– Сколько с меня?
Он молча крутанул пальцем у виска и укатил. Мне осталось лишь пожать плечами.
Дома у меня был настоящий кавардак. Видать, рылись в моих вещах основательно. Ну да ладно, сейчас это уже не имело значения. Как знать, вернусь ли я сюда когда-нибудь снова. Очень я в этом сомневался.
Первым делом я кинулся к компьютеру. Вошёл в сеть, и на одном из новостных сайтов нашёл интересующую меня новость.
«Сегодня в 11.10 в Москве, в районе станции метро «Белорусская», неизвестными лицами из автоматического оружия был обстрелян автомобиль начальника службы безопасности компании «Русский дозор» Николая Елизарова. Сам Елизаров, водитель и один из сотрудников компании были расстреляны почти в упор. В результате множественных ранений и пожара, вспыхнувшего в салоне, все трое погибли. Неизвестная машина, из которой был произведён обстрел, скрылась с места происшествия. Среди находившихся в зоне трагедии прохожих есть пострадавший, который доставлен в больницу в тяжёлом состоянии».
Я усмехнулся. И обо мне не преминули упомянуть. Прославился, мать вашу, на всю всемирную «паутину»…
Интересно, кто эти неизвестные с автоматами? Мафиози? Конкуренты? Наёмные киллеры? Кому ещё этот Елизаров успел насолить? Да так крепко, видать, что разборку прямо на улице устроили, средь бела дня, по всем правилам гангстерских традиций.
Я взглянул на часы. Тринадцать тридцать. Полтора часа до отхода поезда. Времени почти нет.
Я вытряхнул на диван содержимое пакета, который всучил мне напоследок доктор Семёнов. Бумажник с документами, деньги, фотоаппарат, часы, билет на поезд «Москва-Владивосток» и… пачка фотографий. Тех самых, с компроматом. Видимо, вылетели при взрыве из салона и потому остались целы. А «скорая», подобравшая меня, сунула всё, что нашла на асфальте, в машину вместе со мной. Однако после всего, что сегодня произошло, интерес к этим снимкам у меня значительно поугас. Акценты сместились, появились новые приоритеты.
Нужно спасать сына, Ваську, всё остальное – по боку.
Вещей в дорогу я решил не брать. Незачем. Не на курорт еду. Взял только мобильник, предварительно подключив его через Интернет к услугам роуминга, паспорт, деньги, билет на поезд и фотографии. Фотоаппарат брать не стал. В последний момент сунул в сумку блок «Марльборо-лайт». Без курева я помру ещё в пути, не доехав до пункта назначения.
И только после этого я набрал номер Веры.
– Ванечка, как хорошо, что ты позвонил! – услышал я её беспокойный голос, и на душе у меня сразу как-то потеплело. – Как там у тебя?
– Позже, времени в обрез. В половине третьего будь на Ярославском вокзале. – Я указал конкретное место, где она должна была меня ждать. – Вера, это очень важно. Не подведи меня. – И дал отбой.
Сейчас мне было совершенно наплевать, что нас прослушивают.
Переодевшись в более приличную одежду, я покинул свою квартиру. Похоже, навсегда.
Вера оказалась пунктуальной. Я без труда нашёл её в условленном месте.
– Боже мой! – Она испуганно уставилась на меня. – Что с тобой стряслось, Ванечка?
А я и забыл, что весь перебинтован, словно мумия.
Вкратце я рассказал ей всё, что со мной приключилось. А когда закончил и поднял на неё глаза, увидел, что она плачет.
– Что же нам делать, а, Ванюша? Тебя же там убьют.
– Вера, у меня нет другого выхода. Я должен ехать, и я поеду, это вопрос решённый. Даст Бог, всё кончится хорошо.
– Не кончится, – покачала она головой. – Тебе в больницу надо, отлежаться, а ты вон куда… Ты себя в зеркале-то видел?
– Ладно, не хорони меня раньше времени. Лучше расскажи, что там у тебя на работе.
– Все материалы исчезли. Кто, когда успели изъять – понятия не имею. Выходила-то всего пару раз покурить. И компакт-диск, и фотографии – всё испарилось.
Я кивнул. Всё так, как говорил Елизаров.
– Ладно, забудь. Вот тебе последняя пачка, сохрани где-нибудь, так, чтобы ни одна живая душа… И ещё. У соседа твоего в фотоувеличителе плёнка осталась, случайно, я забыл вынуть. Вытащи и тоже спрячь. А хочешь, передай в какую-нибудь газету, пусть опубликуют.
Она во все глаза смотрела на меня, а слёзы так и лились по её щекам.
– И будь поосторожней, – продолжал я. – В вашем ведомстве водятся «крысы».
– Ваня, ты не волнуйся. У меня там есть надёжные друзья, они в обиду меня не дадут.
– Дай-то Бог. Удалось что-нибудь узнать об этих мерзавцах?
– Да, слушай. У них там целая фирма, вполне легальный бизнес.
Я усмехнулся.
– Легальный, говоришь? Ну-ну… – Эту формулировку я уже слышал, от Елизарова.
– Их фирма, – продолжала Вера, – обеспечивает охрану целого ряда коммерческих структур, банков, рынков, разных презентаций, выставок и так далее. Круг их клиентов достаточно обширен.
– Что-то вроде ЧОПа – частного охранного предприятия?
– Намного крупнее. И масштабнее. В основном они работают в Москве, но есть у них клиенты и из Питера. Тверь, Владимир, Рязань тоже входят в сферу их интересов. Словом, с географией у них всё в порядке. В Москве центральный офис, есть филиалы и в других городах, всё чин чином, придраться не к чему. В штате фирмы числится более двухсот охранников, которые распределены по точкам. В основном это бывшие спецназовцы различной ведомственной принадлежности, хотя много и людей с тёмным прошлым, в том числе и бывших зеков. Как правило, они хорошо обучены, имеют опыт ведения боевых действий, многие из них участвовали в локальных военных конфликтах. При этом немало среди них психологически надломленных, со сбитым нравственным прицелом. И ещё: среди них почти нет «чеченцев», то есть тех, кто прошёл… ну ты понимаешь. Вот, – она перевела дыхание, вспоминая подробности полученной информации. – А для поддержания боевой формы и квалификации их периодически направляют на переподготовку. Понимаешь, на тот самый сибирский полигон. Всё официально, заметь, все документы у них чистые. На полигоне они проходят физподготовку по усиленной методике, отрабатывают стрельбу из разных видов оружия, вождение, приёмы рукопашного боя под руководством опытных инструкторов, взрывное дело. Лицензии, разрешения на ношение оружия, справки из медучреждений о состоянии психики – всё имеется.
– Я и не сомневался. Видать, крепкая у них «крыша». Не знаю, пригодится ли мне эта информация, но всё равно спасибо. За всё спасибо, Вера. Пора мне, понимаешь, сына выручать надо. Это сейчас самое главное. А ты береги себя, не сдавайся. И звони – я на связи. Если что, SMS-ку шли. Запиши номер мобильника. – Я продиктовал, а она, хлюпая носом, записала. – Всё, пора, десять минут до отправления.
Я отбросил окурок, крепко прижал её к груди. Уткнувшись заплаканным лицом мне в плечо, она судорожно вздрагивала в моих объятиях. Я попытался улыбнуться.
– Вот не знал, что ты такая плакса. – Отстранил её от себя, поцеловал в губы. – Всё, хорошая моя, уходи, теперь я сам.
Не дожидаясь ответа, я нырнул в людскую толчею. Терпеть не могу прощаний, тем более навсегда.
22.
Сейчас, в поезде, я жалел только об одном: я так и не навестил маму. Если верить Елизарову, она сейчас в больнице, с сердечным приступом. Почему-то я ему верил. У мамы, действительно, было неважное сердце, и хотя серьёзных приступов до сих пор не случалось, жаловалась на боли она часто. Как она там сейчас? Увижу ли я её когда-нибудь?
Должен увидеть. Я знал, что меня ждёт, и поэтому реально оценивал свои шансы на победу. Они были ничтожны – но они всё-таки были. Как-никак, я всё-таки мужик, хоть и с дыркой в голове и рваной раной на плече. Пусть минуло уже десять лет, но руки к оружию ещё привычны, помнят его, не забыли. И под пулями не раз бывать приходилось, и в атаку пацанов доводилось водить, и хоронил я их, желторотых, стиснув зубы, проклиная войну, проклиная тех уродов, которые развязали её…
Ничего, мы ещё поборемся. И один в поле воин…
А если и суждено мне погибнуть, то как мужику, с оружием в руках, в бою, в схватке с убийцами. Интересно, сколько уже невинных жертв отправили они таким способом на тот свет? Сколько лет действует этот полигон?
Когда в моей судьбе появилась определённость, я перестал испытывать страх за свою шкуру. Пугает неизвестность, ожидание смерти, а не сама смерть. Когда черта подведена, призрачные надежды умирают, сомнения перестают терзать тебя. Ты становишься фаталистом, который полагается только на рок, фатум и даже не пытается что-либо изменить. Изменить, в моём случае, – значит подвергнуть опасности жизнь сына, а этого я не мог допустить ни при каких обстоятельствах.
Теперь мне не от кого было скрываться, и я внезапно почувствовал такую свободу, которой не испытывал раньше никогда. Оковы инстинкта самосохранения были сброшены. Впервые за последние дни я ехал, никого и ничего не опасаясь. Парадоксальное сочетание: ощущение ничем не ограниченной свободы – и железная детерминация, предопределённость последнего отрезка жизненного пути, с трагическим финалом в итоге.
Я сидел в тамбуре и курил одну сигарету за другой, курил до тошноты, до рези в глазах от табачного дыма, который не успевал выветриваться из крохотного помещения. Я боялся не успеть, я хотел накуриться под завязку, авансом, впрок, за все непрожитые годы. Благо, куревом я запасся, блока на двое суток должно хватить.
Я курил и думал о превратностях судьбы, о её изворотливости и сюрпризах. Я ехал по этой дороге уже в третий раз, и каждый раз уже совсем другим человеком. В первый раз я ехал на восток, шесть дней назад, – тогда я был обычным праздным обывателем, включённым в ежедневный серый жизненный цикл, ничем не отличавшимся от тысяч и миллионов моих сограждан. Во второй раз, двое суток спустя, когда я ехал назад, я уже был насмерть перепуганной жертвой, по следу которой идут охотники, пущены хорошо обученные ищейки, которым дан приказ: растерзать, уничтожить, убить. И наконец, сегодня я снова еду по тем же рельсам, и вновь на восток, еду с гордо поднятой головой, не прячась и не скрываясь, с фатальной уверенностью в неизбежности моей миссии, с единственным желанием – спасти сына. Будет ли ещё одна поездка – назад, в Москву, домой?..