Когда три дельфина, изящные и улыбающиеся, одновременно летят в воздухе, это действительно впечатляющее зрелище.
После конца представления я не хотела задерживаться — мы с Алексом прогуляли всю первую половину дня, и надо было спешить домой — нас ждали Ася и работа. Но когда публика потянулась обратно к причалу, на трибунах объявилась Галя Ромашова; выяснилось, что настал срок брать у дельфинов пробы крови, для чего их надо было поочередно вытаскивать на воздух. Поэтому она немедленно рекрутировала всех наших мужчин для этой нелегкой работы — ведь озеро не бассейн, воду в нем не спустишь, и прежде чем подвести под дельфина носилки (или положить его на них), надо порядком повозиться. Так что я попрощалась с Алексом и побежала на базу одна.
Я торопилась; я боялась, что Ванда посмотрит на меня укоряющими глазами, а я этого не переношу. Естественно, я выбрала нижнюю дорогу — так было быстрее, к тому же гораздо приятнее идти вдоль моря и вдыхать его запах, чем взбираться в гору. У границы Дельфиньего озера я разделась, перекинула юбку через плечо и в одном купальнике направилась дальше. Хоть мне и пришлось возвращаться домой без Алекса, одиночество меня ничуть не тяготило, наоборот, я была рада оказаться наедине с собой. Я полна была впечатлений, и мне хотелось, чтобы они хоть как-то уложились в голове.
Эта прогулка по берегу сперва доставила мне чуть ли не большее удовольствие, чем само представление.
За те дни, что я провела в Ашуко, я пришла в свою самую лучшую форму — хоть участвуй в соревнованиях. Я ощущала свои мышцы такими же упругими, как в шестнадцать лет; мне казалось, что я не просто прыгаю с камня на камень, а отскакиваю от них как на пружинках.
Было очень жарко, и я решила, что не грех и искупаться — пусть это меня и задержит ненадолго, но вряд ли я буду нужна Ванде в виде вареной медузы. Но, зайдя в воду, я уже не смогла остановиться. Вода была теплой — градусов двадцать восемь, не меньше, — и не слишком охлаждала. Но для меня вообще плавать — занятие более естественное, чем ходить, и я сразу же почувствовала себя в своей стихии; немного поплавав, я вернулась за своими вещами, чтобы продолжить свой путь по морю, — что для меня каких-то полтора километра! А вещи — подумаешь, юбку оберну вокруг талии, а кроссовки привяжу шнурками к бретелькам купальника. Конечно, это будет тормозить мое продвижение, но не слишком сильно. Чтобы искупаться, я зашла в воду в самом неудачном месте, и выбраться обратно на берег оказалось делом непростым. Прибрежные валуны были густо облеплены водорослями, и мои ноги скользили по ним, не находя опоры. Кое-как, чуть ли не на карачках, я все-таки умудрилась доползти до брошенных предметов моего скудного туалета, которые все равно уже намокли — я, как выяснилось, оставила их в пределах досягаемости волн.
Казалось, сама судьба толкала меня на заплыв. Подобрав вещички, я выпрямилась во весь рост, но не удержалась, поскользнулась на склизких камнях и упала; уже падая, я инстинктивно сгруппировалась и грохнулась не слишком сильно — постаралась отклониться в сторону моря, и вода смягчила мое падение. Я даже удивилась, услышав громкий звук, не могла я удариться о воду с таким шумом! Приземлилась я, вернее, приводнилась, удачно, руки-ноги были целы, и я не ощущала никакой боли. Потом поняла, что грохот был вызван вовсе не моим падением: на том месте, где я только что стояла, лежал здоровенный булыжник.
И тогда меня замутило; я почувствовала, как холод пробежал по телу — это в теплейшей-то воде! Наверное, если бы я находилась в эту минуту на берегу, покрылась бы липким потом — потом страха. Но я уже наполовину была в море и отползла подальше от берега, двигаясь, как многоножка, как какая-то неуклюжая ящерица, — не до изящества мне было. Потом я поплыла, но, отплыв метров на двадцать, замерла и стала внимательно рассматривать нависавшую над узенькой полоской прибрежных камней скалу.
Здесь я чувствовала себя уже в безопасности, и тошнота прошла, хотя сердце билось еще неровно; я ненавижу это ощущение — чувствовать телом свой пульс.
Повинуясь инстинкту, я распласталась на воде, задрав голову; тело расслабилось и отдыхало, а глаза цепко обшаривали поверхность скалы. Откуда летел тот камень, который чуть не стал последним событием в моей жизни? Просто сорвался, подточенный бесконечными ветрами и ураганами, или… Или его бросили сверху, бросили намеренно — и очень метко? Ведь если бы я случаем не поскользнулась, то лежать бы мне под этой скалой с разбитой головой! Конечно, наверху никого не было видно; впрочем, ведь и прапорщика, потерявшего фуражку, снизу рассмотреть было невозможно. Если кто-то намеревался меня убить, то он сто раз мог отойти от края обрыва, пока я приходила в себя и отплывала от берега. Тем более, насколько я помнила, именно в этом месте верхняя дорога очень близко подходит к обрыву.
Все. Я сказала себе: все, переживать ты будешь позже, а сейчас надо побыстрее возвращаться на базу. Никто не мог бы заставить меня в этот момент вернуться на то место, где я чуть не лишилась жизни. Я взяла себя в руки и поплыла — так быстро, как будто это было первенство страны. Добравшись до Ласточкина обрыва, где прибрежная полоса расширялась и можно было идти по кромке воды, не опасаясь камнепада, я вылезла из воды и бегом вернулась в лагерь.
13. ДЕНЬ И НОЧЬ СО ЗВЕРЬМИИ ЛЮДЬМИ
С бьющимся сердцем я подошла к воротам, и первым, кто попался мне навстречу, оказался улыбающийся Алекс. Наверное, вид у меня был достаточно странный, потому что он спросил:
— В чем дело? Почему ты смотришь на меня как мокрый, только что вылупившийся из яйца цыпленок, в первый раз взирающий на мир?
— Как ты здесь очутился? То есть… то есть я хотела сказать, что не ждала тебя так скоро.
— И кажется, ты мне не рада… А пришел я обыкновенно, ножками. Я быстро понял, что ребята справятся и без меня, и решил заняться собственной работой.
— Как ты шел, верхней дорогой?
— Конечно же, верхней. Хотел сначала догнать тебя, но вовремя вспомнил, что ты скачешь по камням как лягушка и по берегу мне за тобой не угнаться. Но, как видишь, я тебя даже опередил.
Правда, судя по твоей одежке, ты весь путь проделала вплавь…
— Не весь, а только половину, потому и задержалась. Значит, все остальные еще на озере?
— Наверное. Я видел, что Ляля и Люба собирались возвращаться на биостанцию, и заторопился: мне как-то не улыбалось прогуливаться в их милой компании. Так что я не стал никого дожидаться, думая, что тут мне будут рады. Ан нет…
Я не могла доказать ему на площадке перед воротами, что он ошибается и мне на самом деле приятно его видеть, поэтому ему пришлось проводить меня до хаты, чтобы убедиться в этом. Впрочем, нам некогда было заниматься телячьими нежностями, мы спешили — голод не тетка, а так как мы уже давно опоздали на обед, то только благодаря моим личным связям на кухне нас еще могли накормить. Переодеваясь в сухое, я размышляла о том, стоит или нет говорить Алексу о чуть не убившем меня камне; мне не надо было закрывать глаза, чтобы увидеть его почти воочию, — огромный, серо-стального цвета булыжник, он так резко контрастировал с темными от воды прибрежными валунами…
Впрочем, мне все равно было не до этого, потому что рассиживаться было некогда — надо было срочно идти сменить Ванду. Перекусив на ходу, я пошла на берег и только примерно через час, сделав все, что было необходимо на данный момент, нашла время поделиться своими переживаниями. Но с кем?
Между тем биостанция будто вымерла. Стоял самый горячий полуденный зной, солнце, казалось, взбесилось, и галька на пляже так раскалилась, что чудилось: еще чуть-чуть — и расплавятся подошвы вьетнамок. Даже стойкие, жаропрочные биологи расползлись по укрытиям, чтобы хоть немного передохнуть. Я подозревала, что люди в основном сидят по лабораториям, где кондиционеры, сопя от напряжения, хоть как-то сбивали температуру. Алекс, зевая, ушел от каракатицы еще раньше меня — отсыпаться. Я заглянула к Ванде, в ее относительно прохладный домик; она заносила результаты ночных опытов в толстую амбарную книгу, а истомленный жарой Тошка валялся у ее ног как пушистый коврик и только слегка приподнял голову, завидев меня. Вид у моей тетушки был неважный, под глазами — круги, и беспокоить ее мне не захотелось.
Я отправилась в пятихатки и обнаружила, что девочки, уютно устроившись на одеяле в тени единственного в этом месте бокаута, наслаждаются более чем заслуженным отдыхом. Сегодня, хоть дежурила Ника, досталось им обеим, одной было просто не справиться: в это адское пекло им пришлось готовить на костре — разумеется, по закону наибольшей пакости свет дали именно тогда, когда обед был уже готов. Они подвинулись, как будто сразу поняли: если я сейчас не выговорюсь, меня просто-напросто разорвет то, что меня распирает изнутри.
Они слушали меня молча, изредка задавая вопросы, и обе сразу посерьезнели. Наконец Ника сказала:
— Вообще-то это — естественное явление, совсем недавно эта Лиза с озера тоже попала под камнепад. Но если вспомнить День рыбака, то картина складывается весьма мрачная…
— Но кто мог это сделать? Неужели кто-то шел за мной поверху и только и выжидал, когда ему предоставится удобный случай от меня избавиться? Самое ужасное, что один человек за мной действительно шел — это был Алекс!
— Кстати, а что мы знаем об Алексе? — продолжала свои рассуждения Ника. — Ничего не знаем, в отличие почти от всех остальных. Никто из нас не встречал его раньше, до Ашуко, никто, кроме твоей тетушки, не знает, где он работает, нам ничего не известно про его семью, личную жизнь. Кто он? — Но тут она взглянула на меня и, увидев выражение моего лица, добавила: — Да не кипятись ты! Давай действовать методом исключения. Алекс знал, что ты отправилась в лагерь по берегу. Кто еще мог об этом знать? Да все, кто был на представлении! Алекс сам тебе признался, что убежал от Любы и Ляли, которые тоже возвращались на биостанцию. Та же весьма нам подозрительная Лиза могла видеть, как ты направляешься к морю. Наконец, на озере были все наши сезонные рабочие, Максим дал им выходной.