Впрочем, и в роли поваренка я тоже не отходила далеко от моря. Чистили рыбу мы обычно на берегу, из гигиенических соображений: не надо было далеко ходить выбрасывать мусор, то есть вообще не надо было никуда ходить. Чайки всегда были тут как тут, и если чистильщики, зазевавшись, отдалялись от таза со ставридой больше чем на пять шагов, то эти стервятники не довольствовались отбросами, а старались поживиться самой рыбешкой. Впрочем, иногда особо наглые особи пытались выхватить свои птичьи деликатесы прямо из рук.
Я при всем своем восхищении всем, что ползает, бегает, плавает или летает, недолюбливаю чаек. Противная помоечная птица, от которой всегда воняет тухлой рыбой! Я не вижу в них признаков интеллекта, характер у них скверный, а клюв очень крепкий и острый. У Славика в лаборатории жила чайка, на которой он изучал сон; как только она замечала кормившую ее руку в пределах досягаемости, то немедленно делала выпад — и надо было быть очень изворотливым, чтобы избежать серьезной травмы. Клюются они очень больно.
Куда симпатичнее мне бакланы, которых в Ашуко много, но не так много, как чаек; они ведут себя гораздо скромнее, близко к людям не подходят и добывают себе пропитание не на задворках человеческого (и дельфиньего) жилья, а самым естественным образом, как и полагается диким птицам, то есть занимаются рыбной ловлей.
Днем их часто можно было увидеть на концах возвышавшихся над каракатицей ржавых свай; они стояли на них столбиком, и казалось, будто каждая свая украшена сверху кеглей.
Как-то раз, когда мы с Викой занимались рыбными процедурами на берегу, а Витюша нам мешал, к морю мимо нас проследовала странная процессия: научные сотрудники и рабочие несли паки с рыбой, распространявшие скверный запах, и грузили их в лодку. Это было после очередной аварии энергосети, когда рыбный холодильник надолго отключился и его содержимое испортилось. Тут же откуда ни возьмись появилась стая чаек и с громкими криками бело-черные птицы закружились вокруг столь притягательной для них тухлятины в сплошном хороводе, как будто хлопья грязного снега в пургу.
К нам подошел освободившийся от груза Саша-йог и сказал Вите:
— Теперь я могу отдать тебе акваланг. Когда тебе его занести?
Витя не успел ему ответить, как я на него набросилась:
— Какое ты имел право выдавать акваланг человеку без водолазных корочек? Хочешь, чтобы у нас были неприятности?
Но Виктор только рассмеялся:
— А ты лучше спроси его самого, зачем он его брал.
Я посмотрела на студента; слегка смутившись, тот отвечал:
— Я в нем лазил в рыбный холодильник, выгребал гнилую рыбу. Там так воняет! Я просил противогаз, его не нашлось, пришлось воспользоваться вместо него аквалангом…
В это время Славик в одних плавках и Миша Гнеденко, одетый в брюки, рубашку с длинными рукавами, в высоких сапогах и чуть ли не хирургических перчатках, залезли в лодку, оттолкнулись и отплыли подальше, чтобы вывалить испорченные запасы в море как можно дальше от берега; галдящая стая, как говорящее облако, последовала за ними.
— Представляешь, Таня, эти паразиты нас чуть не заклевали, они пикировали на нас сверху, как коршуны, готовые растерзать, и я сказал Славику: давай избавимся от груза побыстрей, пока мы еще живы! — рассказывал мне потом Миша.
Я уже представила себе настоящую хичкоковскую картину (мне как раз в этом году удалось увидеть знаменитых «Птиц» на закрытом просмотре), как Славик скромно заметил:
— Я что-то не помню, чтобы чайки на нас напали. Чайки действительно пикировали на лодку, но их интересовали не мы сами, а рыба, которую мы везли.
Но Мишино воображение победило сухую и скучную правду жизни, и я потом не раз слышала захватывающую дух историю о том, как чайки напали на людей в лодке.
Собаки же вели себя на берегу чуть ли не застенчиво: они деликатно стояли в стороне и ждали, пока кто-нибудь бросит им рыбью голову.
В отличие от них кошки никогда не выходили на пляж, а дожидались того момента, когда рыбу им подадут на блюдечке.
Как-то раз, проходя мимо кухни, я увидела замечательную картину: на столе в пристройке стоял таз с разделанной рыбой, а вокруг него в очередь выстроились наши коты и кошки; их там было пятеро, в том числе рыжий котище, живший в кустах неподалеку от домика ихтиологов. Каждый представитель кошачьей породы мягкой походкой подходил к тазу, хватал рыбешку и снова пристраивался в хвост живой очереди; к тому времени, как предыдущие четыре кошки забирали свои порции, рыбка была уже внутри, и можно было снова начинать все сначала; карусель крутилась беспрерывно. Естественно, такое зрелище не могло остаться незамеченным, и вокруг собрались восхищенные зрители; они стояли с разинутыми ртами. Кто-то из сочувствующих, давясь от смеха, сбегал за поварихой, и через минуту среди нас появилась разъяренная Ника. Громко возмущаясь, она разогнала и четвероногих воришек, и веселящуюся публику; кажется, до нее одной не дошел юмор ситуации.
— Идиоты, стоят и смотрят, как в цирке! А рыбки-то, между прочим, считанные! Их было ровно семьдесят две штуки.
За зрелище заплатите хлебом — всем, кто наблюдал за безобразием и не вмешался, уменьшу порцию. — И после этой страшной угрозы она с горечью добавила, обращаясь ко мне: — Ну почему всегда так бывает — с утра на этом же самом столе целый час лежала нечищеная ставрида прямо из холодильника, и кошки на нее — ноль внимания! А как рыба готова для сковородки, так она подходит и для кошек!
Вообще кошки, именно те хищники, чье пребывание на биостанции было под строгим запретом, вносили в нашу жизнь немало разнообразия. У присоседившейся к кухне бело-рыжечерной Мурки было четверо котят; потом трое куда-то исчезли, а оставшийся, самый хорошенький, по-сибирски серо-полосатый и пушистый, забавлял нас изо всех сил. Как-то раз была моя очередь мыть посуду, и среди нее оказалась трехлитровая банка из-под сметаны. Как ни выскребала ее Ника, все равно на стенках осталось еще много этого драгоценного продукта. Недолго думая, я засунула в банку малолетнего пушистика, невзирая на громкие протесты его самого и его матушки. Как он ни пытался, сам он выбраться оттуда не смог, только извозил всю свою шубку в сметане. Когда я его извлекла на свежий воздух, он немедленно принялся себя вылизывать, мама кинулась ему на помощь, и постепенно их недовольное мяуканье перешло в сытое громкое урчание.
В середине июля, как и всегда, на нас навалилась еще одна напасть — мухи.
Эти зловредные насекомые появляются вдруг, в одночасье, как будто единовременно где-то самозарождаются; вчера их еще было не больше, чем летом в обычной московской квартире, и вдруг тучи их налетают отовсюду, садятся на голое тело, лезут в нос; от них нет спасения ни в домиках, ни в лабораториях, только марлевые пологи хоть как-то от них защищают. На кухне мухи — это настоящее бедствие, особенно для таких чистюль, как наши поварихи. Для борьбы с нашествием используется все: регулярно столы и полы промываются соленой водой, которую, ворча, костровые мальчики ведрами таскают из моря, в ход идет неимоверное количество марганцовки, всюду лежат марлевые салфетки и полотенца, но перевес в этой неравной схватке может быть только позиционный — назойливые насекомые отступают на пятнадцать минут, на полчаса, в крайнем случае на час, чтобы тут же, собравшись с силами, отвоевать утраченное.
Как назло, в этом сезоне мушиное нашествие совпало с двумя важными событиями: окончанием постройки бассейнов и очередным визитом Тахира Рахманова, приуроченным к этому случаю. Зная отношение Тахира к гигиене вообще и к мухам в столовой в частности, поварихи трепетали. Но на этот раз все обошлось; вернее сказать, причиной праведного гнева Тахира оказались не мухи, а нечто совсем другое.
Когда Рахманов уселся за стол, все блистало чистотой, а из кухни доносились аппетитные запахи.
К несчастью, из любопытства Тахир приподнял оттертую до блеска алюминиевую миску, которая, перевернутая кверху дном, лежала на столе рядом с ним. Под миской оказался… котенок. Сами представьте себе последовавшую за этим немую сцену.
В честь торжественного дня в меню была включена двойная уха, приготовленная под руководством видного специалиста в этой области Феликса Кустова (кто может лучше сварить уху, чем ихтиолог?). С этим блюдом тоже было связано чрезвычайное происшествие.
Накануне я была на пляже, когда к берегу подошла лодка; в ней стоял человек и скверно ругался. При ближайшем рассмотрении он оказался нашим рабочим Мишей. Я смотрела на него, ничего не понимая; тем временем, подстегиваемые сильными выражениями, Алекс с Витюшей вытащили лодку на берег и буквально на руках вынесли оттуда Мишу. Вообще до мужчин лучше доходит древнейший диалект русского языка, чем до женщин, они не копаются в его тонкостях, раздумывая, обижаться или нет, а мгновенно действуют — мат явно ускоряет их реакции. Как выяснилось, Миша с утра ушел в море вытаскивать расставленные накануне сети и уже неподалеку от берега, маневрируя на переполненной богатым уловом лодке, случайно наступил на скорпену. Ошеломленный острой болью, он потерял равновесие — и сразу же наступил другой ногой еще на двух!
Тут все забегали: примчалась Эмилия с баралгином, Галя Ромашова сделала ему хлорэтиловую блокаду. Но все это не слишком помогало, и Миша все равно испытывал адскую боль. С искаженным лицом и с бутылкой водки в руках он так и просидел до темноты на берегу, погрузив обе ступни в воду и продолжая ругаться, но уже тихо, себе под нос. Я его даже зауважала: не уверена, что в подобной ситуации я сама не кричала бы несколько часов подряд.
Таким образом к нам приплыл праздничный обед. Несмотря на некоторые неприятные обстоятельства, сопутствовавшие его появлению, это не сказалось на его качестве — понятно, что невкусной рыбе не надо защищать себя колючками от тех, кто хотел бы ее съесть. Но повозиться с Мишиным уловом нам пришлось немало.
Три часа подряд несколько девиц под руководством Феликса, вооружившись рукавицами и ножницами для обрезки шипов, провели на берегу, вытаскивая рыбу из сетей. Я пошла на эту работу добровольно, еще Кустов поймал Лялю, которая справлялась со своей задачей молча и сосредоточенно, и Любу —