— Нет, я все сделал правильно! — Это был крик Витиной души.
— Или тогда у нас завелся злоумышленник, чему поверить еще труднее…
Тут я почувствовала на себе пристальный взгляд Ники; мы переглянулись, и она вступила в разговор:
— Как это ни невероятно звучит, но, возможно, кто-то действительно охотится за Татьяной. Это далеко не первое с ней происшествие. — И она кратко поведала присутствующим и о моем приключении в День рыбака, и о камне, чуть не прикончившем меня на берегу под обрывом; об этом втором то ли несчастном случае, то ли покушении никто из присутствовавших, кроме нас с Никой, не знал. Даже в таких обстоятельствах мне было интересно наблюдать за реакцией слушателей: Тахир нахмурился, три морщинки перерезали его высокий лоб; некурящий Максим помрачнел и закурил сигарету, которую стрельнул из валявшейся на подоконнике пачки; у Витюши даже скулы побелели, а Ванда сглотнула и облизнула пересохшие губы. Только лицо Алекса увидеть мне не удалось: он стоял в дальнем темном углу, отвернувшись от меня.
Нелицеприятно высказавшись по поводу нашего слишком долгого молчания, Тахир перешел к делу:
— Кто мог добраться до аквалангов сегодня утром? Вы закрываете двери на замок?
— Я всегда запираю двери, когда выхожу, — заявил Витюша. — У нас здесь слишком дорогая аппаратура, особенно с тех пор, как Алекс притащил сюда свои камеры.
— У кого еще есть ключи?
— Был у Ванды, но она отдала его Алексу, он здесь бывает чаще… Алекс, ключ у тебя?
— Да, — Алекс показал нам связку из двух ключей, — второй — это ключ от фотолаборатории.
— У меня есть еще и третий ключ от ангара, он у меня под замком в Пентагоне, — добавил Максим. — Интересно, а где вы оставляете свои ключи, когда работаете в воде?
Ребята в один голос ответили, что в этом случае отдают их Ванде. Ванда, как жена Цезаря, была, конечно, выше подозрений.
— Скорее всего это глухой конец, — заключил Тахир. — Хорошо, тогда давайте разберемся, кто в принципе мог сегодня утром забраться в ангар и подкрутить винты.
— Да кто угодно, — ответил ему Витя, и Алекс с ним согласился.
Действительно, сегодня с утра чуть ли не все население лагеря побывало на пляже, рассматривая утонувшего дельфина, и все они проходили мимо нашего ангара. Когда кто-нибудь в нем занимался делом, то двери обычно были широко распахнуты, чтобы впустить внутрь как можно больше света.
Компрессор и запасные акваланги находились в левом углу ангара, недалеко от входа, и если кто-то заглядывал внутрь, чтобы переброситься парой слов с нашим ассистентом или кинооператором, то для него не составило бы труда незаметно для них покрутить винтик-другой на приготовленном для погружения акваланге — этот «кто-то» был бы надежно закрыт от их глаз шкафами-ширмой, отделявшей от мастерской Витюшину «квартиру» — именно на Витином столе ребята обычно возились с камерами и боксами.
— И все-таки, кто сегодня с утра заходил к вам в ангар? — настаивал на своем вопросе Тахир.
Как выяснилось, легче было перечислить тех, кто сюда не заглядывал: Вика и двое ребят, уехавшие с ней в город; Эмилия, которая вообще не спускалась на пляж; Дима Черкасов и Феликс Кустов, уплывшие с утра на катере по каким-то своим зоолого-ихтиологическим делам; Славик, у которого была двадцатичетырехчасовая вахта, — вот, пожалуй, и все. Действительно, кто угодно мог повернуть вентиль — и приговорить меня к вечной жизни на том свете!
— Еще один вопрос, — вступил в разговор Максим. — Кто знал, что именно ты, Татьяна, собираешься спускаться под воду?
— Да все, больше ведь некому!
— Значит, кто-то покушался именно на тебя, — подытожил Тахир. — И добился бы своего, если бы не Ася.
— Если бы не чудо, — поправила его Ванда.
— О каком чуде можно говорить, если дельфинов специально обучают спасать ныряльщиков? — поправил ее Тахир. — Мы с вами прекрасно знаем, что Ася действовала инстинктивно, хотя, конечно, она молодец.
— К тому же с ней до вас, Ванда Мечиславовна, работали Вертоградовы, — заметил Максим. — Они обучали ее доставать со дна предметы и буксировать ныряльщиков. Как видите, она выполнила свою программу.
Мне не хотелось спорить с учеными. Для них Ася была просто обученным дельфином, воплотившим в жизнь свое инстинктивное стремление поддерживать на плаву больных и слабых сородичей. Для меня же моя спасительница была живым существом, личностью со своим характером и капризами, с которой мне удалось подружиться, чье хорошее отношение я заслужила… Впрочем, мы с Асей были близки на каком-то бессознательном, интуитивном уровне. Я не забыла, как еще в самом начале моего отпуска Ася терпеливо помогала мне прийти в себя после солнечного удара, — я почувствовала в те минуты, что мы с ней соединены какими-то невидимыми нитями. Возможно, что это отношения того самого рода, которые существуют между хозяином — старым холостяком и его верным спаниелем; может быть, это нечто большее — взаимосвязь между двумя существами, равными если не по разуму, то по чувствам и способности к интуитивному пониманию.
Весь остаток дня, чем бы я ни занималась, я продолжала размышлять об этом. Починить коридор удалось довольно быстро, набросившись на него всем миром под руководством самого Максима, который единственный спускался под воду с аквалангом, — надо сказать, что он сам лично проследил за тем, как заполняли баллоны. Ася все это время находилась в каракатице, куда ее перевели сразу после совершенного ею подвига и прикрыли входное отверстие щитом, чтобы больше в коридоре она не появлялась. Такова людская благодарность!
Я не позволила себе долго расслабляться после моего чудесного спасения и вскоре вернулась на берег. Не в моих правилах накручивать себя по поводу и без повода — «а что было бы, если…». Ничего хорошего из этого не выходит. Поэтому я постаралась отключиться от пережитого и принялась наблюдать за тем, как идут работы, изредка раздавая ценные указания — я ненавижу их получать, но не давать.
Так, я не только рассказала Нарциссу, как именно надо чинить сеть, но и прыгнула в воду, распустила то безобразие, которое вышло из-под его рук, и показала ему, как это делают умные люди. Забираясь обратно на каракатицу, я вдруг перехватила его ненавидящий взгляд — и внутри у меня все похолодело!
Может, это именно он сегодня утром в ангаре поработал над моим аквалангом? Как узнать, кто же хочет моей смерти?
Видно, эти же неприятные мысли мучили и наших начальников. Во всяком случае, Тахир распорядился, чтобы отныне в ангаре не было посторонних, и велел Вите срочно переселяться оттуда — и наш ассистент тут же покорно перетащил свои вещички в домик Алекса. Кроме того, начальство потребовало, чтобы я не оставалась одна, и в ответ на это Ванда заявила, что забирает меня к себе. Я готова уже была взбунтоваться, но меня выручила Ника, сказавшая, что лучше я буду ночевать вместе с ней и Викой — на резиновом матрасе в их пятихатке.
Весь остаток этого тяжелого дня я провела на каракатице, общаясь с Асей. Она очень нервничала, бедняжка. Интересно, имеют ли дельфины представление о смерти, как, например, слоны? Мне кажется, что да. Я надеялась, что Ася скоро забудет о своем несчастном кавалере. Любовь и смерть… И опять они были рядом. Я сидела, уставившись в воду, и думала о гибели Сергея и о том, как в моей жизни появился Алекс. И вот я еще раз сама чудом избежала смерти… Вечером мы с девочками сидели в домике Ванды; меня должно было тронуть то, как переживала за меня моя тетушка, но, по правде сказать, меня это очень раздражало, как и ее мистические гипотезы. Я не могла представить себе, чтобы гайки закручивал и раскручивал дух.
Виктория, которая поздно приехала из города — она ездила в Абрау-Дюрсо звонить родным, — слушала наши рассказы молча, не перебивая и не комментируя. Меня удивило, что она, против обыкновения, отказывается обсуждать, кто мог стоять за всеми этими покушениями; она сидела с таким серьезным видом, как будто находилась не на берегу Черного моря, а в собственном кабинете.
— У меня есть кое-какие соображения по этому поводу, — сказала она. — Но мне надо еще кое-что уточнить. Таня, умоляю тебя, будь осторожна, никуда не ходи одна.
Да, девочки были согласны с моей теткой в одном: меня никуда нельзя отпускать без сопровождающих, даже в «окно в Турцию»!
Наверное, именно поэтому я сбежала от них и отправилась на море — одна, не считая сэра Энтони, который бесшумно трусил со мною рядом. Я не взяла с собой фонарика и пробиралась на ощупь, по памяти, стараясь не застрять в колючих кустах. Ночь была очень черная, безлунная, и эта непроглядная темень создавала парадоксальное ощущение защищенности — я с детства не боялась темноты, наоборот, мне всегда казалось, что во мраке меня не найдет ни милиционер, ни Баба Яга, ни Кощей Бессмертный. Это детски-наивное чувство сохранилось у меня где-то в глубине души, как и дух противоречия, который отправил меня в полном одиночестве на пустынный пляж.
Я сидела у кромки моря, обняв Тошку за шею. Вечер был прохладный, я ощущала, как по моим голым рукам и спине пробегают мурашки — на этот раз не от страха, а от холода. Я прижалась покрепче к Тошке — он был теплый, и я об него грелась. Страха действительно не было — было какое-то душевное опустошение. Мне ничего не хотелось — в таком настроении, наверное, люди воют. Мне не хотелось видеть даже Алекса.
По дальнему краю пляжа, перемигиваясь фонариками, прошла веселая троица — судя по звонкому смеху, это были студенты. Откуда-то издали доносились звуки гитары — наверное, в лесу за границей биостанции жгли костер. Кто-то вышел из ворот лагеря и направился к морю, освещая себе дорогу. Я сразу поняла, что это Алекс, еще до того, как он стал ходить вдоль кромки прибоя, шаря по гальке фонариком и негромко призывая: «Татьяна! Где ты?» Он прошел мимо меня несколько раз, прежде чем я отозвалась; Тошка еще до этого хотел подбежать к нему полизаться, но я еще крепче притянула его к себе и сильно сжала ему челюсти, чтобы не скулил.