льную пулю, которая в один миг прервала бы для меня весь этот фарс.
Как только раздались первые выстрелы, Валерка упал.
Неужели зацепили?
Но вот он снова вскочил и, шарахаясь из стороны в сторону, непредсказуемыми зигзагами понёсся вперёд, как можно дальше от стрелков. А те тем временем начали преследование. Рассредоточившись, они бежали широкой цепью, изредка выпуская короткую очередь по своей жертве.
Так они весь боезапас израсходуют, – мелькнуло у меня. Что ж, тем больше у парня шансов выжить. Был один на миллион, теперь будет два – на миллион.
Почти добежав до противоположного края объекта, имитирующего деревню, рыжий свернул направо, к одной из построек, и на какое-то время пропал из поля зрения. Вот он снова мелькнул и снова скрылся. Молодец, парень, всё правильно, используй особенности рельефа и исчезай. Они должны потерять тебя, тогда у тебя прибавится ещё один шанс. Третий – на миллион.
Но что он делает?!
Рыжий бежал обратно. У него что, окончательно крышу сорвало? Вот он вновь выскочил на открытое пространство и, чудом избежав пули, понёсся к группе построек, расположенных слева. Автоматчики последовали за ним. Вскоре вся группа скрылась из глаз.
Ещё какое-то время с дальнего конца лже-деревни раздавались беспорядочные выстрелы, среди которых я с удовольствием отметил несколько пистолетных, потом всё стихло.
Затишье продолжалось минут пять. Неужели всё? Неужели конец беспутному сельскому бухгалтеру, этому наивному рыжему пацану, который и жить-то ещё как следует не начал?
Позади меня, в траншеях, началось шевеление. Отряхиваясь, из укрытия вылез полковник, за ним ещё несколько старожилов. Полковник остановился возле меня и приложил к глазам бинокль.
– Ни черта не видно, – проворчал он и зло зыркнул на меня, словно я был виноват в том, что шоу не удалось.
– Идут! – крикнул кто-то.
В поле зрения показались три фигуры. Они не спеша возвращались на исходную, опустив автоматы стволами в землю.
– Шевелитесь, вы, уроды! – крикнул полковник и нетерпеливо махнул рукой.
Те прибавили шаг и вскоре прибыли на позицию.
– Где тело? – спросил полковник.
– Он исчез, командир, – ответил один из стажёров.
– Что значит – исчез?
– Его нигде нет. Мы обшарили все постройки, в которых он мог бы скрыться, но он как сквозь землю провалился.
– Вашей задачей было, – проскрежетал полковник, – из-под земли его достать, а сюда доставить тело. Вы свою задачу не выполнили и за это будете наказаны. Ясно?
– Командир… – попытался было оправдаться стажёр.
– Молчать!! – заревел полковник. – Сдать оружие и… пошли вон, кретины! Разбор полётов – вечером. Готовьтесь, – зловеще добавил он. – Бирюков! Возьми четверых хлопцев, прочешите местность. Найдите мне этого крота, живого или мёртвого.
– Сделаем, командир, – лениво отозвался Бирюков, долговязый детина с наколками во всю грудь. – Мужики! Четверо со мной, с «калашами».
– Отставь, полковник, – услышал я голос Хасана. – Мои орлы сами всё сделают. Готовь второго.
Я обернулся на его голос – и обалдел.
Передо мной стояла группа натуральных боевиков, с Хасаном во главе, в полной экипировке, с автоматами, рациями, ручным пулемётом и даже тремя одноразовыми гранатомётами РПГ-18, или «Муха». От былых «мирных» кавказцев не осталось и следа, теперь они предстали передо мной в своём естественном обличии.
Подручные полковника невольно раздались в стороны, образовав вокруг чеченцев мёртвую зону. Кто-то на всякий случай взял на изготовку автомат. Стало очень тихо.
Я присвистнул.
– Полковник, мы так не договаривались. Да тут огневой мощи на целую роту. Я протестую.
Полковник и сам, по-моему, опешил. Сдвинув берет на затылок, он с опаской поглядывал на вооружённых до зубов боевиков.
Хасан взял его под локоть.
– Пастух, на пару слов. Отойдём.
Они отошли в сторону. Хасан в чём-то убеждал полковника, тот же, изредка бросая на меня неуверенные взгляды, с сомнением чесал в затылке.
– Я отвечаю за всё, – повысил голос Хасан.
– Хорошо, – сдался наконец полковник. – Пусть будет по-твоему.
Он приблизился ко мне.
– Тебе повезло, фотограф. Мой друг Хасан настоял на том, чтобы тебе дали «калаш». Он считает, что для его бойцов будет большим позором стрелять в безоружного. Они солдаты, а не убийцы.
Я усмехнулся и промолчал. Не стал оспаривать последнее утверждение, а то не то что «калаша» – «макарова» не получу. Сейчас дразнить их было бы глупо.
– Минутная готовность! – объявил полковник, оборачиваясь к зрителям. – Шоу продолжается, господа!
Дальше всё произошло по уже известному сценарию. Мне выдали автомат с полным рожком, и когда полковник нажал кнопку секундомера, я бросился бежать.
30.
Тридцать секунд… Я бежал и мысленно вёл отсчёт времени. Никогда быстрее в жизни я, наверное, не бегал.
Пять, шесть, семь… Я достиг уже первой постройки. Надо бежать дальше, как можно дальше.
Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать… Я начал уставать. Дыхание с хрипом вырывалось из лёгких, ноги налились свинцом. Не надо было так много курить, не надо…
Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь… Всё! Пора…
До конца лже-деревни было ещё несколько построек, но я больше не мог ждать. Резко свернул влево, нырнул за колодезный сруб, вернее, за его имитацию, и вжался в утоптанную, с проплешинами чахлой травки, землю. И тут же воздух прошил свист летящей гранаты. Раздался взрыв, землю сильно тряхнуло, по деревянному срубу дробно застучали осколки. «Муха»! Они шарахнули по мне из гранатомёта. Всё время держали меня на мушке, и когда истаяла последняя секунда, саданули в меня из граника. Если бы я не свернул в сторону за секунду до этого, меня бы разнесло в клочья.
Я вскочил и побежал дальше. Пять-шесть метров – и снова лечу на землю. Оказываюсь в естественной ложбинке, хоть как-то скрывающей меня от огня боевиков. На головой, сантиметрах в двадцати, просвистел целый рой пуль. Опять я их опередил, буквально на одну секунду.
Снова бегу вперёд. Ещё несколько метров, которые одолеваю гигантскими прыжками, и оказываюсь под защитой бревенчатого сруба первой избы-постройки. Бегло осматриваю брёвна, грубо подогнанные друг к другу, и остаюсь доволен: укрытие вполне выдержит разрыв гранаты.
Похоже, чечены рассредоточились, поскольку ведут уже перекрёстный огонь, бьют с разных точек. Умеют, сволочи, воевать, видать, опыт боевой за плечами имеют немалый, там, у себя, в этой своей Ичкерии. Сколько, интересно, наших пацанов на их счету? Сколько матерей, жён, дочерей не дождались своих сыновей, мужей, отцов по вине этих угрюмых бородачей? Мне вдруг на мгновение показалось, что я снова там, в далёком уже девяносто пятом, в самом центре Грозного, отражаю бесконечные атаки превосходящих сил боевиков. Мои товарищи уже все выбиты, я остался один и веду этот неравный, бессмысленный, никому не нужный бой, веду с ожесточением обречённого, до последнего патрона, до последнего вздоха, зная, что хуже смерти может быть только плен. И этого краткого мгновения мне хватило, чтобы я вновь оказался в своей стихии, вновь обрёл былую форму и сноровку. Ничего, мы ещё повоюем!
Пригнувшись, я пробежал вдоль бревенчатой стены постройки, пока не достиг входа и не заскочил внутрь. Огляделся. Четыре стены, и ничего больше. А, ещё лестница! Куда-то наверх. Чердак! Я быстро вскарабкался наверх. С чердака открывался неплохой обзор. Идеальный сектор обстрела. Видна была практически вся деревушка, траншеи, в которых укрылись зрители (вот бы садануть по ним сейчас из гранатомёта!), часть бетонного периметра, несколько ангаров. А ещё я заметил три фигурки боевиков, которые короткими перебежками с разных сторон перемещались в сторону моего укрытия. Остальных троих, в том числе и Хасана, я не увидел. А это значит, что они могут объявиться здесь в любую минуту. Долго засиживаться в одном месте нельзя. Ничего, две-три минуты у меня есть. Я устроился поудобнее, взял автомат на изготовку, перевёл его на стрельбу одиночными выстрелами и начал высматривать жертву.
Он выскочил совсем уже близко, метрах в пятидесяти от моего укрытия, пробежал несколько шагов, дал наобум короткую очередь и залёг в канаве, скрытый кустарником.
Я целюсь и терпеливо жду. Терпение в таком деле – один из залогов успеха. Бить надо наверняка, если промазал, второй раз тебе выстрелить не дадут: тут же засекут огневую точку и влепят их «Мухи». А пока я ни разу ещё не выстрелил, пока не обнаружил себя, они знают о моём местонахождении только приблизительно.
Лежу и жду. Палец врос в спусковой крючок и ждёт лишь импульса из мозга. Я ничего не вижу, кроме цели. Пусть хоть весь мир рухнет вокруг, я буду лежать и ждать.
Есть! В кустах что-то зашевелилось, и «чех», прежде чем выскочить из укрытия, приподнимает голову. Она хорошо видна над верхней кромкой кустарника – чёрное бородатое пятно с зелёной повязкой на лбу. Я плавно нажимаю на спусковой крючок, палец вдруг проваливается в пустоту. Приклад тяжело бьёт в плечо, сухо звучит выстрел. Я тут же стреляю ещё раз: контрольный. Голова в кустах резко отдёргивается назад и исчезает. Неужели попал? С первого выстрела?
Гадать уже нет времени. Я быстро осматриваюсь, оцениваю обстановку. И тут же быстро пригибаюсь, спасая свою непутёвую головушку от мощной ответной атаки. Бьют сразу с двух точек, бьют длинными очередями. Ещё бы! Им патроны беречь не приходится. Пули с глухими хлопками вонзаются в дерево буквально в пяти сантиметрах от моего виска, крошат древесину, рикошетят. Мне кажется, я вижу их траектории, которыми пронизано всё пространство у меня над головой. Огонь стихает, и я осторожно поднимаю голову. И холодею от ужаса.
Я вижу Хасана. Он стоит на прежнем месте, на исходной позиции, с самого начала охоты не сделав ни шага. В одной руке его бинокль, который он держит у глаз, во второй рация. Ясно: руководит операцией, корректирует огонь и перемещение своих людей. Но не Хасан заставил меня похолодеть.