Несмотря на то, что Вика пыталась смягчить суровый смысл своих слов шуткой, я ощутила, как у меня по спине пробежал холодок. Я не отношу себя к робкому десятку, но она просто сформулировала то, что я прекрасно чувствовала, но не желала осознавать и изо всех сил вытесняла: надо мной нависла страшная угроза.
Мне же хотелось жить, наслаждаться последними днями своего отпуска, морем, солнцем, отношениями с Алексом, наконец, а не думать постоянно об опасности и скрываться от неведомого убийцы. Тем более что Вика недвусмысленно намекнула, и Ника со Славиком молчаливо с ней согласились, что вывести этого злодея на чистую воду можно одним только способом — поймать его на живца. Нет, мне вовсе не хотелось оказаться в этой роли!
— Ладно, пора бежать на кухню, а то мы из-за этого детектива с продолжением опоздаем с обедом, — сказала Ника, вскочив на ноги. — Я предлагаю тебе, Таня, себя в качестве надзирателя, а кухню — как место исправительных работ!
И мы отправились обратно на кухню — там сегодня было полно дел. Так называемые ручные животные, как и беды, никогда не приходят поодиночке — так и сегодня кроме беговой свиньи нас навестили на рассвете две коровы. Они хорошо похозяйничали в кладовке, воспользовавшись тем, что девочки временно ослабили бдительность. От капусты осталось несколько жалких кочанчиков, зато хоть кабачки уцелели — их спас Славик, который шел из лаборатории в свой домик отсыпаться.
К сожалению, наша хозлаборантка Елена Аркадьевна недолго баловала нас своим отсутствием — как раз вчера ее привезли из аэропорта. Накануне вечером она слишком устала после перелета, чтобы входить в курс дела, но утром первое, на что она наткнулась, был разгром, учиненный на кухне крупным рогатым скотом. Тут уж она отвела душу на поварихах! Хорошо, что мысли девчонок были заняты моей детективной историей, иначе она вполне могла бы довести их до слез.
На мою долю выпало расчищать авгиевы конюшни в кладовке (в фигуральном смысле; в буквальном — девочки это сделали еще до завтрака). Пока я разбиралась с недоеденными овощами, выбрасывая подозрительные экземпляры, и перекладывала продукты в другие корзинки и ящики, Ника со Славиком вынесли кастрюлю с компотом и поставили ее в бассейн к Фифе — охлаждаться. В бассейне частично была спущена вода, так что стенки кастрюли были сантиметров на пять выше ее уровня. Проходя мимо меня, Славик вдруг сказал:
— Да, кстати, Татьяна, не знаешь, чья это была фиолетовая сумка на полиэтиленовой подкладке?
— Моя! Я ее уже вторую неделю ищу! А почему была?
— А потому что я ее нашел на дереве возле дальнего сортира — то, что от нее осталось. Ее съели. Если хочешь, я тебе отдам ее бренные останки.
Мне не очень нужно было то, что осталось от моей любимой сумки, но я из любопытства пошла с ним.
Он отдал мне вытертую полупрозрачную тряпицу бледно-лилового оттенка; я порадовалась, что на зубок корове попалась сумка, а не юбка, например. Вот что значит жить так близко к дикой природе — сплошные убытки!
Славик предложил проводить меня обратно, но я возмутилась: до чего дошло, мне нельзя при свете дня пройтись одной по центру лагеря — и отправилась одна. Но далеко я не ушла, мое внимание привлекла суета возле бассейна с Фифой. Виктория держалась за бока, Ника жестикулировала, а Гера Котин в живописной позе, напомнившей мне центральную статую одного из петергофских фонтанов, стоял в воде; об него терлась, извиваясь и блестя глазками, Фифа.
Подойдя поближе, я узнала, что произошла катастрофа с третьим блюдом: каким-то образом бак наклонился (думаю, в этом была виновата любознательная Фифа), и компот частично вылился в бассейн. Ника с Викой спасли оставшуюся половину, вытащив кастрюлю и поставив ее на твердую землю; дело оставалось за малым — драгоценные сухофрукты плавали в морской воде.
— Гера, что ты зеваешь, быстрей собирай чернослив! — закричала на него Ника. Девочки, наклонившись, вылавливали из бассейна те ягоды и ломтики яблок, которые были в пределах их досягаемости.
Котин с задумчивым видом снимал с блестящей спины афалины сливы, но вместо того чтобы отдавать их поварихам, клал себе в рот.
Я присоединилась к болельщикам, которые наблюдали за этой картиной, получая от зрелища тем большее удовольствие, чем больше кипятились поварихи. Надо сказать, что смешная сторона происшествия дошла до них позже, уже только к вечеру — в таком страхе Божьем их держала Елена Аркадьевна! Компот, надо сказать, получился слегка солоноватый, но никого это не отпугнуло.
Этот день, полный разных мелких и крупных забавных происшествий, часть из которых, как, например, история со свиньей, вошли в анналы и потом несколько поколений сотрудников передавали их из уст в уста как местные предания, заканчивался почти так же весело, как и начался. Во второй половине дня зарядил мелкий дождик, и я сидела с Никой, Славиком и двумя студентами в гостеприимной хатке девочек за кофе; нам было над чем посмеяться. Я не переживала, что с нами нет Алекса, потому что знала, что у него с Витей полно работы в лаборатории.
Пробегал мимо Миша Гнеденко, как всегда, с ведром. Ника пригласила его:
— Заходи, посиди с нами!
— Мне некогда!
— А что ты делаешь?
— Я суечусь!
Заглянул на огонек Никита Вертоградов, как всегда, со своим чайником — попросить заварки. У Никиты было потрясающее чутье на застолья, которое значительно усиливалось, когда Инна находилась в Москве. Стоило только кому-нибудь расположиться в укромном уголке с закуской и выпивкой, как Никита был тут как тут — он обычно скромно просил спички, или сигаретку, или еще какую-то мелочь. Его всегда приглашали за стол, и он немедленно занимал свое коронное место — души общества и дамского угодника. Чувствовалось, что это был человек неординарный и талантливый — ему бы быть художником или писателем, но он не сумел реализовать себя; частично дар его проявлялся в том, как он ухаживал за прекрасными дамами — это была сказка, да и только; я сама была не прочь чуточку с ним пофлиртовать. Вот и сейчас он с удовольствием принял приглашение выпить кофе, стрельнул сигаретку и стал рассказывать всякие байки, явно предназначенные для нас с Никой. Рассказчик он был замечательный.
Пришла с моря мокрая Вика, вытирая на ходу волосы; я предложила ей переодеться в моем домике. Она взяла сухую одежду и пошла туда; через мгновение из моей пятихатки вдруг с воплем выскочил Миша Гнеденко, а за ним показалась полуобнаженная Вика, укоризненно выговаривавшая ему:
— Миша, я понимаю, что я голая, но все равно я ведь тебе не чужая!
Оказывается, никто из нас не заметил, как Миша, посуетившись, с книгой в руках уединился в моем домике; не заметила сначала его и Вика.
Позже в этот же вечер мы (те, кто постарше) отправились к домику ихтиологов, где намечался небольшой сабантуй — несколько человек, среди них и профессор Лапин, уезжали в Москву, завершив свою работу. Как быстро кончается сезон! И наша работа тоже подходила к концу. Морские течения и разыгравшиеся волны нанесли много мути, свечение воды прекратилось, и на экспериментах пора было ставить точку. Оставалось привести в порядок записи, подготовить данные для дальнейшей обработки, смонтировать пленки и разобрать оборудование. Витя с Алексом теперь целиком переключились на техническую работу, а мне оставалось только кормить мою спасительницу Асю да выполнять кое-какие чисто лаборантские обязанности. Скоро все мы вернемся обратно — конечно, если я останусь жива… И тогда все кончится, в том числе и мой роман с Алексом. Надо жить, жить каждое мгновение, а не залезать в свою скорлупу, опасаясь за свое бренное существование.
Отвальные — это всегда очень веселые события в экспедиционной жизни. И на этот раз вечеринка не оказалась исключением. Отвлекся от своих ашукинских дам Гера Котин и почтил высокое собрание своим присутствием. Краешком глаза заметив, что к Нике никак не подобраться, он уселся рядом с Эмилией.
Не знаю, что там произошло — в том углу было темно, но вдруг раздался громкий голос Максима:
— Ручки-то, ручки от моей вайфы откинь!
Гера, закатив глаза, поднял руки кверху, и под дружный смех гостей инцидент был исчерпан.
Опять появился Никита, и так как на этот раз было что выпить, то он произнес свой коронный тост, который я слышала уже раз двести и который тем не менее не потерял от частого повторения своей актуальности и эффекта воздействия на мягкосердечный женский пол:
— Предлагаю поднять этот бокал за присутствующих здесь Прекрасных Дам, которые столь пышным букетом украшают сей стол, полный яств…
Шампанское лилось не рекою, но умеренно, скромным ручейком, не мешая ни легкому флирту, ни далеко не примитивным шуткам, ни более серьезным разговорам о том, что волновало всех присутствующих, а волновала всех их наука. В частности, в этот день дикому дельфину (тому самому, который изводил Галю Ромашову) в отверстие в спинном плавнике вставили радиобуй; очень скоро его собирались отпустить в открытое море, чтобы вести наблюдение за той стаей дельфинов, к которой он присоединится, при помощи спутника.
— Знал бы он, зачем мы его мучаем, не стал бы так сопротивляться, — заметил кто-то. — Ведь для его же блага стараемся.
— Чему радоваться: ведь теперь у него не будет никакой личной жизни: все как на ладони! — посочувствовал дельфину Миша Гнеденко.
— Какая находка для спецслужб: вживить человеку такой радиомаяк, и баста! Странно, что КГБ до этого не додумался! — сказала Ванда; в могущество этой организации она верила не меньше, чем в привидения.
— Представляете, что будет, если вживить радиобуй в плавник Геры и присоединить его к гонгу! — оживился Миша.
— Ну уж нет, тогда весь лагерь ночью будет лишен заслуженного отдыха, — возразил ему Тахир, и все дружно захохотали. Все, кроме самого Геры Котина, который раз в жизни почему-то не понял шутки и слегка нахмурился.
Люди ели, пили, наслаждались беседой; профессор Лапин долго и упорно гладил под столом Тошку — до тех пор, пока не выяснилось, что пса там нет, он давно убежал к костру, где Дима Черкасов колдовал над приготовлением шашлыка из доставшейся по случаю краковской колбасы. Оказалось, то, что Лапин принял за Тошкину голову, было на самом деле Викиным коленом. Я не заметила, чтобы Вика была этим недовольна, хотя, конечно, она смутилась; впрочем, профессор тоже, когда это дело раскрылось и все всласть посмеялись.