…Грохот дверной плиты и яркий поток света ударили своей неожиданностью. Прикрыв глаза руками, он демонстративно испуганно спросил:
— Кто здесь?
— Ты плохо смотришься, — сказал невидимый охранник.
— А мне нравится.
— Остряк. — Грубые пальцы стиснули предплечье заключенного. — Тебя переводят на нулевой уровень, чтобы значит не бегать лишний раз до рудников. Ха-ха… Пару метров и ты дома.
— Очень любезно с вашей стороны. — Николай усиленно моргал: необходимо увидеть хоть что-то… Вроде бы сверху проступили неясные пятна — располагаясь через каждые два метра, освещали коридор. «Плафоны. — Он опустил взгляд. — И кольцевой коридор».
Решетка пола, осевая бездна тюрьмы, далекие огни подземных коммуникаций, сновавшие вверх-вниз кабины… Николай остановился на краю пропасти и тут же был запихнут в подъемник. Начался нескончаемый спуск, тусклые секционные фонари отмеряли метр за метром. Уныло скрипели тросы.
В новой камере его встретила пыль, запахи смазки, непонятные шорохи и седовласый мужчина лет семидесяти. Он рухнул на койку. От одиночества необходимо отвыкать.
Захлопнулась дверь, щелкнул блокиратор. Почесавшись, Николай обратил внимание на соседа. Старик, по первому впечатлению, немного странный — просто образец умиротворенности, которой априори не достичь в арктурианских застенках. Он сидел, обматывал тряпками водопроводную трубу и что-то насвистывал — эдакий отринувший проблемы пенсионер. Почувствовав взгляд сокамерника, обернулся. Улыбка добавила на его лицо морщин.
— Латом Садаранк, — представился он скрипучим голосом.
— Ник Рос. — Охотник внезапно согнулся; боль полоснула огненным клинком. Какая-то зараза пробралась в организм и упорно не хотела даровать покой. Сдерживать тело клещами воли становилось все трудней.
Немного подумав, Латом переместился к своей лежанке, достал из-под рваного матраца замусоленный сверток и развернул обертку. Хлеб.
— Ешь.
— Тебе нужнее. — Николай кивнул. Он еще не старик. Он справится — во славу охотничьей подготовки.
— Да ты посмотри на себя, парень. — Садаранк бережно разместил хлеб рядом с соседом. — Я и то выгляжу лучше. — Он вернулся к ремонту. — Протекает, зараза.
— Помочь?
— Ты ешь давай…
— За что тебя? — Николай на секунду забыл о негласном правиле Фогоса: никаких вопросов о прошлом. Латом улыбнулся в ответ… Разобравшись с подачей воды, вернулся на нары, мирно глянул на сокамерника и пояснил:
— Убийство. Двойное.
— А…? — Рос осекся. Зря полез в чужие дела.
— Мы жили на Броке, планетка такая в девяносто восьмом секторе — арктурианская провинция, если угодно. Я, мой сын Этан и… — Садаранк умолк на долгую минуту. — Этана убили накануне свадьбы. Прислали мне его безымянные пальцы… Я нашел убийц — двоих фабрикантов, крупные шишки в концерне «Алдар» — и пристрелил. На это мне потребовалось девять лет.
Несколько секунд Николай ждал окончания истории — предсказуемой развязки.
— Мне хорошо теперь, — сказал Латом. — Ты веришь в справедливость, Ник?
— В какую из них? — спросил Охотник. В галактике осталось мало того, во что он верил. Вера истончалась с каждым часом, днем — наступит миг, когда она окончательно иссякнет, и тогда родится монстр. Или же смерть приберет к рукам опустошенную тушку.
— Этан любил рисовать… На тюремном контроле у меня отобрали листок с его рисунком…
— Я лягу спать. — Николай устроился на лежанке. Ему вдруг захотелось оказаться в Мегосе — на товарной станции, перед неразгруженным вагоном. Почувствовать ногами шаткость сходней, вдохнуть железнодорожные запахи, услышать гудок тепловоза… И проснуться.
***
Кусок породы мягко упал на россыпь эталовой обманки, едва не зацепив колено новоиспеченного шахтера. Отодвинувшись, Николай сглотнул: в горле пересохло от жары и пыли. Ему нестерпимо захотелось распрямиться, окунуться в прохладу, сделать пару глотков любой жидкости и выбросить пневмоотбойник, из-за которого он до сих пор чувствовал дрожь в руках.
— Работать, скот! — Бригадир смены — заключенный, отмеченный добрым расположением охранников, — прервал беседу с подручными шестерками, чтобы всыпать неизвестному в профилактических целях. Да и кулаки чесались.
— Не суетись, — сказал Николай. — Быстрее транспортера не могу.
Перевозка породы в центральный ствол шахты служила минутным отдыхом — обычный распорядок, чем-то не устроивший бригадира. Мужчина хищно оскалился и был остановлен приятелем.
— Осади, Фэл. Про драку на тридцать пятом уровне слыхал? Говорят, к этому типу приставлена усиленная охрана.
— Где она?
— А думаешь почему нас с недавних пор разводит девять патрулей, вместо обычных четырех?
«Любопытно» — На слух Николай не жаловался. Сказанное заключенными, вынудило его украдкой осмотреться. Если для арктурианцев он и являлся шилом в заднице, то они никак этого не демонстрировали. Но с неуставными телодвижениями лучше повременить. Накликать беду не сложно, сложнее ее пережить.
Звонок — утомительно-пронзительный — возвестил об окончании смены. Сдав шахтерское оборудование, Охотник поплелся в камеру, где его встретят скудный ужин и твердость нар.
— Быстрее, — рявкнул охранник. — Нам еще целую толпу конвоировать.
День умирал, финальную точку в нем поставил щелчок замка. Прислонившись к незыблемой двери, Николай устало глянул на Латома. Их смены разделяли полчаса, что можно почитать за удачу: старик всегда успевал навести в камере порядок. Вот и сейчас он опять торчал у водопровода.
Капли монотонно бились о пол.
— Зачем тебе это?
— Мне показалось, тебя раздражал беспорядок, — честно ответил Садаранк.
— Ты бы о себе подумал.
— А я уже кончился. Давно.
— Тогда зачем живешь? — заинтересовался Охотник. Мрак чуть рассеялся.
— Жду.
Чего именно ждал старик Николай выяснил через три недели. Он меланхолично ковырялся отбойником в бурых стенках штольни, когда снаружи возникла непонятная суматоха. Обесточив инструмент, взвалил отбойник на плечо, вышел в более просторную ветку шахты и заметил группу заключенных, возглавляемых бригадиром… Они рассматривали тело, лежавшее среди камней.
Фэл пинком перевернул труп и констатировал:
— Сдох.
— Что произошло? — Николай усмотрел кровоподтек на виске Латома. Старик улыбался.
— Не твое дело, — процедил бригадир. — Возвращайся в нору.
— Его ударили…
— Он отказался работать! — взорвался Фэл. — Дохляк кранский. Я и ткнул-то его не сильно…
Кнопка активации задействовала отбойник на полную мощь. Пробитый насквозь бригадир дернулся и отбыл, вибрируя в такт толчкам привода. Анализ, оценка, поиск целей… Распахнутые в страхе глаза заставили Николая очнуться; он апатично поднял руки навстречу подбегавшим охранникам. Глянул на распоротые тела и вздохнул, предчувствуя наказание.
Часы, дни, недели, месяцы…
С каким-то потусторонним спокойствием Николай понял: он больше не выдержит холода карцера. Одиночества, темноты и боли… Забившись в дальний от входа угол, он устроился на ровном кусочке пола и считал птиц, которые летали от завтрака к обеду, от обеда к ужину и от ужина в небытие. Птицы напоминали воробьев — маленькие шустрые твари.
Лязг, толчок сознания, безвкусная еда, хрип дыхания… Николай старательно кутался в лохмотья. Худшего ада чем Фогос он себе представить не мог, да и не хотел. Интересно, отчего федеральные инспектора социального порядка никогда не заглядывали сюда? Они кричали о маленьких неурядицах на благоустроенных планетах, а навестить колониальную тюрьму строгого режима не пытались. Или пытались, но арктурианские власти быстро свели все попытки на нет. Федерация не поощряла открытого политического давления, обожая выглядеть хорошо.
Николая бросило в дрожь. Кое-как поднявшись, он принялся за нехитрые упражнения, чтобы не загнуться в столь поганой обстановке. На протесты тела плевать, он надеялся… Может ему повезет, и он подобно Латому Садаранку увидит справедливость.
— На выход, — разбил тишину голос. — Эй, ты где?
— На пляже с девочками, опохмеляюсь шампанским.
— Жив значит. — Охранник искренне удивился. — Силен… Вставай, давай.
— Я бы с удовольствием.
В пустую камеру нулевого уровня его доставили волоком. Оклемавшись, он привстал с кровати. Что-то давило на левую лопатку. Кусочек так и не съеденного хлеба — подарок Латома. Истерическое желание рассмеяться обеспокоило Николая. Разум плыл — мысли точно в грязной вязкой жиже.
— Ни хрена.
Равномерное капание выдернуло из ступора; водопровод опять прохудился, намекая на средство от безделья. Утолив жажду, Охотник взялся за починку. Монотонность работы позволила сосредоточиться на планах побега — многочисленных, нереальных. Он ждал.
***
Пневмоотбойник, как средство мщения, отчего-то полюбился заключенным. Только что неизвестный вскрыл им грудь соседа Николая по штольне. «Одним врагом меньше», — довольно осклабился Рос. Убитый был арктурианцем, что относилось к его недостаткам.
— Взять! — Команда адресовалась семерым охранникам.
Николай не сопротивлялся, более того, он бы удивился, не сочти его проклятая нация виновным. До безобразия логично… Оттаскиваемый в карцер Охотник усмехался: спустя неведомое количество дней он возвращался к знакомой обстановке — последней обстановке, которую он когда-либо увидит.
Фогос зомбировал, превратил в тень, не способную к восприятию красок тоскливого мира. Он двигался либо по-старчески медленно, либо не двигался вовсе. Лежал, созерцая тьму, и гадал о том, каких дел ему уже не совершить.
Прелести человеческого бытия отошли на задний план, их попросту не стало в однообразном течении минут.
«Облегчиться». — Николай удивился банальности желания. Процесс отыскания сортира взбодрил, как празднование Нового Года. Когда-то давно, еще при жизни матери, он любил наряжать елку, вдыхать лесной запах хвои, смотреть на блики разноцветных шаров. А больше всего он любил подарки, что неизменно находились под еловыми ветками.