ие сапоги, был либо женщиной, либо самым хорошеньким евнухом, какого Темпус когда-либо видел. Кто бы он ни был, он (она) был встревожен, выходя из некоего материального мира под руку с энтелехией владыки грез Ашкелоном.
Когда они подошли к нему, Темпус вежливо кивнул и сказал очень тихо, с нарочитым почтением:
— Салют, Эш. Что несешь ты в это бедное царство?
Гордые губы Ашкелона скривились, кожа вокруг них была очень бледной. За руку его держала цветущая женщина, и на ее фоне он выглядел еще более бледным, но когда он заговорил, его голос зазвучал низким басом;
— Жизнь тебе, Риддлер. А что здесь делаешь ты?
— Жду твоего проклятия, маг. — Для Ашкелона такой титул звучал как оскорбление. И владыка грез понял это.
Вокруг его головы плавали серебряные звезды, покачиваемые бризом. Его бесцветные глаза потемнели, собирая на небе гневные тучи.
— Ты не ответил мне.
— И ты мне тоже.
Женщина смотрела на Темпуса с недоверием. Она раскрыла было рот, но Ашкелон ударил ее затянутой в перчатку рукой, разбив губы. Капля крови скатилась по его руке и капнула на песок. Он хмуро посмотрел на нее, затем на Темпуса.
— Я ищу твою сестру. Я не причиню ей вреда.
— Но ты заставишь ее причинить вред себе самой?
Владыка теней, которого Темпус фамильярно называл Эш, вытер кровавый след с перчатки.
— Уж не думаешь ли ты, что сможешь защитить ее от меня?
Ведь я реален? — Он развел руками, поднял их вверх и резко опустил, хлопнув себя по бедрам.
Нико после глубокой медитации пробудился в казарме от холода, наславшего сон на бодрствующих, добрался до тренировочного лагеря и принялся осматриваться, стуча зубами, в тщетной попытке унять дрожь.
«Нет», — ответил Темпус на первый вопрос Ашкелона — с Такой нежной улыбкой на устах, что она не предвещала ничего хорошего.
«Да», — был ответ на второй вопрос.
— Она сама виновата, — продолжал владыка грез, — уж больно сильнее опустошение она произвела.
— Я не знаю, какое она произвела опустошение, что оно могло затронуть тебя, но полагаю, что смертельная мгла прошлой ночи была предвестником твоего появления. Зачем ты пришел, Эш? Я не имею с ней дел.
— Ты способствовал ее освобождению из тюрьмы, Темпус, именно ты — так говорят мне грезы жителей Санктуария.
Я здесь, чтобы предупредить тебя. Ты знаешь, что я не могу настичь тебя через сны, это так, но я могу покарать тебя через тех, кого ты считаешь своими… — Он взмахнул рукой, чтобы указать на неподвижных людей, замороженных и даже не ведающих об этом. — Я могу потребовать их души в любое время.
— Чего ты хочешь, Эш?
— Я хочу, чтобы ты, пока я здесь, воздержался от вмешательства в мои дела. Я решу проблему с Саймой, и, если ты будешь вести себя осмотрительно, когда я уйду, твой небольшой отряд головорезов вернется к тебе целым и невредимым.
— Так ты сделал это для того, чтобы нейтрализовать меня?
Ты мне льстишь. Меня не заботит, что ты сделаешь с Саймой, — любой исход пойдет мне на благо. Освободи моих людей.
— Я не могу поверить, что ты останешься в стороне. В полдень я должен быть рукоположен в должность временного Первого Хазарда местной гильдии магов.
— Здесь, в трущобах? Это не в твоем стиле…
— Стиль? — Он возопил так громко, что его компаньонка вздрогнула, а Нико неосторожно столкнул камешек, который, погромыхивая, покатился по склону. — Стиль! Она вошла в мой мир и разрушила его. — Он положил руку на запястье другой. — Теперь у меня есть лишь два выхода: либо я принуждаю ее отречься от идеи убить меня, либо заставляю ее завершить начатое.
И ты знаешь, что ожидает меня, несущего бремя обязанностей, в конце жизни. Что сделал бы ты на моем месте?
— Я не знал, почему она оказалась здесь, но теперь кое-что проясняется. Она хотела уничтожить тебя в твоей цитадели и была выброшена оттуда сюда, так? Но почему она не достигла цели?
Владыка, глядя мимо Темпуса, пожал плечами.
— Она не была уверена. Ее воля не соединилась с ее сердцем.
У меня теперь есть шанс исправить это… Ничто не остановит меня. Будь осторожен, мой друг. Ты знаешь, какие силы я могу привлечь, чтобы победить.
— Освободи моих людей, и после завтрака мы вместе подумаем, как помочь тебе. Глядя на тебя, хочется выпить что-нибудь горячее. Ты ведь можешь пить, не так ли? Вместе с формой приходят определенные физиологические функции, вне всяких сомнений.
Ашкелон вздохнул, его плечи опустились.
— Да, это так. Я удивлен, что ты идешь на компромисс, но это на пользу нам обоим. Это Джихан. — Он кивнул в сторону девушки. — Поприветствуй нашего хозяина.
— Хочу пожелать, чтобы ваши дела шли исключительно хорошо, — сказала женщина, и Нико, увидев, как Темпус едва заметно содрогнулся от головы до сандалий, уже собрался было броситься на помощь, подумав о том, что в ход пошло маломощное заклятие. Он не ошибся: движение тела и тембр голоса девушки ясно говорили, несмотря на вежливость, о ее враждебности. Выведенный из равновесия происходящим, Нико бросился вперед, слишком поздно спохватившись, что нужно избегать шума, и услышал слова Темпуса:
— Оставь его, Ашкелон! — и вдруг почувствовал апатию. Его веки сами собой закрылись, он тщетно боролся со сном, слыша тихий голос владыки грез.
— Я сделаю этого человека моим заложником, оставив Джихан с тобой, — это справедливый обмен. Тогда я освобожу других, тех, кто ничего не помнит, на время моего пребывания здесь, если ты будешь придерживаться своего обещания. Посмотрим, насколько честным окажешься в том, что сказал.
Нико почувствовал, что он вновь может видеть и двигаться.
— Иди сюда, Никодемус, — позвал Темпус. Нико повиновался.
Выражение лица командира умоляло Нико относиться к происходящему спокойно, а его голос послал Нико заказать завтрак на троих. А вокруг по мановению руки Ашкелона все пришло в движение. Пасынки продолжили разговоры, которые вели до прибытия владыки грез, удивленно поглядывая на невесть откуда взявшегося Нико. Тот, игнорируя их пристальные взгляды, присвисчнул, чтобы скрыть волнение и страх, и отправился выполнять поручение Темпуса.
Глава 3
Так случилось, что Никодемус из Священного Союза сопровождал Ашкелона в Санктуарий. Они ехали на двух его лучших жеребцах. При этом в его ушах стоял звон от того, что он слышал, глаза болели от того, что он видел, а сердце тревожно билось в сжавшейся груди.
Во время завтрака Ашкелон заметил Темпусу, что для него должно быть муками ада томиться под гнетом проклятия и от присутствия бога.
— В этом, есть и свои положительные стороны.
— Я могу даровать тебе смерть: такая малость пока в моей власти.
— Благодарю, Эш, оставим все как есть. Хотя мое проклятие отказывает мне в любви, оно дает мне свободу.
— Тебе было бы неплохо найти союзника.
— Никто из тех, кто сотворил убийственную мглу, не уйдет от ответственности, — возразил Темпус, хрустя пальцами.
— Колдовство все еще вызывает у тебя ненависть? Думаю, ты не останешься в стороне в назревающем конфликте.
— Я не меняю принципов.
— О! И в чем же они состоят?
— Единственная вещь беспокоит меня в эти дни, — не ответил Темпус.
— Какая?
— Проникновение в мир чуждых магических сил.
— Увидим, как это отразится на тебе, когда ты останешься без своего бога.
— Ты боишься меня, Эш? Я никогда не давал тебе для этого оснований, никогда не соперничал с тобой за твое место.
— Кому ты хочешь пустить пыль в глаза, Риддлер? Я что, мальчик? Твои способности и опасные наклонности говорят сами за себя. Я не сделаю дополнительных уступок…
Верховая езда среди дня с владыкой грез по Санктуарию принесла Нико облегчение после напряженного разговора за обеденным столом у его командира. То, что Ашкелон отпустил его перед зданием гильдии магов с высокими стенами на улице Аркана, было весьма неожиданным — он не смел надеяться на это, но энтелехия седьмой сферы приказал Никодемусу вернуться к этим воротам до захода солнца. Нико без сожаления наблюдал, как его лучший конь исчез за воротами. Возможно, он никогда больше не увидит ни этого коня, ни его всадника.
Нико приводило в отчаяние полученное им задание. Пока Ашкелон был поглощен прощанием с необычной женщиной, Темпус тихонько приказал Нико предупредить наемников о соблюдении комендантского часа, но по возможности не мешать празднествам гильдии магов в этот вечер и найти возможность пробраться в «Распутный единорог» — таверну с крайне скверной репутацией в скверном районе этого скверного городка.
Нико никогда не был в «Распутном единороге», хотя проезжал мимо множество раз во время вылазок в Лабиринт. Таверны беднейшей части города, такие, как «Держи пиво» на стыке Парка Неверных Дорог и Губернаторской Аллеи и «Золотой оазис» за пределами Лабиринта, нравились ему больше, и он, чтобы подкрепиться, предпочитал останавливаться в них. В «Держи пиво» ему удалось предупредить отца знакомой девочки, чтобы его семья в этот вечер не выходила из дома, дабы не попасть под воздействие смертельной мглы, если она вдруг появится вновь.
В «Оазисе» он нашел одного из членов Священного Союза и капитана Уэлгрина, поглощенных игрой в кости, ставкой в которой был кинжал с необычным лезвием (хороший приз, ведь это была «волшебная сталь», как заявил капитан: металл, который до того существовал лишь в легендах), и передал свое сообщение обоим, чтобы оно дошло до дворца и гарнизона.
В Лабиринте ему показалось, что судьба изменила ему: вдруг улетучилось его чувство направления. Серпантин должен был быть прямо на юг — юго-запад, но, похоже, энтелехия Ашкелон не заворожил его! Он крепко сидел в седле под словно мыльным, покрытым пеной небом. Все было необычно: солнца нигде не было видно, а путь до набережной показался вдвое длиннее.
Склады в гавани, где случай лишил жизни его напарника, появились внезапно; их обуглившиеся стены казались неясными тенями в белом тумане, настолько плотном, что Нико едва видел, как его лошадь поводит ушами. Собираясь капельками, туман становился жирным и зловонным, и пальцы скользили по намокшим поводьям. Холод проникал в самую душу. Нико пребывал в состоянии легкого транса, очищающего ум, и его тело двигалось синхронно с лошадью, а его дыхание смешивалось с гулкими ударами копыт, успокаивая душу.