Максим с Тахиром приготовили каждый по бутылке шампанского и открыли их почти одновременно, хоть и соблюдая субординацию — Максим это сделал на секунду позже. Пока «Абрау-Дюрсо» разливали по жестяным кружкам, Ляля в полный голос запела:
Лилось шампанское рекою…
Перебивая ее, выступил Гера Котин, его низкий баритон чуть фальшиво выводил:
Лишь один не спит, пьет шампанское, За любовь свою, за цыганскую…
Кто-то еще вмешался, дурашливо-высоким фальцетом выводя:
Налейте, налейте полнее бокалы, друзья…
В конце концов немного алкоголя попало, наверное, в бассейн, иначе с чего бы это все были такими веселыми? Наблюдая за следующим пунктом программы — гонками на матрасах, — мы хохотали до упаду. Соревнования шли по олимпийской системе: по сигналу, поданному Эмилией, от одного из бортиков бассейна отправлялась в недальний путь пара спортсменов, которые, лежа на надувных матрасах и гребя руками и ногами, должны были побыстрее добраться до противоположного бортика; выигравший выходил в следующий круг, а проигравшего ждал утешительный приз — кружка того же шампанского, поданная нежными женскими ручками (эмансипация, по счастью, обошла дельфинарий стороной, и в гонках участвовал только сильный пол — никто из дам не изъявил желания снова лезть в воду).
Тахир тоже попробовал свои силы, но резиновое плавсредство под ним дало течь и чуть не затонуло, к вящему восторгу присутствовавших; он кричал, что это провокация, но время уже было упущено. В упорной борьбе до финала добрались двое: Дима Черкасов и Саша-тощий. Увы, наш супермен Дима проиграл, и кому — какому-то дохлому студенту (Саша-йог мог на потеху зрителям так втягивать в себя живот, что прямо через него можно было прощупать позвоночник)! Мне было интересно, как он это переживет, но ничего, пережил, даже рассмеялся, сделав хорошую мину при плохой игре.
Поздравив победителя, мы разошлись, чтобы продолжить праздник дальше, уже в более тесной компании. Было еще светло, когда возбужденные ребята собрались на Красной площади. Слишком занятая в последнее время работой и любовью, я давно не видела наших студентов и лаборантов в полном составе. Впрочем, и сегодня я бы прошла мимо, если бы Саша-толстый не потянул меня за юбку; я оглянулась и увидела, что на поляне расселись не только зеленая молодежь, но и мои подруги; через минуту подошел Славик, а еще через некоторое время к нам присоединились Алекс с Витюшей.
Для пения под гитару еще было рановато, и кто-то предложил сыграть во что-то спокойное, от бурных развлечений все немного подустали. Вадим, который знаком был со множеством интеллектуальных игр (все они на этом физфаке страшно умные), предложил сыграть в одну из них.
— Предположим, у нас есть утюг, — объяснял он нам правила. — Он предназначен для того, чтобы гладить. Но для чего еще можно его использовать?
— Для того, чтобы колоть орехи, — тут же нашелся кто-то.
— Для того, чтобы бить им по голове, — вставил, сопя, Саша-толстый; раз игра называлась интеллектуальной, то он просто обязан был показать, что у него тоже есть серые клеточки.
— Чтобы использовать в качестве отвеса, — произнес кто-то из девочек.
Дальше версии типа «для того, чтобы жарить цыпленка табака», «чтобы отбивать мясо» или «использовать в качестве лекала» следовали одна за другой. Когда все самые очевидные варианты были исчерпаны, Славик предложил использовать утюг в качестве источника железа, а Ляля — как электрод. Она, обычно молчаливая и в большом обществе как-то тушевавшаяся, сегодня была оживлена и много говорила, что меня удивило.
— Правила усекли? — спросил Вадик. — Выигрывает тот, кто придумает как можно больше способов употребления предмета. Итак, начнем? Для чего может служить ЭТО? — И он высоко поднял руку с бутылкой «Абрау-Дюрсо», казалось, материализовавшейся из воздуха.
— Для того, чтобы освящать бассейны, — еле-еле успела вставить я свое слово, и вовремя: игра понравилась, и предложения, самые необычные, следовали одно за другим. Среди этого пиршества духа я почувствовала себя просто бездарью: ничего более оригинального, чем раскатывать бутылкой тесто либо использовать ее в качестве орудия защиты или нападения, я придумать не могла. В конце концов игроков осталось трое: Вадик, Славик и, как ни странно, Ляля. Меня не удивляло то, насколько изощренные и чуть ли не поэтические версии рождались в головах Славика и Вадика — я всегда, сама не отличаясь выдающимися мыслительными способностями, преклонялась перед умными мужиками. Но Ляля?
— Использовать в качестве музыкального инструмента! — Ляля прямо подпрыгивала на своей коряге, глаза ее блестели.
— Было! Было! — в один голос завопили Вадик и Ника, болевшая за своего Славика.
— Было в качестве ударного инструмента, а я имею в виду другое: шампанское выливается из бутылки с музыкальным звуком — ля-ля-ля! Как вода из шланга, когда наполняется бассейн!
Я сидела рядом с Викторией и почувствовала, как она вздрогнула. И пока Вадик наглядно демонстрировал, какие звуки раздаются, когда пенистая жидкость наполняет бокалы (то бишь кружки) и под общий хохот все признали победительницей Лялю, я наклонилась к подруге и шепотом спросила:
— Что случилось?
— Ничего… Просто кое о чем вспомнила. Но это сейчас пока не важно. — И она тряхнула своими непросохшими волосами, как будто хотела отбросить в сторону какие-то мысли. Но тем не менее до конца вечера она была задумчивой, как будто ее что-то мучило. Впрочем, мучить ее мог и Дима — своим блистательным отсутствием. Он появился у костра, когда народ уже расходился, — и Вика тут же расцвела в темноте, на ее открывшихся в улыбке зубах играли отблески пламени.
16. ПОДВОДНАЯ ЛОВУШКА
Уже накануне вечером, в день освящения бассейнов, зеркальная до того поверхность воды покрылась заметной рябью, так что о работе не могло быть и речи. Ночью на море поднялось волнение, и с утра шум волн был слышен даже от пятихаток. Выйдя на пляж, я увидела, что вода стала совсем мутной, вот-вот разыграется настоящий шторм, и об экспериментах придется забыть надолго, может быть, до следующего сезона.
Но когда я подошла к коридору, то забыла обо всем. Ася как сумасшедшая металась по нему туда-сюда, от берега до каракатицы и обратно, изредка скрываясь под водой, но только в строго определенном месте; присмотревшись повнимательнее, я увидела, что там виднеется что-то темное.
Впрочем, не я одна заметила неладное. Ванда тоже была на море, и пока Витюша спускал на воду «мыльницу», она металась по берегу почище Аси. Сзади подошел Алекс и сжал мне локоть — его глаза оказались самыми зоркими, и он первый из нас понял, что это за смутный силуэт темнеет под водой.
Это был Горбун, Асин кавалер. Каким-то образом, пытаясь добраться до предмета своей страсти, он умудрился застрять в капроновой сетке — и погиб. Утонул, как ни странно это звучит применительно к дельфину.
Любовь! Да, именно любовь погнала Горбуна в сети, в ловушку, которая оказалась для него смертельной. Мне почему-то пришли на память Ромео и Джульетта… Наверное, у меня все-таки очень тривиальное мышление — ничего оригинальнее на ум не приходило.
Пока бездыханное тело Ромео извлекали из воды, обычно молчаливая Джульетта-Ася растерянно щелкала и трещала в каракатице, куда ее заманили на это время. Ася на этот раз не упрямилась, и я с облегчением закрыла за ней дверцу. Правда, аппетита она лишилась начисто — как ни старалась я соблазнить ее рыбкой, она продолжала быстро плавать по акватории и ко мне не приближалась.
Да, это утро выдалось на удивление мрачным. Даже солнце не то чтобы скрылось за тучами — нет, оно светило, но светило сквозь плотную дымку, и впечатление было такое, как будто всю природу сковало нечто угрюмо-сонное. Скорее всего воздух был просто насыщен электричеством, и назревала гроза — такое весьма прозаическое объяснение можно было дать этой давящей атмосфере, которая подействовала на всех нас.
Когда я шла к ангару, чтобы надеть водолазное снаряжение, то еле брела, как соня днем, самая настоящая соня-полчок; мне казалось, что воздух сгустился и сопротивляется каждому моему движению.
В дополнение к нашей «мыльнице» ребята спустили на воду лодку. Не самое это приятное занятие на свете — вытаскивать из сети мертвого дельфина. Алекс с позором сбежал и появился на пляже только после того, как все было кончено, — такое зрелище не для слабонервных технарей. Со скорбной процедурой справились и без женщин, то есть без нас с Вандой, хотя повозиться пришлось немало, и шестеро крепких мужчин еле-еле высвободили тело влюбленного дельфина из ловушки. Он был здоровенный, этот Горбун, и к тому же разгулявшиеся не на шутку волны грозили перевернуть лодку. С трудом его доставили на берег, а потом оттащили к ветеринарной лаборатории, расположенной на самом краю лагеря, где в стороне от чувствительных глаз и сердец он должен был и напоследок послужить науке.
Мы с тетушкой остались на опустевшем пляже; через некоторое время к нам присоединились и Витюша с Алексом.
Они оба выглядели неважно: Витя сутулился и снова натягивал на уши меховую шапку, а у Алекса был бледный вид, то есть скорее желтовато-болезненный — при таком загаре казаться бледным просто невозможно. Я не раз замечала, что люди, которые никак не связаны с животными по своему обычному роду деятельности, обычно тяжело переживают их гибель. На самом деле и биологи далеко не равнодушны к этому, просто привыкают — так же как и врачи постепенно привыкают к тому, что их пациенты смертны.
Нам предстояло оценить ущерб, причиненный коридору, и исправить положение. Это было нелегко, так как волнение усиливалось с каждым часом; собственно говоря, если бы так продолжалось и дальше, то держать Асю в коридоре стало бы уже небезопасно, но привести его в порядок следовало все равно.
Горбун погиб в одном из самых глубоких мест, поблизости от каракатицы. Осмотрев сеть, мы только присвистнули: она не только была разорвана там, где застрял дельфин, но вообще стала похожа на дырявую авоську — так сильно он бился; может быть, родичи пытались ему помочь. Кроме того, были сорваны оттяжки, удерживавшие коридор у каракатицы и прикрепленные к основаниям ее свай, вбитых в дно. В общем, работы предстояло невпроворот, и если починка сети не составляла особого труда, то укреплять тросы было сложнее из-за глубины.