– Не бери в голову, брат, – усмехнулся я. – На Лубянке умеют языки развязывать, особенно таким подонкам.
Мы выпили ещё по одной. По полной, до самых краёв. Молча, не чокаясь. Третий тост. За наших – за тех, кто навеки остался там, на этой проклятой войне.
Дмитрий поднялся. В отличие от меня, он крепко держался на ногах, спиртное на него почти не действовало. Зато я был уже совсем хорош.
– Пойдём, Вань, прогуляемся, – предложил он. – Проветришься малость, хмель из головы и выйдет. Ты уж извини, силы твои не рассчитал, по себе мерил. Тебе сначала окрепнуть надо, отдохнуть как следует, а уж потом… Ну ничего, я тебя на ноги живо поставлю. Как раны заживут, баньку для тебя затоплю. Знаешь, какая у меня банька? О! Самая лучшая в посёлке. Вот этими самыми руками срубил. Ничего, ничего, парень, ты, главное, держись, не раскисай, самое страшное уже позади. Брательника нашего, Валерку, вот только жалко. Кто ж думал, что он, дурак, такое учудит! Жадность всё, будь она трижды неладна… Что ж, сам виноват. Давай, Вань, помянем непутёвого, а там и на воздух, а?
– Давай, – кивнул я. Досада на погибшего брата давно уже исчезла, уступив жалости.
Мы молча выпили и вышли на крыльцо. Вечерняя прохлада благотворно подействовала на меня, туман в мозгах несколько рассеялся.
– Знаешь что, брат, – сказал я. – Спасибо тебе за всё, за помощь, за участие, за доброту твою – за всё…
– Э-э! – перебил меня Дмитрий. – Уж не прощаться ли ты со мной вздумал?
– Да вроде того. Ты пойми, ждут меня в Москве. Люди, дороже которых нет у меня никого. Ехать мне надо.
– А давай-ка к этому разговору вернёмся завтра, по трезвянке. Идёт? Надеюсь, переночевать-то у меня ты не откажешься?
Я улыбнулся.
– Ты не обижайся, Дмитрий. Я ведь действительно очень хочу их увидеть.
– Да я не в обиде, – махнул рукой он. Потом хитро сощурился. – Помнишь, я тебе сюрприз обещал?
– Ну.
– Вот тебе и ну. Будет тебе сюрприз, только завтра, потерпи. А пока выкинь из головы все заботы. Плюнь и разотри. Все твои проблемы я беру на себя. Имею я право, в конце концов, позаботиться о своём родном брате, а? – загремел он. – Или я тебе не брат?!
У меня аж слёзы на глазах выступили – то ли я расчувствовался чрез меры, то ли спиртное подействовало таким образом.
– Брат, – только и смог я сказать, с трудом протиснув это короткое слово сквозь комок в горле.
– Попробовал бы ты это отрицать! – взревел он и облапил меня своими богатырскими ручищами. Кости мои опасно захрустели.
Именно за этим занятием и застала нас Лида, когда вернулась с работы.
37.
Не знаю, можно ли было считать обещанным сюрпризом то, что поутру я встал совершенно свежим, полным сил, выспавшимся, абсолютно здоровым и без тени намёка на наши вчерашние возлияния. Обычного в таких случаях похмелья не было и в помине. Однако, как выяснилось уже через час, Дмитрий имел в виду совершенно другой сюрприз.
После того, как с братом на пару мы отдали должное кулинарным талантам нашей гостеприимной хозяйки, я, сытый, умиротворённый и почти счастливый, уселся на террасе в кресле-качалке и с наслаждением закурил.
Моему взору открывался удивительный вид. Дом Дмитрия Рукавицына стоял на пригорке, на самом краю посёлка, поэтому отсюда, с террасы, мне хорошо были видны и два-три десятка домишек, разбросанных по обе стороны живописной речушки, и пастбище, обильно усеянное фигурками флегматичных коров, и густой таёжный лес, с трёх сторон обступавший Куролесово, и просёлочная дорога, по которой в нашу сторону мчался одинокий «уазик», поднимая за собой столб сухой дорожной пыли. Вот «уазик» исчез за группой деревьев, следуя изгибу просёлка, вот снова появился, выскочив уже у самого нашего дома. У ворот он затормозил.
Сквозь лобовое стекло я увидел улыбающуюся физиономию рыжего Валерки. А рядом с ним… Я вскочил на ноги, ещё не веря своим глазам. Дверца машины отворилась, и на землю легко спрыгнул… мой сын Васька!
– Васька! – заорал я и бросился ему навстречу. – Василёк!
– Папка!
Василий, мой Васька, маленький мой сын прыгнул ко мне в объятия, а я стиснул его что было сил, прижал к груди это маленькое трепетное тельце, этого самого близкого мне человечка на земле.
– Как ты, Василёк?
– Нормально, пап. А это что у тебя? – Он ткнул пальчиком в повязку на моей голове. – Упал?
– Упал, – кивнул я.
– Пап, а чего ты плачешь? Тебя тут обижали?
– Всё уже позади, сын, всё позади. Ты лучше о себе, о себе расскажи. У тебя всё в порядке?
– Да в порядке, пап. Я когда у чужих дяденек был, они мне автомат давали подержать, настоящий. – Глазёнки его загорелись. – Ты знаешь, какой он тяжеленный! У-у! И ещё кинжал, остренный-преостренный!
Он ещё что-то мне рассказывал, увлечённо жестикулируя своими ручонками, а я с умилением смотрел на него и безуспешно пытался сдержать слёзы радости.
– Василёк, а бабушка где?
– Да здесь она, где же ещё, – махнул он рукой в сторону «уазика».
Я осторожно опустил его на землю, словно он был сделан из тончайшего хрусталя, и повернулся к автомобилю. От «уазика» по садовой дорожке к нам направлялась мама, а рядом, поддерживая её под руку, шла – кто бы вы думали? – Вера! Моя надёжная помощница, мой ангел-хранитель. Я не стал дожидаться, когда они подойдут, и кинулся им навстречу. Сграбастал обеих в охапку и прижал к груди.
Тут было всё: и слёзы, и причитания, и смех, и объятия. Масла в огонь подливал Васька, который юлой вертелся у наших ног и визжал от радости. А когда страсти понемногу улеглись, я взял Веру за руки, посмотрел в её удивительные глаза и сказал одно только слово:
– Спасибо.
Потом обернулся к маме, чтобы ещё раз обнять её, узнать, как её здоровье, как сердце, как сама, но замер, поражённый её взглядом. Бледная, она пристально смотрела в сторону дома. Там, на крыльце, стоял Дмитрий и молча наблюдал за сценой нашей встречи, а из-за его широкой спины выглядывала улыбающаяся Лида.
– Петя! – чуть слышно прошептала мама.
Я нежно обнял её за плечо.
– Мама, это Дмитрий, мой брат.
– Да, да, конечно, я знаю, – закивала она. – Но как похож… как похож…
Дмитрий и Лида подошли к нам.
– Здравствуйте, гости дорогие. Милости просим в наш дом.
Я крепко пожал руку брату.
– Спасибо. За сюрприз.
Он широко улыбнулся.
– А ты думаешь, мне на своего племяша посмотреть неохота? Своих-то детей, увы, не нажил…
Мы прошли в дом. И когда только Лида успела накрыть такой царский стол?..
Чуть позже Вера рассказала мне, как ей удалось освободить Василия из рук бандитов. Сразу же после моего отъезда она добилась от руководства принятия самых решительных мер по отношению к фирме «Русский дозор», чьи преступные действия имели к тому времени уже достаточно доказательств. Тем более, что не далее трёх часов назад был убит руководитель службы безопасности этой фирмы, Николай Елизаров. Но в первую очередь она настояла на проведении операции по освобождению заложника, десятилетнего Василия Рукавицына.
Как выяснилось, Елизаров держал в руках тайные нити целой организации, всю скрытую часть гигантского айсберга, надводная часть которого была украшена вывеской «ЗАО "Русский дозор"». Здесь и торговля наркотиками, и пособничество в проведении террористических актов, и предоставление услуг киллеров на заказ, и сбыт крупных партий контрафактного товара. Со смертью шефа секьюрити вся подводная часть айсберга начала трещать по швам. Нити, находящиеся в руках одного человека, стали рваться. Это обстоятельство и помогло обезвредить группу преступников, державших в заложниках десятилетнего мальчика. Растерявшихся, помышлявших лишь о спасении собственной шкуры, готовых «сдать» всех и вся, их взяли без единого выстрела.
– Я сразу забрала мальчика к себе, обещав отвезти к папе, – рассказывала Вера. – Никак не могла связаться с тобой по телефону. Отправила штук десять SMS-ок. Потом, когда твою маму выписали из больницы, отвезла Васеньку к ней. И вдруг – телеграмма от Дмитрия, твоего брата! Мы тут же собрались и поехали, все трое. Не могла же я их одних отпустить!
Я улыбнулся и благодарно сжал её руку. Какая она всё-таки у меня молодец!
У меня. Это слово возникло само собой и столь естественно, что я сам удивился, насколько глубоко засела в моём сердце эта заноза – Вера…
Кстати, известно ей стало кое-что и о Хасане. Оказывается, фээсбэшники «вели» его уже давно, с самого Кавказа. То, что они оказались здесь одновременно с представителями других силовых ведомств – чистое совпадение. Проведение столь масштабной операции стало для них полной неожиданностью. Однако ушлые ребята с Лубянки не растерялись и тут же перехватили инициативу. Дмитрий прав: терроризм – это уже политика. Что ж, им и карты в руки…
Улучив момент, мама отвела меня в сторону. Кивнув на Веру, шёпотом спросила:
– Где ты её откопал?
– А она разве не рассказывала?
– Да я как-то постеснялась спрашивать, а сама она молчит.
Я заговорщически подмигнул ей.
– В метро, сонного меня взяла, можно сказать, голыми руками. Я даже пикнуть не успел.
– Вот и хорошо, что не успел, – голос мамы стал серьёзным. – Не упусти её, Ванечка. Держи её, крепко держи.
– Так, мама, давай без психологической обработки. Я сам разберусь, что и как. В конце концов, это моя жизнь.
– А ты-то тут причём? Посмотри лучше, как Василёк за ней увивается. Твой сын за тебя давно уже всё решил. А ребёнка ведь не обманешь, он доброту нутром чует. Понимаешь, Ванечка, – она умолкла, потом задумчиво продолжила, – душа у неё, как бы это сказать… золотая. Редкая. Сейчас мало таких. Уж ты мне поверь.
– Верю, мама. Только позволь мне решать самому, ладно?
Она улыбнулась.
– А разве ты когда-нибудь меня слушал?
А затем меня перехватил Дмитрий. Вышли на крыльцо, закурили.
– Я знаю, ты скоро уедешь, – вздохнул он, – но ты всё-таки подумай, пораскинь мозгами. Ну что тебе в этой Москве делать? Ты ведь сюда за наследством ехал? Так и получай его! Дом отцовский в полном твоём распоряжении. Других претендентов нет, а мне он не нужен, у меня свой вон какой, отгрохал по молодости, а теперь думаю: на кой ляд мне такая громадина? – Он замолчал, обвёл взглядом полоску далёкого леса, вдохнул полной грудью. – Да ты только посмотри, какая здесь красота! А воздух! Ты только почувствуй, почувствуй… Сам переберёшься, сына, Ваську, перевезёшь, мать, конечно же, ну и красавицу свою, Веру. А то прямо сейчас оставайтесь, а?