— Тут безопасно пока. Вы, главное, шаг в шаг, — говорил Шульга. — А то мало ли. Палок, чтобы вытащить уже нет. И топор — гниль какую срубить — тоже просрали.
Медленно, по шагу в минуту, они подошли к плотной стене из кустов орешника и молодой лозы. Над кустами вился дым, и слышна была жизнь. Шульга попытался пробиться сквозь кусты, но лишь оцарапался.
— Вот если б не знал, что там живут, если б сам не видел… — сказал он, обходя кустарник по окружности.
Стволы лещины в одном месте расступались, пропуская внутрь, бочком, в полоборота. Пройдя несколько шагов вперед по колено в воде, Шульга вполголоса скомандовал:
— Сюда вроде.
Еще чуть-чуть, и вода стала постепенно отступать, обозначая твердые кочки. Начался берег, встретивший их зарослями огромной, в рост человека, крапивы. Шульга, ойкая, раздвигал ее, злясь на птиц, которые кружили теперь прямо над ним и весело перекаркивались. Было видно, что зрелище ойкающего двуногого доставляло им радость.
Наконец, закончилась и крапива — вся троица вышла на ровную площадку, на которой по-утреннему потрескивал костер. У огня копошился мужчина вполне обыденного вида: одет он был в тельняшку и бахилы, лицо украшали пышные капитанские усы.
— Здрасьте, Петька! Здрасьте, Васька! — улыбнулся он, распрямившись.
— Нас вообще-то Серый зовут, — сказал Серый. — И Шульга, Хомяк.
— А, — посмотрел на них мужчина, — я не вам «здрасьте» говорил. Я им «здрасьте» говорил, — он кивнул на птиц. — Это друзья мои. Петька и Васька.
— Это вы про ворон что ли? — нахмурился Хомяк.
— Сам ты ворона, — усмехнулся мужчина. — Это не вороны, а во́роны, — мужчина сделал ударение на первый слог. — Ворона — птица дурная, стадная. А во́рон умнее некоторых человеков. Он и говорить может, но не абы с кем.
— А вас Степан зовут? — почтительно обратился к нему Шульга, помня о том, что от расположения колдуна зависит их здоровье, судьба, а также продолжительность жизни.
— А меня Степан зовут, — согласился мужчина.
Шульга всмотрелся в его черты. Росту он был примерно такого же, как и тот Степан, которого они с Хомяком помогали сносить с дороги в деревне Буда. Но все мужчины деревни Буда были примерно одинаковы ростом. Черт лица того, первого, Степана он не запомнил, но капитанских усов у него точно не было.
— Вы — Настенин отец? — широко улыбнулся Шульга.
Когда он начинал об этом спрашивать, ему казалось, что он мог бы продолжить этот вопрос какими-то теплыми словами о своих отношениях с девушкой, но, глядя на посуровевшее лицо Степана, осознал, что ничего существенного, например: «А я — ее жених», — произнести не может.
— Как Настенка, кстати? — спросил Степан так, как если бы он говорил про хорошо знакомого ему, но не родственно близкого человека. — Не обижают ее кибальчиши заезжие?
— Да нет, не обижают, — поперхнулся Шульга.
Подумав, он уверил себя в том, что их формат отношений с Настеной не подпадал под категорию «обижать».
— Вот и хорошо, — закрыл Степан интонационно тему с Настеной. — Коль дошли, садитесь, завтрекать будем.
Он снял с металлического листа скворчащие кусочки мяса и протянул приятелям по несколько штук.
— Это жабы? — серьезно спросил Серый.
— Да вы сдурели, что ли? — усмехнулся Степан. — Я не француз. Я жаб не ем. Щука жареная. Утром еще плескалась.
— Свежачок, — похвалил Хомяк.
— А откуда щука? — недоверчиво покрутил головой Серый. — Я думал — раз болото, значит — жабы.
— Тут озеро, — неохотно объяснил Степан. — К нему, не умея, не выйдешь, даже если сильно болоту понравишься. Но хорошее озеро. Вокруг — сплошные топи, озеро с них воду собирает. Оно как бы по центру — так всегда на больших болотах. А рыба там не пуганная. И дна вообще нет.
— Интересно, — флегматично заметил Хомяк. — Серый, ты, может, свой этот кусок не будешь? Так я бы доел.
— Буду, — отпихнул его Серый.
— А Петька и Васька — с детства мои дружки. Я еще сюда пацаном приходил, они тут жили. На болоте. С тех пор и общаемся. Я как рыбу чищу — им требуху раскладываю. Требуха подгниет, муха на нее сядет — им самый смак. Свежую рыбу вообще не любят. А за требуху они очень радуются. Потом кружат надо мной и крыльями так мах-мах делают. Это у них «спасибо», на птичьем языке. Им лет двести уже. Как минимум. Нормально они вас привели, — Степан улыбнулся воронам, по-хозяйски расхаживающим по поляне.
Серый наклонился к приятелям и быстро покрутил пальцем у виска, концентрированно выражая свое мнение о психическом здоровье хозяина поляны. Тот быстро обернулся, успев заметить жест — Серый быстренько сделал вид, что чешет над ухом.
— Хе! — усмехнулся себе в усы Степан и покачал головой.
Шульга раздраженно пихнул Серого: ему казалось, что колдун теперь обидится и выпроводит их ни с чем. Хомяк наклонился к Шульге и свистящим шепотом сказал: «Давай проси, че ты тянешь?» — Шульга поднял руку, показывая, что пока для разговора не время. «Давай, ну», — снова шепнул Хомяк, но Шульга сделал вид, что смотрит в другую сторону.
— Дело у нас к вам есть, — заговорил сам Хомяк.
— Не дело, просьба, — перебил приятеля Шульга. — Просьба одна. Очень надо.
— Про просьбу вашу, ребята, я, положим, знаю, — усмехнулся Степан.
— Откуда? — простодушно вскинул брови Серый.
— Ай, дурни вы, дурни! — улыбнулся в усы хозяин поляны. — Тут так дела не делаются. Сначала посмотреть мне надо. Что это за ребята ко мне такие пришли? Может, плохие? Может, вред от них? Посмотреть. А потом говорить будем. Если будет нам о чем говорить.
— Типа, экзамена, да? — уточнил подчеркнуто серьезно Хомяк.
Все мыслимые экзамены в своей жизни он уже провалил.
— Экзамена, — повторил Степан и усмехнулся. — Ну-ну. Остров-то знаете как называется?
— Какой остров? — подался вперед Шульга.
Он воспринял вопрос как начало экзамена.
— Да это вот место.
— А это остров? — удивился Серый. — В болоте разве острова бывают?
— А как же, — улыбнулся Степан. — Он продолговатый по форме. Как Мадагаскар, если географию в школе хорошо учили. Вокруг — болота, кое-где — трясины. Видите, там деревья растут? — он показал на виднеющиеся из-за кустов вершины. — Это — буки. Вообще, буков в наших краях нет. Вырубили когда-то подчистую. На растопку, на постройку. А тут есть. Потому что человек досюда не добрался. Вся экосистема сохранилась. Здесь с первобытных времен не менялось. Болото — старое. Ему, может, миллион лет. Тут вокруг — вся Красная книга.
— В этой хижине живете? — вежливо поинтересовался Шульга, кивнув на небольшую деревянную постройку.
— Да, сбил еще, когда в вашем возрасте был. Там буржуйка, кровать. Из-за того, что комната маленькая, зимой тепла хватает.
— Нормально. Я бы тоже, может быть… — Шульга не закончил мысль, так как сам не знал, что он «тоже может быть».
Он был уверен в том, что на этой земле, затерянной среди болот, он бы не протянул и недели.
— Тут раньше женщина жила, ведунья. Травы знала. С волками, говорят, дружила. Ее Степанидой звали. Так и прозвали эту сушь — Степанидин остров.
— А откуда вы, допустим, соль берете? Спички? — задал бестактный вопрос Хомяк.
— На рыбу меняю, — объяснил мужчина, — у местных. Их, правда, редко когда увидишь, а сам я с болот не выхожу.
— От ментов ховаетесь? — снизил голос до доверительных интонаций Хомяк. — По «мокряни»?
Мужчина прилег, откинувшись на локти, и рассмеялся. Смеялся он долго, но не обидно.
— Поплутали малек? — подмигнул он Серому, отсмеявшись.
— Мы еще вечером вчерашним к вам пошли. И там с нами такой инцидент произошел, — ответил тот, — я даже затрудняюсь, как описать.
— Бежали, обоссавшись, — хрипло поддакнул Хомяк.
— Вы не знаете, кстати, — подхватил Шульга, — что тут живет? Большое такое? Воет и рычит. И плюхает.
Мужчина снова рассмеялся и повторил за Шульгой: «Плюхает!» Было видно, что сама идея серьезного ответа на этот вопрос доставляет ему невиданное веселье.
— Да есть тут один, — сказал он свозь смех и посмотрел почему-то на небо. — Плюхает что надо!
— Ну, это так было… Необычно, — попробовал Шульга дать понять, что пережитый ими опыт имел не вполне комедийные черты. — Чуть не утонули мы. Тут не очень для бега ландшафт приспособлен.
— Это хорошо, ребята, что вы тут ночью поприключались, — непонятно сказал Степан. — Сократили знакомство. Как-никак, теперь с вами объясниться проще будет.
— Не, ну мы бы знали, утром бы пошли, — не согласился с тем, что опыт был хорошим, Серый.
— И думаете, пришли бы сразу? Сюда? На сушь? — хмыкнул Степан. — Это болото. Пока не покружит — не выведет. Оно и меня иногда так водит, что одуреешь. Так это меня! Но вы к этому так отнеситесь. Вот вы когда в город на машине приезжаете, за рулем, и когда в него же на поезде попадаете, ощущения разные?
— Разные, — согласился Серый. — Когда на машине — бухать нельзя. Ну и магазин, кабак — все рядом.
— И как бы получается, что город на машине и город на поезде — два разных города?
— Как бы так, да, — согласился Серый.
— Вот так и тут. На эту поляну, ребята, только по-плохому попасть можно. По-хорошему не пускает. Ходили бы рядом — не разглядели бы.
— Так это. Про дело, — напомнил Хомяк.
Ему не терпелось.
— Про дело мы с вами вечером. А сейчас мне надо кружки на окуня проверить. Ты, — он ткнул пальцем в Шульгу. — Со мной идешь. Грести будешь.
— А можно и мы пойдем? — спросил Хомяк.
— Нельзя, — строго ответил Степан. — На хозяйстве оставляю.
— А чего нам тут делать, в натуре? — расстроился Хомяк.
— Голубики поешьте, — Степан увидел, что лицо Хомяка подернулось смертельной скукой. — Дурень, здесь у голубики завязь формируется, когда багульник цветет. А у багульника пыльца тут веселкой называется. Как ты понимаешь, плохая вещь веселкой называться не будет: пуще спирта забирает. Если голубику с куста берешь, а она вся в голубоватом налете — так и знай, багульник опылил. «Твое здоровье!» — и в рот. Только голова потом болит люто. Так что ешьте ягоды, дети. Только в болото не лезьте, как этих ягодок поедите.