– Однако, шибко крови хотел… Ты хромого да берегись.
– Какого хромого – медведя или Тамерлана?
– Теперь Афанасий все знает, да живой люди говорить нельзя. Однако помни: шибко худой хромой. Нога хромой, душа хромой, шибко черный душа… Прощай, однако. – Каюр поднялся, подошел к Верке и понюхал ее макушку, обдав холодным дыханием. – Гости больше мою избушку да ходи не нада. Молодой еще, живи долго… – И вышел.
Проснувшись, Верка ощутила такой знобящий страх, что торопливо зажгла фонарик да так и не выключала его до рассвета, почти совсем посадив батарейки.
Теперь она каждое утро отмечала на маленьком календаре начало нового дня, торопя время встречи с Гиром. Верка ждала ее как какую-то почти смертельную необходимость.
Считал дни и Валерка, но другие – сколько простояли пустыми ловушки. Сначала дней было десять, потом пятнадцать, а потом перевалило и за двадцать. Предчувствие, видимо, оказалось ложным – убийца не возвращался к месту преступления. Интересно… почему?
Стоя у крыльца избушки и размышляя об этом с медленно тлеющей папиросой во рту, Валерка вдруг увидел довольно крупную птицу, летящую прямо к избушке. Это оказался большой черный дятел с ярким красным пятном на голове. Он прямо с лету намертво прилепился к стволу сухого дерева, служившего Афанасию коновязью, и заколотил по нему крепким клювом. Высохшая до звона древесина резко усилила стук, разнесла по ближней округе. Раньше Валерка только бы порадовался лесному барабанщику, а теперь почему-то подумал: «Как гвозди в гроб забивает…» От этой мысли стало так нехорошо, что он махнул рукой на дятла, тот сорвался со ствола и быстро исчез за деревьями на краю поляны.
Ночью опять приснилась Маринка. Она была какой-то грустной, и он спросил: «Почему?» «Да вот по тебе скучаю, – вздохнула она. Но, когда Валерка попытался ее обнять, отстранилась. А потом и вовсе отошла на несколько шагов. Он двинулся было за ней, но Маринка предостерегающе подняла руку и сказала: Никогда не ходи за мной, если даже я буду тебя звать. Нельзя за нами, рано тебе еще. Я не затем пришла. Я… не надо… через воду… милый…» И исчезла.
А под утро из-за речки донесся долгий звериный рев. Валерка поначалу даже решил, что ему и это приснилось. С трудом дождавшись рассвета, они с Карпычем пошли к горе, держа на изготовку оружие.
Спустившись в соседнюю долину, Зверь долго шел прямо по ручью, а потом поднялся по длинной и пологой каменистой осыпи к глухому распадку и залег. Наступивший сентябрь, сигналивший желтеющими листьями о приближении уже не столь далекой зимы, давал о себе знать, навевая дремоту, и Зверь проспал почти двое суток. Открыв глаза, он вспомнил об остатках добычи возле человеческого жилья и решил было направиться к ней, но вдруг его внимание привлек совсем близкий призывный рев лося. Зверь вспомнил, что в это время у горбоносых великанов начинаются бои между самцами и только что прозвучавший трубный звук есть не что иное, как вызов на поединок. Укрывшись за выворотнем, Зверь умело повторил рев и почти тут же услышал треск ломаемых сучьев. Распаленный лось, низко наклонив рога, мчался без дороги, кажется ничего не видя налитыми кровью глазами. Пропустив мимо костяные пики смертельного оружия, Зверь обрушил всю свою тяжесть на спину лося и несколькими ударами лапы перебил хребет.
Теперь необходимость брести в соседнюю долину отпала, он лишь время от времени спускался к ручью – утолить жажду. Только когда последние кости лося были дочиста обглоданы и снова надоели трава и ягоды, Зверь вспомнил об оставленной лошади, хотя понимал, конечно: от нее мало что осталось. Но рядом могла быть еще одна… Уже почти подойдя к речке, он почувствовал, что какой-то гибкий прут зацепил его за шею. Не придав этой мелочи значения, Зверь шагнул вперед. Прут не желал отпускать. Он дернулся сильнее, но прут сдавил горло и рывком отбросил назад. Зверь понял, что угодил в ловушку, об этом говорил и еле различимый запах человека, исходивший от прута, который он сразу не учуял. Взревев, Зверь принялся дергаться изо всех сил, но петля только сильнее впивалась в шею, разрывая шкуру и перехватывая дыхание. Зверь беспомощно затих, а потом в отчаянии еще раз рванулся изо всех сил. В глазах его полыхнули красные круги, горло перехватило, как клыками, но трос звонко лопнул, и медведь кувырком полетел под гору. Петля чуть ослабла, с трудом пропуская воздух в легкие, однако как он ни старался, не смог ее стянуть ни когтями, ни зубами. Тяжело покачиваясь, Зверь развернулся и пошел назад, но, даже не добредя до места, где его подкарауливала вторая ловушка, бессильно свернул в кусты и упал на мох…
Сопровождавшая Карпыча и Валерку Найда, перебравшись на другую сторону реки, боязливо заскулила и отказалась входить в лес. Хозяин попытался было тащить ее силком, но потом махнул рукой: понятное дело – боится, редкая собака на медведя идет.
Сжавшиеся как напряженные пружины, готовые выстрелить на любой шорох, они медленно двигались по тропе, высматривая попавшегося зверя.
Вдруг прямо из-под их ног с громким шумом взлетел целый выводок едва оперившихся рябчиков. Полковник лихорадочно вскинул ружье, машинально рванул курки и грохнул в просвет тропинки из обоих стволов. Рябчики веером разлетелись кто куда.
– Ты что, Карпыч?! – только и успел крикнуть Валерка, мгновенно поняв, что пойманный зверь получил лучший сигнал о приближающихся людях и подойти к нему теперь незаметно просто невозможно. Если, конечно, вообще с испугу петлю не оторвал.
– Да перетрухнул я, – честно сознался Полковник. – Не ожидал этих засранцев под ногами!
Первая петля оказалась пуста, но так и должно было быть – медведь шел из-за перевала. Зверь был не виден и во второй. Когда они подошли, все стало ясно – на стволе толстой лиственницы болтался обрывок троса. Следы говорили, что медведь, оборвав петлю, пролетел какое-то расстояние вниз, а потом убежал в сторону.
– Ушел, – вздохнул Валерка. – Точно, напугали.
– Ушел, – подтвердил, вздохнув, Полковник. – Больно здоровый, гад, оказался. – Он глянул на обрывок троса: – Чистейший минерал! Теперь уж здесь не покажется. По следу бы, да куда без собаки. Скараулит еще…
– Вполне может, – согласился Валерка, – он злой сейчас, с петлей-то на шее… Ну что, пуганем еще раз косматого на дорожку?
– Пуганем. – Карпыч вскинул двустволку и отдуплетился вверх. Эхо укатилось по склону. Постояв немного, он смущенно обратился к Валерке: – Я эта… переволновался, видно. Рябчики еще эти проклятые! Живот че-то прихватило. Ты покури чуть. Я сейчас. – Быстро сняв патронташ и повесив его на сучок рядом с ружьем, он нырнул в ольховник.
Недалеко от тропинки несколько раз прокричала кедровка, как бы предупреждая лесной люд, что где-то рядом появилась опасность. «Позднее зажигание, – мысленно высмеял ее Валерка, – хватилась, мать…» Он глянул на кусты, за которыми присел Полковник, хмыкнул, закинул карабин за спину и, прикуривая, наклонился над спичкой, пряча ее от ветерка между ладоней. Если бы он знал, какую смертельную ошибку только что совершил! «Никогда не носи оружие в тайге за спиной накрест, – не раз говорил ему в детстве отец, – вылетит зверь и не успеешь стащить через голову. Носи только на правом плече, чтоб под рукой было – успеешь сдернуть и выстрелить». И он всегда помнил отцовскую заповедь. Но тут как-то машинально поступил по-другому, чтоб прикуривать удобнее было, чтоб обе руки были свободны…
Зверь как будто только и ждал этой ошибки двуногого, чтобы рассчитаться со своим обидчиком, запах которого, исходящий от петли, он узнал сразу. Когда человек вздрогнул от его хриплого рыка и испуганно вскинул глаза, медведь уже летел на него, отводя лапу для короткого замаха и тут же резко выбрасывая ее вперед.
От удара в грудь Валерка плашмя рухнул на землю, придавив карабин собственной спиной. Шансов перевернуться на живот или выдернуть из-под себя оружие, зверь ему не оставил.
Карпыч, на бегу натягивая штаны, с криком мчался к зимовью.
Выйти одной из лагеря можно было, только пока все спали. Верка так и поступила. Проснувшись, словно по будильнику, в четыре утра, она быстро оделась, прицепила к поясу наган и побежала к водопаду.
Он уже успел снять свой датчик и сжал ее в объятиях. Верка не выдержала и заплакала – и от неимоверно долгого ожидания, и от всех накопившихся страхов и переживаний.
– Успокойся, дорогая, успокойся, – утешал он ее, а глаза самого тоже предательски блестели.
– Беда у нас, – всхлипнула Верка, – медведь убил Афанасия. Помнишь, тот хромой медведь, я тебе о нем рассказывала… Который ко мне за сахаром приходил…
– Я знаю, но… – Гир сделал паузу, понимая, что ее сейчас ждет новое потрясение. – Его убил хромой, но не медведь… Хромой медведь Афанасия не трогал. Убийца – один из ваших людей.
– Как? – Верка вскинула заплаканное лицо.
– Сейчас все объясню. Я видел убийцу сам. Большой бородатый рабочий, который хромает.
– Тамерлан! – Она почти выкрикнула имя.
– Да, Тамерлан… Он, понимаешь, как бы мое зеркальное отражение. Когда в полнолуние я становлюсь гуманоидом, он превращается в медведя. В очень злого медведя, жаждущего крови.
– В оборотня! – ужаснулась Верка. – Значит, не зря, не зря я так думала, не зря Зденек про приметы говорил! Выходит, он настоящий оборотень!
– Да, оборотень. Но если я становлюсь гуманоидом с полуночи до полуночи, то у него это происходит, кажется, с заката до рассвета. Иногда в течение нескольких дней, может быть, когда он не добывает сразу крови…
– Ужас какой! – Верка вся трепетала. Гир пытался успокоить ее, гладя по спине, но она не могла погасить в себе дрожь. – Я знала!.. Сердцем чуяла!.. Убил! Убил Афанасия!
– Да. И будет убивать других, если его не остановить. Но как – я не знаю. Я не знаю, уничтожит ли его физическая смерть или он просто перейдет в параллельный мир и будет нести свое зло оттуда. У нас просто нет такого явления.
– Остановить… – Глаза Верки высохли, она лихорадочно о чем-то думала. – Остановить… Если уж все так похоже на небыль, на какую-то средневековую мистику, то и действовать надо, как делали там…