Все, что можно было взять с собой в путешествие, мы уже упаковали в телегу Гоббера.
От переживаний у меня скрутило желудок, в животе что-то нервно булькало, но я все равно продолжала запихивать еду в рот. Я смаковала каждый знакомый вкус и запах. Ела до тех пор, пока мне не стало так плохо, что я начала беспокоиться, как бы меня не стошнило. Наконец я отодвинула тарелку и принялась за уборку кухни. Я позволила приятному теплу огня успокоить. Я была окружена звуками: мама что-то нашептывает, пока готовит, а Дьюард показывает Хагану карту.
Я хотела сказать им всем, чтобы они оставались. Что я пойду одна, что это мое бремя, мое путешествие. Но я не знала, будут ли они тогда в безопасности. Раньше я думала, что леди Аннализа хочет для Тайна лучшего будущего. Но я больше ни в чем не была уверена. Я не знала, на что она способна, знала только, что она причинила мне боль. И что магия ясновидения говорила мне бежать как можно дальше.
– Простите меня, – сказала я хриплым голосом. – Я бы хотела… Я бы хотела, чтобы нам не нужно было уезжать.
Мама чмокнула меня в щеку.
– Это не твоя вина, Эвра. Королевство полно тьмы. А ты – свет.
Я обняла ее так крепко, что она начала задыхаться. Там, на кухне, мне пришлось изо всех сил сдерживать слезы. А когда я пришла в комнату, то упала на кровать и заплакала. Я закрыла глаза и начала молиться, чтобы магия ясновидения дала мне надежду. Видение, которое показало бы, что с моей семьей все будет хорошо, что мы сможем убежать, сможем спрятаться. Я бросилась в темноту в ожидании, что там меня встретит магия.
Но все оказалось совсем не так.
Тьма была просто тьмой. Обескураженная, я потерла глаза и постаралась взять себя в руки.
Вдруг по дому разнесся грохот. Я встала и посмотрела вниз по лестнице, на комнату Дьюарда и Хагана.
– Мама? – позвала я.
Она не ответила. Вместо этого она начала кричать.
В течение одной тошнотворной секунды я была уверена, что это просто видение.
Но крик все не прекращался. А вокруг не было ни пляшущих теневых черепов, ни пылающих змей, и я твердо стояла на ногах.
– Мама! – закричала я как раз в тот момент, когда мир вокруг наполнился другими звуками: лязгом металла о металл, тяжелыми ударами, ворчанием, криками. Дом сотрясал топот.
Они пришли.
Кровь с силой молота стучала у меня в висках.
По краям моего зрения все стало красным.
Я не позволю им причинить вред моей семье.
Я вытащила один из своих метательных ножей и бросилась к лестнице.
– Где она? – прорычал кто-то.
Не останавливаясь и держась свободной рукой за перила, я спрыгнула с лестницы. Мои ноги коснулись земли в тот самый момент, когда мама и один из солдат ворвались в дверной проем. Солдат, а не разбойник. Человек в форме.
– Эвра, беги!
Словно не замечая стоящего за ней мужчину, она бросилась ко мне.
Бежать? Куда бежать?
С громким стуком она упала на меня, выбив из легких весь воздух. Мы прижались к лестнице и начали сползать на землю.
Солдат стоял над нами, положив руку на рукоять меча.
Меча, который… который торчал из маминой спины.
Который проходил через маму и упирался прямо в меня.
Шум вокруг стих.
Когда я вместе с прикованной ко мне мамой опустилась на пол, мой нож покинул мою руку, попав глубоко в шею солдата.
И он тоже осел на пол.
– Мама, – шептала я сквозь огонь в горле. Моя грудь наполнилась льдом.
Ее голова откинулась назад ровно настолько, чтобы она могла встретиться со мной взглядом. Ее тело лежало поверх моего – тяжелое и неподвижное. Мы вытянулись на полу грудь к груди. От сердца к сердцу.
Ее волосы упали мне на лицо. Ее серые глаза смотрели прямо в мои. Ее губы шевелились. Я не слышала слов. Мне было так холодно.
Лед распространился из груди на живот, руки, бедра. Мой палец дернулся – я хотела дотронуться до нее, оценить ущерб, – но моя рука не двигалась.
Я онемела.
Затем наступила тьма. Я хотела кричать «Нет! Нет!», но видение овладело мной прежде, чем с моих губ успел сорваться хотя бы звук. Но я не была уверена, что это видение.
Казалось, это и была смерть.
– Эвра, любовь моя, ты должна мня выслушать.
Голос мамы доносился из темноты, принося с собой теплый, желтоватый свет. Сбитая с толку, я заморгала. Передо мной простиралось озеро на Плачущей реке. Солнце только встало, оно протягивало золотые пальцы к воде, серо-голубой, как мамины глаза. Берега озера окружал лес, наполненный белыми цветами кизильника и пением птиц.
– Эвра.
Когда я повернулась к маме, она мягко улыбнулась. Из-за ее спины исходил свет, она вся была словно окружена им. Ее выцветшие волосы стали золотистыми и блестящими, а кожа была гладкой и молодой. Она стояла как раз там, где стоял отец, когда он появился в моем видении.
– Ты переживешь это, – сказала она.
– Что, мама? Что случилось?
Мое тело онемело и внутри, и снаружи. Единственное ощущение, которое я испытывала, – это тепло от ее мягко пульсирующего света. И от слез, стекающих по моим щекам.
– Какое-то время ты не сможешь двигаться – я использовала последние силы, чтобы тебя уберечь. Ты должна подождать, пока они уйдут, и лишь потом попробовать подняться. Ты не ранена, моя девочка, но они не должны этого узнать. Ты понимаешь?
Ее голос звучал настойчиво, но лицо оставалось безмятежным.
– Нет, не понимаю. Я ничего не понимаю.
И не хотела понимать. За ее словами скрывалась ужасная правда, но я не хотела ее видеть. Не могла. Если я это сделаю, то сломаюсь.
Ее полное любви и печали лицо смягчилось. Она подошла ближе и наклонила голову, изучая меня, будто хотела запомнить каждую деталь.
– Дитя мое, ты – чудо, и с магией ясновидения, и без нее. Я приветствовала каждое мгновение, проведенное с тобой, и с готовностью принимала и хорошее, и плохое. Даже то, что случилось сейчас. Ты должна знать… когда ты проснешься, тебе придется непросто. Мы любим тебя, Эвра. Мы со спокойной душой пошли на эти жертвы, потому что знали, что ты проснешься.
Она начала растворяться в потоке света, и перед моими полными слез глазами все поплыло.
– Мама, мама, – шептала я снова и снова. Я чувствовала, что приближается конец этого момента, и понимала, что я не готова. И никогда не буду готова.
Нос и горло горели. Я начала дрожать.
– Не надо.
Не оставляй меня. Ничем не жертвуй. Не уходи.
Но полные агонии слова застряли у меня в горле.
Мама подошла ближе. Щеки коснулось ее теплое, знакомое дыхание.
– Ты переживешь это, – сказала она. – А сейчас тебе пора возвращаться. Я не буду говорить, что ты должна быть сильной. Ты всегда была такой.
Плача, я закрыла глаза, и даже когда видение исчезло, я продолжала утыкаться лицом в ее шею, держась так крепко, как только могла. Я не оставлю ее. Я не позволю ей уйти.
В какой-то момент свет изменился, золотое сияние исчезло. Но другие вещи остались прежними. Мамины волосы мягко касались моей щеки. Ее руки сжимали мои – мама просунула их между нами. Своим телом она вдавила меня в пол.
Моя грудь все еще горела, словно яркая пламенная точка среди парализующего холода, который охватывал все остальное тело. Я пыталась сдвинуться с места, пыталась высвободить руки, но ничего не получалось. Я даже не могла открыть глаза. Почему она не двигается? Она онемела, как и я? Почему?
Неужели тот солдат…
С ужасом я вспомнила солдата и серебряный блеск его меча. Я убила его. Я смотрела, как мой нож пронзил его горло. Наблюдала, как жизнь покидает его глаза. Почему? Зачем я это сделала?
Темнота стала удушающей. Я пыталась вдохнуть глубже, но из-за веса мамы могла вдыхать и выдыхать только очень маленькие струйки воздуха. Змея из моего видения вернулась ко мне. Эти кошмарные сжимающиеся кольца, это полное ужаса видение огня и боли.
Сквозь темноту воспоминания проник едкий запах дыма. Когда он обжег мне ноздри, я почти ощутила покалывание.
Реальность оказалась столь же ужасна. Я больше не могла этого отрицать. Меч… удар солдата. Казалось, я на целую жизнь задержала дыхание, напрягаясь, пытаясь услышать хотя бы малейший звук – шепот, стук ее сердца. Я обнимала тишину, молясь, чтобы я почувствовала, как дергается ее рука или как вздрагивает грудь при дыхании.
Я старалась не дышать, пока темнота и тишина не поглотили все вокруг. Пока все мое тело не закричало, протестуя. А потом еще дольше. В ожидании какого-то крошечного знака.
Но ничего не происходило.
Когда я, наконец, сделала вдох, мой нос, рот, легкие наполнились огнем. В теле больше не было холода. Оно было онемевшим, мертвым.
Как мама.
– Эвра? – раздался в тишине хриплый голос. Только на самом деле было уже не тихо. Потрескивание пламени становилось все ближе. Все громче.
На мгновение мое тело наполнилось надеждой, и я изо всех сил оттолкнулась от ледяной тишины.
На этот раз мои глаза открылись. Моя голова приподнялась, совсем чуть-чуть.
Печаль врезалась мне в живот острым лезвием. Голос принадлежал не маме. Ее голова безвольно свисала мне на плечо, глаза были полуоткрыты и неподвижны. Стены комнаты Дьюарда и Хагана стали черными, а воздух – густым от дыма.
Меня снова позвал наполненный ужасом голос.
Что сказала мама в моем видении? Когда она была живой, здоровой и вся светилась? «Какое-то время ты не сможешь двигаться – я использовала последние силы… Ты должна подождать, пока они не уйдут… Ты не ранена, моя девочка, но они не должны этого узнать».
Это была мама – это из-за нее я не могла пошевелиться. Я должна была оставаться неподвижной, пока они не уйдут. Солдаты леди Аннализы. Она сказала, что не станет такой, как король Олдер, но солгала.
Она была еще хуже.
С похожим на гром треском часть крыши рухнула в комнату и взорвалась красными искрами пламени. Раздался топот ног, и рядом со мной на колени упала рыдающая Тэм.