И она выполнила инструкции Тау. Вышла из туалета, сказала зрителям, что возвращается, и едва трансляция выключилась, последовала указаниям. Сошла вниз, как в ту странную ночь с Кальденом, повторила путь, которым они шли, когда он водил ее в глубокое подземелье, где поселили и поливали холодной водой Стюарта и все, что видел Стюарт. Когда добралась до места, Кальден — ну, или Тау — ее уже поджидал, привалившись к красному контейнеру. Он стащил вязаную шапку с бело-серых волос, но не снял кенгуруху, и от этого гибрида, от Тау и Кальдена в одном лице, на Мэй накатило отвращение, и когда он шагнул к ней, она заорала:
— Нет! Он замер.
— Стой, где стоишь, — велела она.
— Мэй, я не опасен.
— Я тебя не знаю.
— Прости, что не сказал, кто я такой. Но я не врал.
— Ты сказал, тебя зовут Кальден! Это не вранье?
— Помимо этого, я не врал.
— Помимо этого? Помимо того, что соврал, кто ты такой?
— Ты ведь понимаешь, что у меня не было выбора.
— Что вообще за имя такое — Кальден? Где ты его взял? На сайтах «Выбираем имя ребенку»?
— Ага. Нравится?
Его улыбка пугала. Мэй не надо быть здесь, надо уйти сию секунду.
— Я, наверное, лучше пойду, — сказала она и шагнула к лестнице. — По-моему, это какой-то чудовищный розыгрыш.
— Мэй, подумай головой. Вот мои права. — Он протянул ей водительские права. На фотографии — чисто выбритый темноволосый человек в очках, более или менее похожий на Тау, каким она его помнила, Тау из видеотрансляций, со старых фотографий, с портрета маслом у дверей библиотеки Бейли. Имя — Таулер Александр Господинов. — Посмотри на меня. Что, не похож? — Он сходил в свою пещеру в пещере, которую однажды делил с Мэй, и вернулся в очках. — Видишь? Теперь понятно, да? — И, словно отвечая на ее следующий вопрос, прибавил: — Я всегда выглядел очень заурядно. Сама знаешь. Потом избавился от очков, от кенгурух. Поменял внешность, пластику. Но главное, поседел. И отчего, как по-твоему?
— Понятия не имею, — сказала Мэй.
Тау обвел руками красный контейнер, и зал, и огромный кампус наверху.
— Вот из-за этого всего. Из-за этой ********[42] акулы, которая пожирает весь мир.
— А Бейли и Стентон знают, что ты тут шляешься под другим именем? — спросила Мэй.
— Конечно. Знают. Им того и надо. Говоря строго, мне нельзя покидать кампус. Пока я здесь, они довольны.
— А Энни знает?
— Нет.
— То есть я…
— Третий посвященный.
— И почему ты мне рассказываешь?
— Потому что ты очень влиятельна и должна помочь. Ты одна можешь все это притормозить.
— Что притормозить? Компанию, которую ты создал?
— Мэй, я ничего такого в виду не имел. И все происходит слишком быстро. История с Полнотой — она далеко за пределами всего, что я придумал, когда начинал, далеко за рамками всего, что правильно. Нужно как-то восстановить равновесие.
— Во-первых, я не согласна. Во-вторых, ничем помочь не могу.
— Мэй, «Сфере» нельзя достичь Гармонии.
— Что ты несешь? Как ты можешь? Если ты Тау, ты сам почти все это и придумал.
— Да нет же. Нет. Я хотел цивилизовать веб. Придать ему элегантности. Уничтожил анонимность. Взял тысячу несопоставимых деталей, слепил из них единую систему. Но я и в страшных снах не видел мира, где аккаунт в «Сфере» обязателен, а вся власть и вся жизнь текут по каналам одной-единственной сети…
— Я пошла, — сказала Мэй и отвернулась. — И я не понимаю, что мешает тебе. Бросай все. Раз ты в это не веришь — уходи. Живи в лесах.
— Мерсеру не помогло, правда?
— Иди на ***.[43]
— Извини. Извини меня. Но я из-за него тебя и позвал. Ты что, не понимаешь? Он — лишь одно из последствий. Будут и другие Мерсеры. Толпы других. Толпы людей не хотят, чтоб их нашли, а их все равно найдут. Толпы людей против. Но все изменилось. Раньше была возможность отказаться. А теперь все кончено. Гармония «Сферы» — конец всему. Мы заполняем «Сферу» до краев, запираем всех внутри — это тоталитарный кошмар.
— И виновата я?
— Да нет, конечно, нет. Но ты теперь — посол и глас. Ты — лицо «Сферы». Доброжелательное, дружеское лицо. И Гармония «Сферы» возможна благодаря тебе и твоему другу Фрэнсису. Ты придумала обязательные аккаунты в «Сфере», а он — этот свой чип. «АУтенДети»? Мэй, это бред и ужас. Ты сама не понимаешь? Всем имплантируют чипы во младенчестве, безопасности ради. И да, это спасет жизни. Но потом что — думаешь, в восемнадцать лет эти чипы внезапно удалят? Хрен там. В интересах образования и безопасности все, что человек делает, будут записывать, отслеживать, фиксировать, анализировать — и это навсегда. Он взрослеет, получает право голоса, право участвовать — и обязан пользоваться «Сферой». Тут-то и настанет Гармония «Сферы». За всеми будут следить, от колыбели до могилы, и бежать некуда.
— Ты и впрямь как Мерсер. Эта паранойя…
— Но я знаю больше Мерсера. Тебе не кажется, что, если страшно мне, кто почти все это говно придумал, тебе тоже не мешало бы испугаться?
— Нет. Мне кажется, ты оступился.
— Мэй, многое я изобретал только для забавы, ради извращенной игры — проверить, заработает ли, станут ли люди пользоваться. Все равно что гильотину на площади поставить. Как-то не ожидаешь, что в очередь выстроятся тысячи желающих сунуть туда голову.
— Ты так это видишь?
— Нет, прости. Неудачное сравнение. Но кое-какие наши проекты я… я просто хотел проверить, что скажут люди, прогнутся ли. Они покупались, а я через раз глазам своим не верил. А потом упустил момент. Уже Бейли здесь, и Стентон, и первичное размещение акций. И все полетело кубарем, и денег было столько, что хватало на любой маразм. Мэй, пожалуйста, вообрази, куда все это катится.
— Я знаю, куда все катится.
— Закрой глаза.
— Нет.
— Мэй, прошу тебя. Закрой глаза.
Она закрыла глаза.
— Пожалуйста, сложи эту мозаику — посмотрим, увидишь ли ты то же, что и я. Вот представь. «Сфера» годами пожирает конкурентов, так? Она от этого только сильнее. У «Сферы» уже девяносто процентов мирового поискового рынка. Конкурентов нет, эта доля растет. Вскоре она составит почти сто процентов. Мы оба с тобой понимаем, что если контролируешь поток информации — контролируешь все. Контролируешь почти все, что люди видят и знают. Хочешь похоронить какие-то данные навеки — пожалуйста, дело двух секунд. Хочешь кого-то уничтожить — пожалуйста, пять минут. Как восстать против «Сферы», если она контролирует всю информацию и весь доступ к информации? Они хотят, чтоб у всех был аккаунт в «Сфере», еще чуть-чуть — и его отсутствие станет противозаконным. И что тогда? Что будет, когда они возьмут под контроль весь поиск и получат полный доступ ко всей информации обо всех? Когда им станет известен каждый шаг любого человека? А все денежные транзакции, все медицинские и генетические данные, все эпизоды всех жизней, хорошие и плохие равно, всякое произнесенное слово потекут через один канал?
— Но есть ведь куча предохранительных мер. Не может такого быть. Власти не допустят…
— Это прозрачные-то власти? Законотворцы, которые своей репутацией обязаны «Сфере»? Которых можно размазать в мгновение ока, едва они раскроют рот? Что, по-твоему, случилось с Уильямсон? Помнишь, была такая Уильямсон? Она угрожала монополии «Сферы» — оп-ля, сюрприз, ФБР нашло у нее на компьютере страшные улики. Думаешь, это совпадение? Да Стентон уже человек сто вот так раздавил. Мэй, Полнота «Сферы» — это полный привет. И ты тоже ее дополняешь. Эта демократическая приблуда, «Демокша» эта твоя, или как ее, — господи боже. Якобы каждый голос услышан, а на деле бесчинствует толпа — общество без фильтров, где всякая тайна преступна. Это гениально, Мэй. Ты гений. Стентон и Бейли мечтали о тебе с первого дня.
— Но ведь Бейли…
— Бейли считает, что жизнь станет лучше, прямо-таки несказанно хороша, как только все получат свободный доступ ко всем, кого знают, и ко всему, что известно. Он искренне верит, будто ответы на все жизненные вопросы нужно искать среди других людей. Он взаправду убежден, что миру полезна открытость, этот полный и непрерывный всеобщий доступ ко всем. Что мир только этого и ждал — минуты, когда все души сольются в одну. Вот его ненаглядный идеал, Мэй! Ты сама-то понимаешь, как это экстремально? Это очень радикальная идея, в любую другую эпоху она была бы маргинальной грезой эксцентричного адъюнкт-профессора, который сидит себе и мечтает о том, как вся информация, личная и прочая, откроется всем на свете. Знание — собственность, и им никто не может обладать. Инфокоммунизм. И Бейли имеет право на эту позицию. Но в комплекте с безжалостными капиталистическими амбициями…
— То есть виноват Стентон?
— Стентон поставил наш идеализм на поток, монетизировал нашу утопию. Это он связал нашу работу и политику, политику и контроль. Частно-общественное превращается в частное, не успели оглянуться — «Сфера» уже рулит большинством или даже всеми государственными услугами — с невероятной эффективностью частного сектора, с ненасытной прожорливостью. Все стали гражданами «Сферы».
— Это что, так плохо? У всех равный доступ к услугам, к информации — у нас наконец-то есть шанс добиться равенства. Информация должна быть бесплатной. Не должно быть преград к тотальному познанию, к полному доступу…
— А если за всеми следят…
— Тогда нет преступности. Ни убийств, ни похищений, ни изнасилований. Больше не пострадает ни один ребенок. Никто не пропадет без вести. Одно это уже…
— И ты не понимаешь, что произошло с твоим Мерсером? Его загнали на край земли — и теперь он мертв.
— Но у нас же поворотный момент. Ты с Бейли-то это обсуждал? На любом важном повороте истории неизбежен перелом. Кого-то бросают в хвосте, кто-то хочет остаться.
— То есть, по-твоему, за всеми необходимо следить и наблюдать?
— По-моему, всё и