утонула, и нашли бы мой хладный труп. Конечно, все бы решили, что это несчастный случай. Интересно все-таки, кому я помешала?
— Есть еще и другой вариант: кто-то, играя, случайно бросил камень — и этот камень точно так же случайно попал в тебя, — выдвинула предположение Ника; впрочем, мне показалось, что она сама в него не слишком верит.
— Может быть, — согласилась я. — Только этот камень попал в меня сзади. Кто-то должен был быть у меня за спиной. Между тем мы с Алексом вошли в воду последними.
Значит, кто-то — специально ли, случайно ли — вернулся к берегу и то ли прицельно ударил меня камнем, то ли случайно швырнул его и попал в меня. Однако, когда вы появились на пляже, все уже были далеко от берега — кроме меня и Тошки, разумеется.
Тут нас прервали: во всей своей красе в домик ворвался герой вчерашней ночи — Тошка, а вслед за ним появилась и его хозяйка. К сожалению, местная акустика сыграла с нами злую шутку, и по мрачному виду Ванды, по ее перерезанному морщинкой лбу было ясно, что она слышала наши последние слова. Она потребовала, чтобы ее поставили в известность обо всем, о чем тут говорилось, и пусть и нехотя, но мы вынуждены были подчиниться. Мне совсем не улыбалось ее пугать, но пришлось — слишком многое из нашего разговора она услышала. Моя тетя помрачнела еще больше и стала непохожа на себя — настолько не идет ей суровое, замкнутое выражение лица. Мы замолкли, но Ванда заставила нас продолжить разговор:
— Ну и кто, по-вашему, мог ударить Танечку?
Вика облизала пересохшие губы, но я ее опередила:
— Я думаю об этом все время, с того самого момента, как проснулась. Кому я могла помешать? Вроде бы у меня нет врагов. Вообще-то, наверное, есть, думаю, многие мои конкурентки еще по спорту были бы в ту пору не прочь утопить меня, но в дельфинарии — кто может не любить меня в дельфинарии?
— Пожалуй, тут ты оторвалась от реальности, — рассудительно произнесла Ника. — У тебя и здесь есть недоброжелатели, но это не значит, что тот, кто тебя не любит, готов тебя убить. Тебя не любит, например, генеральская дочка Люба, но она не любит всех нас, женщин, которые умеют нравиться мужчинам. А ты ей особенно неприятна — я имела возможность наблюдать, какими глазами она следила за тобой и Алексом, когда вы с ним сидели в обнимку у костра.
— В этом случае Люба как раз абсолютно чиста: за секунду до того, как я потеряла сознание, я слышала, как ребята с размаху бросили ее в воду. Точно так же и Саша Ивановский, который имеет повод меня ревновать, отпадает сам собой: он в это время плыл к каракатице.
— Ивановский — это несерьезно, — вставила Вика. — Он каждый год в кого-нибудь влюбляется, страдает, но ни разу ему еще не отвечали взаимностью. В прошлом году он был влюблен в ветеринаршу Люсю из Краснодара. Вот кто действительно страдал: он каждый вечер приходил к ней в гости, а ей было неудобно его прогнать! Но на самом деле он парень добрый и не обидит и мухи.
Я тоже была в курсе этой истории с ветеринаршей. Мало того, что Ивановский преследовал ее своим вниманием, он еще и сочинял для нее серенады.
Я имела счастье слышать отрывки из этих бессмертных произведений — он их напевал монотонным голосом, аккомпанируя себе на гитаре двумя пальцами:
Над Ашуко цикады поют
И о берег волны бьют,
Но я этим звукам не рад,
Как и пению цикад.
Подплывает к берегу дельфин,
Но встречаю его я один,
Потому что в Ашуко меня
Бросила кубаночка моя.
Над Ашуко звезды горят,
Волны к берегу подходят ряд в ряд,
Морю я несу свою печаль —
Ведь кубаночке меня не жаль…
И так до бесконечности. Бедная кубаночка!
— Вернемся к слабому полу, — продолжала Ника. — Давай признаем, Таня, что ты умеешь создавать себе врагов среди женщин. Тебя не очень любит Эмилия…
— Она нас всех не очень любит…
— Но ни я, ни Вика не говорили ей, что она неправильно обращается со своим собственным мужем. А Анна Николаевна — как я понимаю, у тебя как раз вчера была с ней стычка…
Тут Ванда вышла из глубокого раздумья, в которое была погружена, и прервала нас:
— О чем вы, девочки, говорите? После того как стемнело, мы, те, кто постарше, продолжили застолье наверху у Эмилии, там были и Вертоградовы, и Ромашовы, и Лапин, и Феликс Кустов, и даже сама госпожа Сверчкова, которую просто не осмелились не пригласить.
Мы очень хорошо посидели — и никто не отлучался из-за стола на время, достаточное, чтобы спуститься на пляж, попытаться убить Татьяну и снова подняться наверх.
— Вот видите, наши первые подозреваемые отпали сами собой, — продолжала свои рассуждения Ника. — В любом случае не любить — это вовсе не означает быть готовым на смертоубийство. Мы ищем человека, который имел бы и достаточно серьезный повод для покушения на Татьяну, и возможность осуществить свое намерение вчера вечером. Как видите, у тех, кому наша Таня больше всех не нравится: у Любы, Эмилии и Анны Николаевны, — стопроцентное алиби.
— А почему вы думаете только о женщинах? Есть, например, Нарцисс, которого никто здесь не любит и у которого есть повод меня ненавидеть.
— Да, если вспомнить, как ты с ним тогда расправилась на пляже… — подхватила мою мысль Ника.
— И не только на пляже. Вчера вечером я над ним всласть поиздевалась. — И я поведала моим внимательным слушательницам про эпизод с булавкой.
— И все равно это не причина для того, чтобы лишить человека жизни, — заговорила долго молчавшая Вика. — Вы, девочки, рассматриваете только очевидное.
Но ни оскорбленное достоинство, как у Нарцисса, ни бабская зависть — еще не повод для такого серьезного дела, как убийство…
— Вспомнила! — Я даже подскочила на постели, но, охнув, схватилась за голову и опустилась обратно. — Есть человек, который меня действительно ненавидит. Это Лиза, последняя любовница Сергея. Вы бы видели, как она на меня смотрела наутро после того, как нашли его тело! Всем уже, по-моему, известно, что последний в его жизни вечер он провел со мной. А если кто-нибудь видел, как мы с ним целовались у ворот биостанции под фонарем, и рассказал ей, то у нее более чем достаточно поводов для убийства! Ревность, ненависть, месть… Я достаточно хорошо изучила Сергея за время нашей совместной жизни и уверена, что это вполне в его характере — занимаясь с женщиной плотской любовью, тут же рассказывать ей о своем необыкновенном чувстве к другой… Как видите, здесь мотив налицо.
— Может быть, в этом случае ты и попала в точку, — отреагировала на мои слова Вика, переглянувшись с Никой. — Но, насколько я помню, Лиза ушла на озеро сразу после официальной части.
— Но кто ей мог помешать вернуться вечером, чтобы попробовать отомстить?
— Каким образом? По берегу вечером никто не ходит — в темноте это невозможно, да и погранцы поймают…
Поймают они, впрочем, и одинокого пешехода, который в это время пойдет по верхней дороге. — Ника, кажется, взяла на себя роль вечно во всем сомневающегося Фомы-неверующего.
— Мне кажется, миниатюрная женщина, если она пойдет, не зажигая света и стараясь не шуметь, имеет все шансы проскочить незамеченной. Тем более что вчера на всем побережье наверняка не было ни одного трезвого человека, и погранцы — не исключение.
— О чем мы с вами спорим? — вмешалась Вика. — В первую очередь надо узнать, была ли Лиза на глазах у тренеров вчера вечером на озере или нет. Об этом вполне можно расспросить Колю Антонова. Впрочем, Таня, ты, кажется, была дружна с Малютиным — почему бы тебе не сходить туда и не поговорить с ним?
Не сговариваясь, мы решили, что не стоит пока выносить сор из избы. О том, что со мной вчера случилось что-то необычайное, знали только девочки и Алекс, да теперь еще и Ванда. Во время всеобщего веселья никто и не заметил, как Тошка вытащил меня на берег и как потом с помощью Алекса меня унесли в домик, а если и заметил, то не обратил внимания. Если все, что со мной произошло, — случайность, то пусть так и останется случайностью. Если же кто-то намеренно пытался лишить меня жизни, то у нас недоставало фактов, это подтверждающих. Предположим, я захотела бы рассказать об этом Максиму (Рахманов был в Москве). Что я ему скажу?
Что во время ночного купания кто-то меня пытался прикончить — и приведу в качестве доказательства ссадину на голове? В лучшем случае он сочтет все это моими пьяными бреднями. И к тому же это не улучшит мою репутацию.
— Чего уж говорить о наших репутациях, эта тема может заинтересовать разве что Анну Николаевну, — засмеялась Ника. — Здесь все нас знают как облупленных. У Ашуко, наверное, есть какое-то чудесное свойство — как только люди сюда попадают, то немедленно забывают, что в Москве у них кто-то остался; здесь все мужчины холостые, а женщины свободны. Волшебство, да и только!
Наверное, мы были слишком молоды и влюблены, чтобы долго размышлять о серьезных и, главное, мрачных материях. В такой солнечный день просто не верилось, что кто-то может вынашивать злые замыслы. Гораздо проще было поверить в то, что все это всего лишь нелепая случайность.
Впрочем, у Ванды было особое мнение. Она слушала нас молча, сохраняя на лице недовольную мину. Хотя, присмотревшись повнимательнее, я поняла, что это было не неодобрение, а что-то другое, как вскоре выяснилось, элементарный страх, страх за меня, глупенькую.