она пыхтела, сопела, но все-таки, не успев вовремя скрыться, вынуждена была заниматься общественно полезным трудом. Усевшись по-турецки, мы бережно, с трепетом душевным вынимали колючую трепыхавшуюся добычу из ячеек — наглядный пример неосторожного обращения с опасными животными был перед глазами в лице мрачного Миши, — а Кустов развлекал нас умными разговорами.
Еще больше забавляли детишки с погранзаставы, играющие в «профессора, который крыс дрессирует» и Анютку.
— Валерий Никитич, где вы? — восклицала их предводительница, светловолосая Яна, плескавшаяся в мелкой воде у самого берега. — Я хочу еще мидий!
— Сейчас, сейчас, — отзывался один из пацанов с причала, протягивая ей ракушки. Она пыталась взять их одной рукой, покачиваясь на спине, как это делала каланиха, и когда ей это не удавалось, раздавались взрывы хохота и радостные вопли.
— Это нечестно, Янка, — бубнил один из мальчишек, самый маленький. — Почему ты их не кушаешь?
— Но это же не в самом деле, это понарошку, — втолковывал ему парнишка постарше, очевидно, брат. — Помнишь, что было с тобой, когда ты съел кулич из песка?
И тем не менее, несмотря на разлитое в воздухе умиротворение, гладкое отдыхающее море и скорее нежащие, чем обжигающие лучи солнца, несмотря на детский смех и предстоящее празднество, мне почему-то было не по себе. Я не могла понять, в чем дело, но в присутствии девушек чувствовала себя как-то неуютно. Мне все время казалось, что я ощущаю на себе чей-то тяжелый взгляд.
Боясь уколоться, я сконцентрировала все внимание на сети, но, один раз оглянувшись, встретилась тем не менее глазами с генеральской дочкой. Она мгновенно отвернулась, но я успела заметить, что выражение ее лица было самое угрюмое. Впрочем, она всегда была недовольна, если ее заставляли работать.
Когда мы с Викой готовили сандвичи для вечернего чая, я поделилась с нею своими подозрениями:
— Если бы я точно не знала, что Люба никак не могла ударить меня сзади в День рыбака, то решила, что это она. Уж очень неприязненно она на меня смотрела.
— У нее тяжелый период, Таня. Она ревнует к тебе…
— Алекса? Но это же смешно!
— Не Алекса, а Витюшу.
— Это еще смешнее.
— Это тебе смешно, а ей очень даже грустно. Она тут в Ашуко лишилась девственности.
От изумления я потеряла дар речи, и, отвечая на мой немой вопрос, Вика пояснила:
— Она сама мне в этом призналась. Она хотела, чтобы я ей подсказала, как себя вести. Она мечтает, чтобы Витя снова обратил на нее свое благосклонное внимание. По идее, это профессиональная тайна, но я здесь не на работе, а Люба не догадалась с меня взять обещание молчать. К тому же я знаю, что ты об этом никому не скажешь, разве что Нике.
— Господи, как же Витюша мог…
— По пьянке, Таня, по пьянке. Я думаю, протрезвев, он сам ужаснулся.
— Собственно говоря, она здесь пристает к мужчинам отнюдь не как целомудренная весталка, а скорее как потаскушка. Кто мог бы подумать! Может, она врет?
— Вряд ли. Просто ее никто никогда не учил, как себя надо вести с молодыми людьми, поэтому она и производит такое впечатление.
— То-то она бегает за Витюшей, а он от нее… Бедняжка!
— Кто бедняжка — он или она? На самом деле Витя заслужил, чтобы она с него не слезала!
— И что же ты ей посоветовала?
— А что можно сказать в таких случаях? Во-первых, чтобы молчала, во-вторых, чтобы опять молчала, в-третьих, чтобы не навязывалась ему — это все равно не поможет. И чтобы с достоинством переносила удары судьбы. И что! Витюша — не ангел, спустившийся с небес, а легкомысленный бабник и все равно ей никак не подходит. Пришлось здорово его очернить в ее глазах для ее же пользы.
— Что-то я не заметила, чтобы Люба сильно переживала…
— Да, согласна. Она не блещет умом, иначе бы не вляпалась, и любовью тут и не пахнет — она, как бы это сказать… слегка эмоционально тупа, что ли, прости за профессиональный жаргон. А к тебе ревнует тоже по глупости, ты ведь почти все свое время, по крайней мере, пока на виду, проводишь в компании не только Алекса, но и Витюши.
Наверное, я очень несправедлива, но в глубине души мне стало жалко не несчастную девицу — уж больно она внешне не соответствовала роли соблазненной и покинутой, — а Витю. Хотя, поразмыслив, я нашла, что все это очень смешно. Поистине, неисповедимы пути страсти!
Торжественное открытие новых бассейнов было приурочено ко времени полдника. Из соседнего, только что введенного в действие бассейна временно помещенного туда дельфина решено было переместить на бак — так было спокойнее. Столь привычная процедура: дельфинов переносили на биостанции каждый день и по многу раз, но судьбе было угодно, чтобы на этот раз в дело вмешался Валерий Панков. Он, как всегда, взял на себя общее руководство операцией. Не знаю уж, как он так сумел распорядиться, но под его чутким началом пятеро крепких мужчин дрогнули и уронили носилки вместе с афалиной — единственный случай на моей памяти. По счастью, животное только-только успели перенести через низкий бортик, и упало оно совсем с небольшой высоты, так что никакого вреда ему не причинили.
Вдоль бассейнов проходил узкий канал для слива воды, и по закону наибольшей пакости дельфин провалился именно в него, его удлиненное тело крепко здесь засело. Как бы возмутились зеленые, если бы присутствовали при этой сцене! Но их не было, и возмущался один дельфин; я никогда не слышала, чтобы афалины издавали щелчки, столь насыщенные злобой. Пытаясь высвободиться, он все прочнее застревал в щели, а вокруг него суетились научные сотрудники. Валерий и тут пытался давать ценные указания, но его с позором прогнали; после этого дело пошло намного успешнее, и злополучное животное наконец вытащили.
Наконец все было готово. На дно одного из бассейнов положили два больших деревянных круга, которые должны были служить столешницами, и расставили на них угощение. И вот настал торжественный миг — и зазвенели, зажурчали первые струи, а бассейн под крики «ура» начал заполняться морской водой; впрочем, насчет звона — это, наверное, просто мои фантазии, очень уж мне хотелось услышать эти звуки. Вздрогнув, импровизированные столики закачались на поверхности воды. Когда вода поднялась примерно на полметра — чуть выше колен, — всех желающих пригласили принять участие в пиршестве. Тут же собравшиеся не задумываясь ринулись внутрь. Да и с чего бы им было задумываться — жара еще не спала, и все были в плавках и купальниках, правда, не в рабочих, а в парадных. Особенно хороша была Ника в своем цветастом бикини с миниатюрной юбочкой.
Правда, случилась небольшая заминка. Одной из первых в бассейн вошла пятилетняя дочка Максима и Эмилии, которая жила с бабушкой в поселке Ашуко и по случаю праздника была допущена на территорию биостанции (Максим был вынужден особенно строго соблюдать законы экспедиции, как ее начальник). Вдруг девочка испуганно вскрикнула:
— Ой, мама, я написала в воду! Я не знаю, как это вышло!
Наступила неловкая пауза — смущенные взрослые остолбенели перед лицом детской непосредственности, — ее сменил дружный хохот, и колебавшиеся тоже попрыгали в воду. Очень немногие остались за бортом: Галя Ромашова, которая слишком часто против воли оказывалась в воде; Эмилия, пытавшаяся заслониться от брызг за огромным, ведерным, чайником; Люба, стоявшая где-то за деревом в джинсах и рубашке и смотревшая на нас завистливым взглядом голодной собаки. Конечно, и Миша Гнеденко постарался остаться в стороне, чтобы, не дай Бог, не подхватить какую-нибудь заразу, но это не мешало ему отпускать замечания, от которых мы буквально падали в воду. Вика и Ника вместе со мной резвились в бассейне, они на этот раз были свободны как ветер: мало того, что Елена Аркадьевна уже неделю как улетела в Москву, после чего не только труженицы плиты и поварешки, но и вообще пол-лагеря облегченно вздохнули, так еще и Эмилия на один вечер взяла на себя функции хозяйки и разливала чай.
Конечно, чаем дело не ограничилось, на свет явилось и шампанское.
Впрочем, шампанское было позже, а сначала мы еще на трезвую голову хорошенько побесились. Плавающие столики после перекуса были убраны, и насосы заработали снова; уровень воды быстро поднимался. Я прогуливалась по узкому бортику, как по гимнастическому бревну, горделиво сохраняя равновесие, даже сделала «ласточку», и тут незаметно подкравшийся Славик даже не сбросил — просто смахнул меня в воду легчайшим движением кисти, как муху какую-нибудь… Правда, меня утешило то, что через минуту не только я была мокрой с головы до ног, но и все, кто находился в радиусе ближайших двадцати метров. Ребята похватали всех, кто пытался спастись бегством, но бежал недостаточно быстро, и побросали в бассейн; тела описывали изящную дугу в воздухе и менее изящно плюхались в воду, поднимая тучи брызг. Люба подошла поближе к бортику, позабыв о том, что она всем только что рассказывала по секрету («ей сегодня в воду никак нельзя»), и с надеждой смотрела на мальчишек — вдруг кто-нибудь и ее поднимет на руки и отнесет в бассейн? Очевидно, история с Витюшей, уронившим ее в заросли держиморды, так ее ничему и не научила.
В конце концов студенты над ней сжалились и, с трудом приподняв, перебросили через бортик — она летела с громким визгом, так что оказавшиеся на ее пути успели посторониться и остались целы.
Промокнув один раз как следует, я надеялась, что этим дело и ограничится. Но ничуть не бывало — стоило мне только подняться на ноги, как я тут же попала под сильную струю воды. Витя, зачем-то одетый в черный водолазный костюм, добрался до шланга и с наслаждением поливал всех подряд, а Славик, как бы снова войдя в роль морского чертенка, с блеском сыгранную им в День рыбака, неустанно топил всех, кто пытался выбраться из соленой купели. Мне казалось, что мое тело состоит из воды уже не на 80 процентов, как утверждают физиологи, а по крайней мере на 99, а волосы впитали в себя несколько литров соленой влаги.
Отфыркиваясь, я наконец вылезла на сушу, но далеко уйти мне не удалось — наступил торжественный момент, про который забыли вначале: полагалось окропить новый бассейн шампанским. Конечно, бассейн — не судно, и вовсе не обязательно было разбивать бутылку о его борт — тем более что всегда существовала опасность пробить так дорого доставшийся бортик. Точно так же никто не позволил бы ни выливать в бассейн чудесный пенящийся напиток, ни поливать им все вокруг, как это делают автогонщики в знак триумфа — мы не пережили бы такого зряшного расхода драгоценной жидкости.