— Девочки, вы рассуждаете обо всем этом как-то чересчур легкомысленно. Я не верю, что кто-то из живущих на биостанции — я имею в виду живых — может угрожать твоей жизни, Таня.
Это, конечно, ерунда. Но вот камень, брошенный неизвестной рукой… Ты же сама, Таня, говорила, что между берегом и тобой никого не было.
— Я никого не видела, но это не значит, что в этом шуме и гаме да еще в полутьме никто не мог незаметно зайти мне за спину.
— Да никто и не заходил, все было не так! Вот вы, Ника, только что сказали: в Ашуко люди мгновенно забывают о существовании своих жен и мужей.
— Да, это все остается в какой-то другой жизни, другой плоскости, другом пространстве, — подтвердила Ника.
— Другой плоскости, другом пространстве… Может быть, это то пространство, где живые встречаются с ушедшими — и там духи помнят своих супругов?
Ванда, сев на своего любимого конька, воодушевилась, глубокая морщинка между бровями у нее разгладилась, глаза засверкали:
— Я прекрасно понимаю, что вы скептики и не верите в потусторонние явления. Но ведь известно, что, когда человек умирает, сгусток биоплазмы, его концентрированное биополе, остается и не сразу исчезает, а какое-то время существует и даже обладает некими материальными свойствами — при особых условиях. Например, если человек умер не своей смертью. Вот ты, Таня, всегда смеешься, когда вспоминаешь про мой дом с привидениями, а зря…
— Тетушка, родная моя, если я и похожа в твоих глазах на ту помещичью жену, которая, не успев овдоветь, вышла замуж за мельника, — за что тебе гран мерси — то неужели ты на самом деле считаешь, что дух Сергея мог материализоваться и позвать меня за собой в могилу? Тогда скорее бы он пришел не за мной, а за своей последней пассией…
— Право, Ванда Мечиславовна, — Вика в оторопи своей даже назвала мою тетку по имени-отчеству, — для такого предположения надо сделать слишком много натяжек…
— Пожалуйста, не перебивайте меня и дайте досказать до конца. Не слишком ли много совпадений: смотрите, в этом году Сергей два раза тонул — не утонул, зато в третий раз смерть в воде нашла его. Именно в воде. Я понимаю, Таня, что ты уже давно рассталась с Сергеем, что ты влюблена в своего Алекса, и слава Богу. Но Чернецов-то — или его дух, призрак, как хотите, так и называйте, — почему-то не порвал, не смог порвать связь с тобой! И вот ты снова входишь в водную стихию… а он — он решил предупредить тебя…
— Ничего себе предупреждение! — Я осторожно погладила свою макушку. Боль уже не отдавалась по всей голове, болело только ушибленное место — как всегда саднят синяки, когда на них нажимаешь, — к этому мне не привыкать.
— Может, это не предупреждение, а что-то большее, не знаю…
В любом случае мы столкнулись здесь с такими силами, которых мы не знаем и не понимаем. Я боюсь за тебя, Таня… Ты должна вести себя осторожнее.
— Как, Ванда? Не ходить в одиночку в «окно в Турцию», а только в компании девочек или Алекса?
«Окном в Турцию» назывался один из наших сортиров, стоявший на отшибе, на высоком берегу; в его деревянной стенке было вырезано окошечко в форме сердечка, из которого открывался великолепный вид на море и при незначительном напряжении воображения — на Турцию.
Воспользовавшись смущением Ванды, мы попробовали обратить все в шутку, но видно было, что все наши аргументы не поколебали убежденности моей тетушки с ее наивной, чуть ли не детской верой в сверхъестественное. Девчонки разбежались по своим делам, Ванда отправилась в лабораторию, захватив с собой Тошку, а я, пообещав ей, что примусь за работу, как только немного приду в себя — голова уже почти не гудела, — решила навести порядок в домике — и в мыслях тоже.
Меня всегда поражало, как долго и нудно приходится наводить порядок и как мгновенно так мучительно достигаемое состояние абсолютной убранности и помытости превращается в полнейший хаос! Стараясь не слишком сильно нагибаться, я принялась за дело.
Застелила постель, вымыла кружки из-под кофе, который заменил нам сегодня завтрак, попыталась разобраться в своей одежде… Это было труднее всего. Просто удивительно, я приехала с небольшим чемоданчиком, так откуда же у меня развелось столько тряпок! Причем все они в беспорядке валялись на свободной кровати — мокрые купальники вперемешку с полотенцами, юбка, побывавшая вчера в бассейне, и мое роскошное «вечернее» платье из черного китайского, разумеется, искусственного шелка с розочками, сильно пострадавшее во время вчерашнего праздника. Развесив полотенца и бросив все остальное в дальний угол, заменявший мне корзину для грязного белья, я принялась спасать платье. Булавки все, естественно, потерялись, но в районе талии материя была цела, всего лишь разошелся шов, и зашить его не представляло проблемы. Сложнее было с прорехами в юбке — следами от колючек; хотя меня и не роняли вчера в держиморду, тем не менее юбка выглядела так, как будто побывала в когтях у какого-нибудь игривого тигренка.
С трудом отыскав завалившуюся за тумбочку жестяную коробочку из-под монпансье, в которой хранились швейные принадлежности, я так и не нашла ножницы. Вернее, не ножницы, а миниатюрный маникюрный набор, в котором в одном корпусе вместе с пилочкой для ногтей и маленькими щипчиками находились и крошечные ножницы.
Собственно говоря, это было последнее, что напоминало мне о бывшем муже; на одном брелке с маникюрным набором висел и крошечный ножичек, который смастерил Сергей своими собственными руками — точная копия водолазного ножа, который он в то время делал для себя. Он не поленился украсить и рукоятку ножичка, и корпус набора настоящим перламутром и выгравировать надпись на лезвии «Татьяне от Сергея». Но храню я этот сувенир вовсе не из сентиментальных соображений, просто это очень удобная вещица и занимает совсем немного места.
Куда же я ее задевала? Вчера еще ее видела, пользовалась пилочкой… Я перевернула чуть ли не всю тумбочку, перерыла свои вещи, выбросила на пол содержимое чемодана… Маникюрного набора с ножичком нигде не было. Моя последняя память о Сереже… Кому понадобилось красть у меня эту безделушку?
В весьма мрачном настроении я уселась на ступеньки и принялась за шитье. Неужели на биостанции завелись воры? В поселке Ашуко юные отпрыски спившихся родителей не брезговали этим древнейшим ремеслом, но на территории базы они никогда не показывались. Я понимаю, что покушение на убийство должно было бы произвести на меня более сильное впечатление, чем пропажа безделушки, но тем не менее именно последнее почему-то меня встревожило больше.
Может быть, слова Ванды о том, что дух Сергея меня зовет, зацепили меня сильнее, чем я предполагала? Но ведь я не верю в барабашек, в полтергейст, в потусторонние явления… Все это чушь собачья!
Кстати, насчет собак. В загашнике у меня хранилась припасенная на отвальную банка югославской ветчины. Я решила, что эта банка будет для Тошки куда лучшей наградой, чем медаль за спасение утопающих, и получит он ее немедленно, как только я смогу незаметно его увести к себе — моя тетушка, конечно, меня поняла бы, но ее строгая дочь Ева запрещает баловать пса.
Из раздумья меня вывело нечто пестрое, что мелькнуло перед носом и тут же исчезло. Я подняла глаза и увидела, что от меня удирает Славикова сорока. Но как ни тяжело было ей лететь, держа в клюве крышку от моей жестянки с нитками, догнать я ее не смогла — все-таки я не умею передвигаться по воздуху.
Вернувшись на крыльцо, я хохотала как сумасшедшая. Так вот кто похитил у меня Сережин блестящий ножичек! Ну и воришка!
Эта сорока с поврежденной левой лапкой и очень оригинальным именем Сорока жила у Славика в большой клетке, дверцу которой она превосходно научилась открывать. Сначала, когда она вылетала погулять, мы все за ней охотились, боясь, что она, будучи инвалидом, на воле пропадет. Но улетать в дикость она, как выяснилось, вовсе не собиралась, а рассматривала территорию лагеря как свою собственную и вовсю хозяйничала у нас.
После того, как во время завтрака она села Максиму на голову и, наклонившись, отхватила здоровенный кус от сваренного вкрутую яйца, которое он как раз подносил ко рту (надо было видеть лицо Максима в эту минуту!), мы старались запихнуть ее в клетку хотя бы на то время, пока люди собирались за столом, но это не всегда удавалось. Разбойничала она, как хотела, — что с нее взять, сорока есть сорока. Как-то раз я ее застигла на месте преступления — она как раз нацеливалась на сверкающую всеми цветами радуги зеленушку, которая безмятежно порхала в большом открытом аквариуме возле домика ихтиологов. По счастью, я вовремя успела пресечь ее преступные замыслы. Кстати, в другой раз я застала на этом самом месте здоровенного рыжего котяру, который уже облизывался, предвкушая вкус деликатеса, редко попадавшего в его меню. После этого Феликс накрыл аквариум стеклом.
Да, против такого воришки, как Сорока, я ничего не имела. Интересно только, где она прячет свои сокровища? Не в клетке, это точно — мы не раз ее уже осматривали. Говорят, что все врановые не могут устоять перед блестящими предметами. Но некоторые из них воруют более осмысленно. Так, у Вертоградовых долгое время жил ворон по имени Карлуша — вернее, ворона мужеска пола, который отличался «необыкновенным умом и сообразительностью», как булычевская птица-говорун, хотя словарный запас его был более ограничен.
Этот Карлуша повадился летать на рыбозавод в Ашуко, в коптильный цех, и таскать оттуда копченую рыбу, которую приносил хозяевам — сам он ее не ел. Несколько раз к Вертоградовым приходили посланцы с завода и просили их унять ворона, грозя при этом, что если еще раз поймают его на воровстве — свернут шею. Но Карлуша был хитер и изворотлив и продолжал свою карьеру безо всяких помех. К тому же он вместе с хозяйкой разучил несколько трюков, которые доводили зрителей до состояния истерического смеха. Так, один раз они с Инной сорвали лекцию, которую Панков читал собравшимся у бассейна с дельфинами любознательным туристам; они все как один отвернулись от ученого и, раскрыв рот, следили за тем, как Инна со свистом раскручивала у себя над головой проволоку, на другом конце которой висел вцепившийся в нее клювом К