Николас закрыл глаза.
«Чего я хочу, – спросил он себя и ответил: – Мои желания не изменились. Я хочу того же, ради чего ввязался во всё это несколько лет назад. Хочу свободного Циалеша, равно свободного от неккеновской долговой кабалы и от мантийского внешнего управления. Хочу, чтобы мой Циа жил спокойно.
Последнее неосуществимо, – подумал он, – неосуществимо в принципе. Шесть лет назад людям, которые просто хотели спокойно жить, пришлось взять в руки оружие. Целый год Циа раздирала гражданская война. Теперь мы снова возьмёмся за оружие, по другой причине, но с той же целью… Иного покоя не бывает. На мирах, которые должны Неккену или приняли Манту, царит спокойствие, но это спокойствие коматозного больного. А мы хотим жить».
И связь установилась.
Зондер ответил мгновенно: воздух сверкнул, задрожал, и вот он, Доктор, – ярко-рыжий и иссера-бледный, лежит на столе грудью и ухмыляется. Во время предыдущего краткого сеанса звонок всё-таки прошёл в Ситаун. За несколько минут ожидания Макс успел проснуться и даже умыться. Теперь он пил кофе. Николас уставился на полуведёрную чашку в руках Зондера: сувенирная была чашка, в честь пятилетия Революции, на боку алела надпись «Победителям!», а за нею смутно различалось знамя, реющее над руинами. Самый подходящий сосуд для ярого диссидента…
– Ну, – сказал диссидент, грозно вращая глазами, – чего надо? Если зря разбудил – убью. Я час назад лёг. Статью писал.
Николас сплёл пальцы в узел.
«У меня было много времени, чтобы подготовиться к беседе, – подумал он, – но я всё равно не готов к ней».
– Рэй сбрендил на радостях, – продолжал Зондер, уставившись поверх головы Николаса в невидимое тому окно. – Давайте, говорит, товарищи, амнистию объявим. Только амнистии нам не хватало. Ну что? Ник, излагай.
– Макс, – проговорил тот, – плохие новости.
– Ясно, что не хорошие. – Доктор отхлебнул из своей юбилейной бочки. – Хорошие могут подождать до утра. Что случилось? Ты бледный как мышь. Но ты постоянно такой, поэтому я ни о чём догадаться не могу.
Углы Николасова рта дёрнулись: он представил себе бледную мышь и заключил, что действительно выглядит не лучше.
Доктор вздохнул.
– Что, – флегматично предположил он, – Акена передумала? Выдвинула новые требования?
– Нет.
Зондер ухмыльнулся:
– Война началась?
– Нет, – ответил Николас почти с облегчением. – Пока нет. Я о мантийской интервенции.
Доктор приподнял брови, чуть помедлил и кивнул.
– На Сердце Тысяч? – мягко уточнил он; на лице его выразилось, что он уже уловил суть и хочет только помочь Николасу собраться. – На Циа?
– На Циа. Макс, личность интервента…
Зондер снова кивнул, не спуская с него глаз. Николас набрал воздуху в грудь и проговорил – раздельно, дёргано, тихо:
– Настоящим мантийским агентом на Циа был Эрвин Фрайманн.
Зондер моргнул.
– Что? – тихо переспросил он, нахмурившись.
– Его зовут Алзее Лито, – выдохнул Николас. – Он природный мантиец.
И Доктор не изменился в лице. Известие как будто совершенно не взволновало его, он только деловито похмыкал, в рассеянности облизал губы и потёр бритый затылок. Николас смотрел на него, беспомощно моргая. Время шло, счётчик в углу экрана листал секунды и показывал растущую стоимость сеанса (неактуальную, потому что связь теперь оплачивал Неккен), а Доктор молчал. Ожидая ответа, Николас задержал дыхание; ответа всё не было, и в глазах у него поплыло.
– Человеку свойственно ошибаться, – сказал наконец Зондер и неожиданно спросил: – Ник, как ты себя чувствуешь?
Тот опомнился и судорожно втянул воздух в лёгкие. Зондер заглянул ему в глаза, насколько это позволяла голограмма. Лицо Доктора выражало профессиональную заботу и человеческую печаль. «Он так держится, – подумал Николас со смешком, – словно его это вообще не волнует… Впрочем, он всегда так держится».
Но Доктору он по-прежнему верил. Пусть знания Зондера-ксенолога не выдержали проверки боем, в других сферах компетенции его авторитет оставался неколебимым.
– Я не знаю, что делать, – сказал Николас.
Макс покачал головой.
– Я спросил, как ты себя чувствуешь.
Николас помолчал. Губы его болезненно искривились. Некоторое время он колебался, а потом честно ответил:
– По-моему, я уже умер.
– Это неправда, – негромко сказал Доктор. – Ты жив. Знаешь, Арни прав. Пока нам на голову не падают астероиды, ничего страшного не происходит.
– Макс… – через силу выговорил Николас. Его снова начинало трясти, мука подступала с удвоенной силой, – Макс, вы не понимаете. Мы ему доверяли. Абсолютно. И я…
– Да, да. – Доктор отмахнулся, как будто услыхал банальность. – Ник, это нормально. Природный мантиец и должен внушать абсолютное доверие. Я тебе больше скажу: я даже тебя подозревал. Слишком уж ты мне нравился. Умный, честный, надёжный. Мантиец мантийцем, – и Зондер ободряюще улыбнулся.
«Что?» – беззвучно переспросил Николас, а потом просто уставился на Доктора круглыми глазами.
Он ожидал какой угодно реакции, только не этой. Он совершенно перестал понимать ход мыслей Зондера.
– Дело не в том, – как ни в чём не бывало продолжал Доктор, – где мантиец и кто мантиец. Дело в том, что мантийская система воспитания в данный момент на Циа не применяется нигде, и даже отдельные её элементы замечены только в двух или трёх деревенских школах. И симпатий к Манте никто на Циа не питает. Честно сказать, Ник, я склонен верить Эрту Антеру. Всё это время на Циа находился интервент, но интервенции нет уже очень давно.
«Что? – повторил Николас. – Так что же, значит…» Движение мыслей совершенно прекратилось, словно натолкнулось на какую-то преграду. Николас открыл рот да так и остался сидеть дураком. Доктор любил ломать стереотипы, только делал это с размаху и не соблюдал технику безопасности, и человеколюбия ему не хватало, несмотря на медицинскую специальность. В происходящем было что-то очень хорошее и очень плохое одновременно, но суть его Николас не мог ещё уловить.
– Ну что ты так на меня смотришь? – ухмылялся Зондер. – Да, я допускал разные варианты. Ты тоже подозревал Улли, а по-хорошему должен был подозревать и меня. В итоге, конечно, нас всех надули. Но если наш интервент – товарищ Фрайманн, тогда всё складывается просто идеально.
«Идеально?» – Николас ошеломлённо моргнул.
– Но… – заикнулся он.
– Что? – Зондер выгнул бровь.
– Если это… новая схема?
Доктор пожал плечами.
– Схем много, результат один, – менторским тоном сказал он. – Ты это прекрасно знаешь. Мантийцы заходят с разных сторон, но добиваются одной простой вещи. Население планеты должно о них мечтать. Буквально грезить. Манта не может никого взять силой. Даже во время Великой войны они целили уничтожить флот, выкосить управленцев, сжечь инфраструктуру, но не оккупировать миры, где их очень сильно не хотели. Нет мечты, нет симпатии – о чём говорить?
Он посмеивался. Яркие глаза смотрели пристально, оценивающе, точно насквозь. Голограмма была настолько качественной, что различался каждый алый сосудик в белке. Потом Зондер сказал просто:
– Слушай, Ник, да зачем тут вообще что-то изобретать? Сразу после Гражданской Фрайманн в качестве народного героя мог бы брать Циалеш тёпленьким. Разыгрывать несколько схем сразу. А он вместо этого самозабвенно являл нам образец офицера. Зачем он это делал и зачем председатель Комитета откровенничал с Йелленом. Это очень интересные вопросы, и я над ними подумаю. Но за Циа я спокоен, а потому и товарища Фрайманна не считаю врагом.
Николас сглотнул.
– Но…
Зондер покачал головой.
– Успокойся, – сказал он. – Не казнись. Ни твоё Управление, ни отдел мониторинга, ни я в принципе не могли его обнаружить. Разве что чудом. Стерлядь ему не подчинялся, он вёл параллельную линию вслепую и о существовании настоящего интервента мог только догадываться. Я сейчас припоминаю обстоятельства и думаю, что товарищ Фрайманн не просто бездельничал, а активно саботировал работу. Начиная инфильтрацию, Комитет завёл на Циа массу агентов влияния. Если помнишь, до Революции интранет ими просто кишел, да и журнальчики продавались повсюду. И куда они все делись? Были их тысячи, а на Двойку полетела от силы пара десятков. Сами увяли. Ни один не получил от главного ни помощи, ни поддержки.
Слушая его, Николас нелепо хлопал глазами. Слова Макса потрясали его едва не больше, чем раскрытие настоящей личности Алзее Лито.
Зондер полюбовался на него и фыркнул, опустив нос в чашку.
Николас молчал. Истинное положение вещей уже открылось, но нужно было найти смелость на него взглянуть. Пока что он понимал только, что у него бегают глаза. Разум его был девственно пуст. На границе сознания брезжили тени догадок и мыслей, и крепло какое-то неприятное, тёмное чувство.
Спохватившись, он поспешно проговорил:
– У меня были и другие предположения.
Он уже сам разуверился в них, но Доктору нужно было доложить.
– Излагай, – сказал Доктор, прихлёбывая кофе.
– Если прошла дезинформация? Агента действительно перевербовали, но не мы, а сам Эрт Антер. Вы подтвердили, что неуспех ученика ударил по учителю. Что, если агент сознательно провалил интервенцию с целью ослабить позиции Сана Айрве?
И Николас даже отшатнулся от голограммы: Зондер встал и перегнулся к нему через стол.
– Против учителя? – несвязно изумился Доктор. – Учителя топить? Ник, ты не понимаешь, что такое для мантийца Учитель! Это больше, чем для нас мать и отец, вместе взятые! Потому что у человека отношения с родителями могут быть и прохладные, а учитель для мантийчонка… А, нереально.
Он махнул рукой – и внезапно задумался. Сел, сощурился, подёргал себя за ухо, потёр ломаный нос. Николас смотрел на него завороженно, не решаясь даже догадываться о том, что занимает его мысли. Мало-помалу лицо Зондера озарялось улыбкой хищной и вдохновенной.
– Тут есть одно любопытное обстоятельство, – вполголоса протянул Доктор, глядя куда-то вкось. – Ага, ага… Хорошо-то как. Всё складывается. Фрайманн знал о разговоре Антера с Йелленом?