Альда… Ее зовут — Альда. Звали — Альда.
Ей так хотелось без плана, без карт
Мчать путями большими,
Ей так хотелось ворваться в ад
На своей горящей машине.
Плохая песня! Зачем врываться в Ад? Ад и так есть, он в каждом из нас, просто меняются маски. И у стриженой наверняка есть своя Преисподняя, и даже у белозубого Джимми-Джона.
Дорога, что ведет на запад — неровный проселок, загадочная дорога, которой я ни разу не проехал до конца…
Река? Да, кажется, именно так можно проехать к реке, к той, где белый город.
Дороги нет. Лес. Солнце. Эль-Рей.
[…………………………..]
Да, картинка! Акула прислала картинку, новую, я-неспящий ее даже не открывал. И время указано — как всегда по Афинам. Жаль, не могу приказывать доктору Джекилю! Я бы ему запретил…
И он никогда не увидит Эль-Рей.
Глупость, глупость, глупость! Его (меня! нас!) просто присадили на картинки, на чертовы файлики Франкенштейна. Может, поэтому в городе все не так, может, поэтому и солнце не в радость, и синее небо не в радость? Потому город и пустеет?
…Том Тим Тот, лилипут наглый, подскажи! Акула говорила… Она говорила, что файл Альды (Альда! ее зовут Альда!) — просто ее сон, но туда мы попали вдвоем с этим австралийцем, поэтому программа не выдержала…
А у меня, в моем Эль-Рее, тоже есть программа? Альда побывала «здесь», а город — только для одного, только для меня.
Питер Пэн? Она читала Питера Пэна? Эту книгу читают «там», а не во сне. Или в программе предусмотрено даже такое, даже книжка про летающего киндер-сюрприза? Том Тим Тот, когда нежился на пляже, тоже читал про каких-то бегемотов.
Прямо? Да, прямо. Если у моря тоже пусто, значит… Значит — пусто! И ничего не придумать.
Ей так хотелось на белый свет
Пролить золотую желчь.
Ей так хотелось подняться наверх
И небеса поджечь.
Альде тоже хотелось наверх, к самому небу. В ее мире чудес, кажется, нет. Программа не предусматривает, как выразилась Акула.
…Пустой троллейбус. Еще один… Теперь бы затормозить, забраться в кабину, сесть за руль. Давняя мечта: солнце, пустой троллейбус, бесконечная дорога. Путь в Рай! Но сегодня все не так, все по-другому. Мне не увидеть Эль-Рей — никогда…
Не смей! Не смей, трусливый мистер Хайд! Ничего не случится, «здесь» всё возвращается, и все возвращаются. Люди могут исчезнуть, и город может исчезнуть, но они все равно вернутся!
А если…
Не смей, не думай!
[…………………………..]
Скала… Значит, за поворотом — море, а прямо по тропе — пустая станция и брошенный лагерь. Оттуда легко попасть к странному санаторию, где темный подвал, еще дальше — незнакомое кладбище на холме…
Море!
Ехать некуда. Я уже знаю, что там — пустой берег, пустая набережная. И поселок тоже пустой. «Здесь» не требуется тыкаться носом, чтобы понять такое. Мой Эль-Рей пуст. Да и какой это теперь Рай? Тот же Ад, только залитый солнцем.
И вот за солнцем она на заре
Гонит усталый мотор.
Она никогда не увидит Эль-Рей,
И не увидит никто.
Отсюда моря не видно, разве что подняться на пригорок. Только зачем? И так все ясно. Солнце, небо, равнодушная зелень до самого горизонта. И все-таки стоит посмотреть. Вдруг?
…Кажется? Кажется, конечно! В такой день контуры не могут расплываться, не могут течь. Это лишь в темноте, в сумерках. Ничего страшного, завтра все вернется, все будет по-старому.
[…………………………..]
…Восемь цветов. Черный — внизу. Над морской ширью, над мертвым покоем. Я ждал, тебя, радуга! Я все понял.
Каждый Охотник Желает Знать…
Она никогда не увидит Эль-Рей,
И не увидит никто.
43. КЛУБ(Rezitativ: 0'42)
Песня на этот раз запомню обязательно запомню… это легко очень легко… зря купился зря акула снова задумала не снова все время… странно засыпать и знать… темно всегда темно… песню легко запомнить легко повторить… куда зовет акула… не колыбельная кто сочиняет не я же… акуле не верить… неверитьневеритьневерить…
[…………………………..]
Не комната — веранда, даже не застекленная. Столик, два шезлонга, на столике нечто желтое в графине… Компьютера, между прочим, нет. А как же инсталляция?
Инстал-ля-ци-я! Инстал-ля-ци-я! Тьфу, привязалось!
За крыльцом — баскетбольная, площадка. Конечно, не совсем баскетбольная, но тут я не спец. Дальше лес, за лесом… Горы за лесом, и не маленькие. Тянь-Шань прямо.
…Как в Ташкенте? Да, как в Ташкенте, если посреди главной площади стать и на юг посмотреть. Только горы там дальше, у самого горизонта.
— Нимми-нимми-нот!
А вот и Акула. Не у горизонта — тут, в дверях, что внутрь дома ведут. Веселая улыбающаяся джинсовая Акула. Загар тот же, рубашка узлом — та же…
— День добрый! — вздохнул я. — По инглиш не спик из принципа. На эназе лэнгвиджэз — по невежеству. Впрочем, можем на латыни. Бене, фратере?
Хохотала Акула долго. Мне даже понравилось.
— Не пугайте, Том Тим! Латыни я боялся еще в колледже. А русская программа уже настроена. Добро пожаловать в клуб!
Я не выдержал — вновь оглянулся. В какой такой клуб? В баскетбольный, что ли? То есть не баскетбольный, за крыльцом не площадка (смотреть надо было!) — теннисный корт. Хоть по мне — никакой разницы. Мячик налево, мячик направо…
— В мой клуб, Том Тим. Помните, я говорил о связном файле — настоящем. Вот, прошу!
Кажется, «прошу» относилось не только к связному чудо-файлу «Веранда-Корт», но и к одному из шезлонгов. Во всяком случае, понял я именно так. А что в графине? Не апельсиновый ли сок? Прямо как в буфете возле станции канатки…
Спросить об Альде? Сейчас?
— Ну вот, Том Тим. Считайте себя полноправным членом клуба. А по случаю вступления вам полагаются подарки.
Спросить — но не сейчас. Ее файл в комплект подарков явно не входит.
Акула плюхнулась в соседний шезлонг, порылась загорелой рукой в кармане.
— Подарок первый. Извольте!
Даже «извольте»!.. Так это же пульт! Почти как телевизионный, только совсем маленький.
— Спасибо, друг Джимми-Джон. И что смотреть станем?
[…………………………..]
— …Обычный домик, так сказать, летний. — Акула развела руками, поглядела вокруг. — Я, знаете, друг Том Тим, не поклонник роскоши.
Тут он был прав. Комната — та, что примыкала к веранде, — выглядела истинно по-спартански. Даже койка оказалась раскладная, зеленого брезента.
— Такие использовали в британской армии в Первую мировую. — Акула явно уловила мой взгляд. — Месопотамский фронт. Очень удобно!
— Как у Колчака, — согласился я, продолжая бесцеремонно оглядываться. Правда, любоваться особо было нечем. А такое неспроста. Или друг Джимми-Джон привык к простоте, к брезентовым койкам и фанерным стенам — или все это для освежающего контраста. В Австралии, поди, на золоте обедает!
А что там в углу, на стене? Оч-ч-чень к месту! Темновато, правда, но посмотрим.
— Кончак? — Акула моргнула. — Татарский хан какой-нибудь?
— Племянник Чингиза, — кивнул я, не без опаски заглядывая в зеркало. С Джимми-Джона станется, превратить меня, скажем, в питекантропа…
— Ого!
— Сработало? — Акула была уже рядом. — Дело не сложное, но должно понравиться.
…В зеркале был я. Самый обычный, настоящий. Во сне не всегда помнишь себя, но тут сомнений не оставалось. Такой же, как «там». Правильный!
— Зеркало из «Белоснежки», друг Том Тим. Каждый видит себя оптимальным.
— Оптимальным? — Я невольно поднес руку к щеке, понаблюдал за стараниями меня — отражения. — Но это — обычное зеркало? Или…
[…………………………..]
Можно не спрашивать — «или». Парню в зеркале даже не тридцать — двадцать пять, не больше. Это вообще. А если в частностях… Нет, не стоит!
— Зеркало по Фрейду, — констатировал я, неблагодарно отворачиваясь от своего почти двойника. — У вас тут все по Фрейду, друг Джимми-Джон! В колледже увлекались психоанализом, да? Фрейд, помноженный на компьютер?
— Но почему компьютер? — Акула присела на пластиковую табуретку, нога легла за ногу. — Вы все время поминаете компьютер, Том Тим, но я говорил — сходства почти нет.
…Второй табуретки в комнате не оказалось. Как у обер-якобинца Максимилиана Робеспьера. Гостю ненавязчиво указывали на его место.
— В каждом втором фантастическом романе обязательно присутствует какой-нибудь компьютерный город, Джимми-Джон. Там все в личинах, все под «никами», все веселятся…
Акула поморщилась, дернула носком сандалии.
— Я же вам говорил — сходства мало. Компьютер нам и не нужен, более того, мир, где мы находимся, — это не файл, носитель куда более надежный. Файл, что я вам прислал, — лишь пригласительный билет…
…А странный файл! Не рисунки — чертеж. Нечто сложное, почти старый ламповый телевизор.
— Главное же — время. Мы не крадем его у жизни, мы лишь используем то, что прежде нам не принадлежало!
— Конкистадоры Гипносферы, — настало время морщиться мне. — Кортесы сновидений!
— Сами написали. — Акула оскалила зубы. — Это тоже важно — властвовать над собой в океане Оно. Точнее — подняться над океаном… Файл получили? С «Гипнономиконом»? Сегодня выслал, как раз перед тем как выпить снотворного.
…Опять снотворное! Раньше я думал, что дело в часовом поясе, а вот теперь начинаю сомневаться.
Знаю много о тебе, Джимми-Джон! Ведь тебе за пятьдесят, Джимми-Джон! В жизни часто везло, Джимми-Джон? Пьешь снотворное, как чай, Джимми-Джон? Хочешь стать Кортесом снов, Джимми-Джон!
— Кстати, узнаете, Том Тим? Впрочем, темновато…
Щелк!.. Нет, просто «хлоп»! Сомкнулись загорелые ладони, вспыхнула лампочка под потолком…
…Которой нет. Я ошибся, Акула желает стать не просто Кортесом. Тот не творил Свет, приговаривая «это хорошо!»