— Пусть ваши корабли прилетают. Мы сумеем подготовиться. К их прилету здесь не останется людей. Нам не о чем говорить.
Он чувствовал себя так, словно все глубже погружался в трясину. Они не понимали друг друга. Наивно было надеяться на легкий успех. Слишком различны цели, различны критерии в оценке средств, которыми они достигаются. Все напрасно, он проиграл... Груз войны оказался тяжелее, чем он думал. «Ведь мы для них только средство, просто живой материал для размножения им подобных, они даже не знают другого способа, это просто такие вампиры, разновидность люссов!..» Так ему говорили, а он не поверил... Не верил и сейчас, несмотря ни на что, просто дорога оказалась дольше, чем он думал, труднее... Ротанов медленно повернулся, сделал шаг, другой. Обернулся. Протянул ей сверток, неловко зажатый под мышкой с самого начала разговора.
— Это тебе подарок. От одной земной девушки. Она любит солнце, любит разжигать костры, любит бегать по траве босиком, не знаю, можешь ли ты это понять... Однажды ты помогла мне... Я никогда этого не забуду. И все равно не позволю вам убивать друг друга, чего бы это ни стоило.
Она взяла коробку. На запястье у нее блеснуло что-то очень знакомое, какие-то металлические квадратики тусклого матового цвета, почти сливающиеся с кожей.
— Ротанов... Ты не должен больше приходить в город. Больше тебя не пропустят.
Он кивнул ей в знак того, что понял, и пошел прочь, уже не оглядываясь.
Филин проснулся на рассвете. Несколько секунд он тупо рассматривал куст, под которым лежал. Длинная фиолетовая пружина, вся усыпанная холодными каплями росы и ворсистыми пупырышками, раскачивалась над самым его лицом... Он точно помнил, как его несли, завернутого в сетку. Это было вечером, а сейчас утро, и он не знает, когда уснул и как оказался под этим кустом.
С зудящим жужжанием мимо пронеслась стреконожка, похожая на рогатую летающую змею... Было приятно лежать так, лениво расслабившись, смотреть на застылый под росой куст и ждать, когда первые лучи солнца коснутся обнаженной кожи... Эта мысль показалась странной, он чуть шевельнул рукой и убедился, что на нем, кроме коротких шорт, не было никакой одежды. Но ему совершенно не было холодно... Может быть, они бросили его здесь недавно или попросту потеряли? Впрочем, к чему утруждать себя сложными рассуждениями, ему хорошо и так. Вернуться, не вернуться... Какая разница... «Пим»,— сказал кто-то отчетливо. Филин точно знал, что этот звук идет словно бы изнутри. Лежа с закрытыми глазами, он был совершенно уверен, что вокруг никого нет и нечего бояться. А сам этот звук к нему не имеет пока отношения и не будет иметь, прежде чем солнце не коснется его голодной кожи... «Кожа не бывает голодной»,— возразил он себе. Ну хорошо, холодной... Зачем цепляться за какие-то пустяки? Очень хочется спать, он проснулся слишком рано... Нужно было подождать, пока солнце поднимется повыше... Далось ему это солнце... Когда он ел последний раз? Вообще, сколько прошло времени с тех пор, как он так нелепо попался?.. «Спать,— сказал он себе.— Не,- нужно ни о чем думать, нужно только спать и ждать солнце». Но сон не шел. Мешала странная тревога, совершенно неуместная в таком уютном и спокойном месте. Для того, чтобы покончить с нею, он решил пойти на уступки и спросил себя в упор: «В чем дело? Чего тебе надо?» И кто-то маленький внутри него, совершенно маленький и незначительный, но все же дьявольски упрямый, сказал: «Мне надо знать, какого черта ты валяешься посреди леса голый, вместо того чтобы идти на базу, выручать пилота. И вообще, что, собственно, произошло?»
Вопрос требовал ответа, а его не было. Филин ворочал вопрос, как каменную глыбу, и чувствовал, что чем сильнее он хочет ясности, тем больше становится глыба, словно тяжелая рука опускается на лоб, глуша сознание... Тогда он рассвирепел окончательно, и это помогло ему сесть. Солнце поднялось достаточно высоко, он лежал на самой вершине холма и заметил это только сейчас, когда приподнялся.
Теперь его голова и плечи попали в полосу солнечного света, но он не ощутил тепла. Однако гложущий голод стал отпускать, исчезли навязчивые мысли о пище, думать становилось с каждой минутой все легче. Вместе с этим облегчением росла тревога, он будто постепенно приходил в себя после долгого тяжкого забытья. Филин ухватился за эту мысль, потому что она хоть что-то объясняла.
Они могли ударить его и не рассчитали удара. Решили, что с ним все кончено, и бросили здесь в лесу... «Ну да, вечером, накануне сезона...» Он тут же отогнал прочь эту ледяную, хватающую за горло мысль. В конце концов, ему могло повезти, никому не везло, а ему повезло, что ж здесь такого...
«Ведь я же прекрасно чувствую, знаю, что со мной все в порядке...» — успокоил он себя, и потому, что ему приходилось себя успокаивать, ледяная рука на горле сжалась крепче. «Нет, этого не может быть! В этом так просто убедиться!..» Он ощупал голову, потом лицо. Это ему ничего не дало. Ровным счетом ничего он не обнаружил. Не было следов удара и не было бороды. «Выходит, они меня побрили...» Он понимал, что эта последняя дикая мысль его уже не спасет. Брился он последний раз на базе дней десять назад... Чтобы не сойти с ума от нарастающего ужаса, он запретил себе думать об этом, запретил анализировать и выяснять. Решил поступать и действовать так, как должен был действовать сейчас Филин. Словно от того, что он не будет думать о происшедшем, он сможет отодвинуть этот кошмар, уменьшить его последствия...
— Фил,— сказал голос.— Тебе пора. Мы давно тебя ждем.
— Да, да,— ответил он машинально,— я сейчас... Значит, нужно встать. Сориентироваться. Местность незнакомая, но это ничего, если идти на двадцать градусов левее солнца, он так или иначе выйдет к реке, и уж она выведет его к базе...
— Перестань дурить, Фил, тебе надо не на базу, а в город. Работы давно начаты.
— Я знаю. Я иду в город.
Он почти бежал, словно можно было убежать от того, кто притаился у него под черепной коробкой, от этого голоса...
Он бежал минут сорок, все время сверяясь по солнцу, стараясь не ошибиться в отсчете тех двадцати градусов, которые должны были вывести его к реке. И когда взобрался на высокий холм специально, чтобы осмотреться, и увидел прямо перед собой, не больше, чем в трех километрах, город,— он понял, что проиграл. Тогда он сел на вершину холма. Перед глазами все смазалось, поплыло. У него не было даже ножа, чтобы убить себя.
— Не надо, Фил,— сказал голос.— Ты еще ничего не знаешь. Пойдем.
Он встал и медленно пошел к городу.
Выйдя из города, Ротанов первым делом разыскал роллер,— с ним, как он и надеялся, ничего не случилось. Проверил и запустил двигатель. Машина запрыгала по ухабам.
Ротановым овладело тупое безразличие. Ничего не вышло из его дипломатической миссии. Теперь придется искать какие-то другие пути...
Когда до базы оставалось не больше получаса езды, впереди показалась большая поляна, и он совершенно механически затормозил. Сработал рефлекс. На чужой планете, прежде чем выехать на открытое пространство, следовало осмотреться и прислушаться... Почти сразу он обнаружил присутствие посторонних. Кто-то затаился в кустах по бокам и сзади роллера. Он чувствовал присутствие нескольких человек и знал: они слишком близко, чтобы дать задний ход и попробовать прорваться обратно.
Тихо в лесу. Почёму-то здесь всегда становилось тихо в момент напряжения или опасности, словно лес приподнимался на цыпочки, замирал и со злорадством ждал, что будет дальше.
Ротанов понимал, стоит ему двинуть роллер, как они откроют стрельбу, и потому ждал, предпочитая, чтобы они сделали первый шаг. За шумом мотора он ничего не услышит, а так у него все-таки оставался шанс уклониться от выстрела. Передний пластиковый щиток прикрывал его от лобового удара. Хотя и ненадежна эта защита, но все же щиток заставит протонную гранату лопнуть чуть впереди, оставляя доли секунды для броска в сторону... Наконец из раздвинувшихся кустов вышел человек. Он шел слишком уж спокойно, словно знал, что Ротанов не вооружен. Ротанов не удивился, узнав инженера. Рано или поздно этот человек должен был решиться на открытые враждебные действия...
Инженер остановился в двух шагах.
— Я ждал вас.
— Это я понял. Что-нибудь еще?
— Да. Я хотел бы знать, чем закончились ваши переговоры.
— А почему вы надеетесь...
— Не делайте глупостей! Вы отлично знаете, что я здесь не один и что вы не успеете даже встать!
Он был прав, и Ротанов, расслабившись, вновь опустился на сиденье. Собственно, он и не собирался ничего предпринимать, только хотел проверить, как далеко зашел инженер. Что ж, можно было не сомневаться — на попятную он уже не пойдет. И это делало их встречу в лесу особенно опасной...
— Почему вас так интересуют результаты переговоров? — Ротанов тянул время, надеясь найти выход.
— С самого начала вы стали разрушать то, что я создавал так долго и с таким трудом...
— Что же это? — насмешливо спросил Ротанов.— Упоение собственной властью, возможность безнаказанно проливать кровь своих людей и уничтожать синглитов? Что еще у вас было?
— Нет, Ротанов. Не то. Я не поверил доктору с самого начала. Я был убежден, что после контакта с люссом ваша психика повреждена. В ваших действиях появилась скрытая враждебность к людям, опасная для всех нас, и я решил вам воспрепятствовать. Если бы не захват звездолета... На какое-то время я даже усомнился в собственной правоте. Но ваш «миротворческий» поход в город убедил меня окончательно. Ждать больше нельзя, и я решил действовать. У меня давно уже разработан хороший план. Я начал его готовить задолго до вашего появления.
«Он просто маньяк,— подумал Ротанов.— Опасный маньяк. Как я не понял раньше! Нужно было давно изолировать его, обезопасить, а теперь слишком поздно...»
— Одно время мне едва не помешали. Председатель, этот выживший из ума старик, стал подсчитывать израсходованные на операциях боеприпасы, взрывчатку... Но тут появились вы, и всем стало не до меня.