– Я гуляла.
– В темноте, одна?
Женщина растерялась.
– Не противься моему правосудию, Анна, расскажи, зачем ты пошла в луга. Если ты сознаешься, я ведь могу тебя и оставить в живых… не стану вызывать инквизицию.
– Я гуляла.
– Ты напрасно упорствуешь.
– А мне теперь все равно.
– Мне жаль тебя, ведьма. Время еще есть. До утра. Подумай как следует.
Женщина молча отвернулась, уйдя в тень. Мартин Шарфенберг удалился, приказав солдату запереть подвал.
Людвиг остановился на пороге своей комнаты. Сейчас он зайдет и заберет «Историю Hortus Alvis». А потом – потом он увезет отсюда эту редкую книгу в седельной сумке и разгадку тайны licantropa в душе…
Легкий ветерок, дуновение которого едва ощутимо… Словно луч солнца на лице… Пение зяблика. Чье-то незримое присутствие… В нем не чувствовалось угрозы.
– Кто здесь?
Молчание. Потом тихий смех, как серебряный колокольчик. Людвиг приподнял руку со свечой. Что-то белое, скользнувшее в сторону… Легкие убегающие шаги.
– Покажись.
Снова смех.
– Не убегай, тень.
На самом краю света и тьмы в белом платье стояла Маргарита. Сейчас она была красива – дерзкой, пронзительной и хрупкой красотой. Падал на плечи мягкой волной черный шелк волос. Миндалевидные глаза, прикрытые пушистыми ресницами, сияли.
– Подойди, не бойся.
Она послушно подошла. Людвиг осторожно дотронулся до точеного подбородка и приподнял лицо девушки.
– Я хочу видеть твое лицо…
Девушка подняла ресницы. Черные сияющие глаза смотрели прямо в душу Людвига, сковывали, отнимали волю. Он успел подумать, что в зрачках девушки есть нечто противоестественное – они узкие, кошачьи, – но тут же забыл об этом. Маргарита улыбнулась, показав мелкие острые зубки, и прижалась к Людвигу всем телом, приподнявшись на цыпочки и обхватив его шею левой рукой. Богослов чувствовал сквозь одежду прикосновение упругой груди, плоского живота, мягких бедер, испытывая одновременно вожделение и страх. Он попробовал отстранить девушку, но не смог ни шевельнуться, ни даже отвести взгляд от ее вертикальных зрачков. Маргарита мурлыкала, проворные пальцы шарили под плащом, расстегивая пояс богослова. Фон Фирхоф, пойманный взглядом демона, не знал, что ему делать – то ли покориться судьбе, то ли позвать слугу и непереносимо осрамиться.
– Ты мой… Ты мой…
Пальцы никак не могли сделать священный жест, их как будто сковал лед, но когда Людвиг попробовал обнять девушку, руки очень даже повиновалась. Он скользнул ладонями вдоль узкой спины, обтянутой скользким шелком, отстранил перепутанные шелковистые волосы и коснулся хрупких позвонков шеи. Палец уколола острая грань, и фон Фирхоф рванул медную цепочку. Освободившийся медальон – медная пластинка – соскользнул с груди девушки и, отлетев в сторону, остался лежать на полу. Маргарита отпрянула, резко толкнув Людвига в грудь. Белым обрывком упал цветок, приколотый к платью. Теперь девушка уже никому не показалась бы прекрасной. Личико исказила гримаса обиды, глаза сузились, запали щеки, от крыльев точеного носа к уголкам губ пролегли резкие морщинки. Пунцовый ротик искривился, как у ребенка, который вот-вот заплачет. Она зашипела по-кошачьи и, повернувшись, выбежала из комнаты.
– Быстрее, хозяин!
Людвиг, запахивая плащ и поправляя одежду, заторопился к выходу, удерживая под мышкой фолиант «Истории».
– Черт нас побери, хозяин! Возьмите у меня мешок – освободите руки для меча. Нас же так убьют! И книгу вашу никчемную, тяжесть лишнюю, бросьте…
– Я понесу и мешок и книгу. А ты просто делай свое дело, любезный друг, и не учи ученых.
Впереди загремели сапоги солдат, мелькнули факелы.
– Стойте!
Загораживая проход, в котором с трудом разминулись бы два воина в доспехах, стоял Мартин Шарфенберг, в кольчуге, с обнаженным мечом, но без шлема. Бледное, чуть одутловатое лицо оставалось спокойным, лишь слегка подергивалось левое веко.
– Вы не уйдете отсюда.
– Отчего же?
– Вы оскорбили мою сестру, фон Фирхоф. Я вызываю вас на бой. Конный или пеший. На любом оружии. Насмерть.
– Я вижу, ваша храбрость позволяет вам драться с богословом.
– А ваша честь – покушаться на хозяйку дома.
В глазах Мартина то ли бурно полыхало сумасшествие, то ли попросту отражался факельный огонь. Людвиг отступил на несколько шагов.
– Сзади, хозяин!
Ответом на предупреждающий выкрик Ладера оказался выпад меча Шарфенберга. Наемник с трудом отбил удар и занял позицию, загораживая богослова от атаки.
Бдительный Людвиг обернулся, но не успел сделать ничего, горло стиснула петля удавки. Невидимый противник за спиной рванул веревку на себя. Фон Фирхоф, выронив из рук поклажу, мертвой хваткой вцепился в шнур, пытаясь хоть немного раздвинуть петлю, его ударили по голове и дернули, опрокидывая навзничь. Погружаясь в холодную пустоту беспамятства, он еще краткое время слышал лязг мечей и отрывистые возгласы сражавшегося Хайни.
Людвиг нехотя открыл глаза, казалось, веки у него слиплись, в голове гудело, а к горлу подступил горький комок. Открытые глаза мало помогли – вокруг было совершенно темно, только неподалеку кто-то сопел и ворочался.
– Есть здесь кто живой?
– Ну я есть. Влипли мы из-за вас, хозяин.
– Не время ссориться, друг мой. Надо выбираться отсюда.
– Как же, выберетесь… Это каменный мешок. Вас, господин Людвиг, сюда спустили через дырку в потолке, на веревке. Простите за грубость, битого, как бродягу.
– Я не уверен, любезный, что ты много лучше. Кстати, ты где?
– Да здесь, здесь, идите на голос… Или, давайте, я к вам переберусь.
– А в углу что шуршит?
– Баба. Та самая ведьма, из-за которой мы здесь и оказались.
– Не стоит нам с тобой валить свои неудачи на других… Женщина, ты жива?
– Да, господин… – Голос служанки, обвиненной в ведьмовстве, звучал приглушенно, но страха в нем не было.
– Как тебя зовут?
– Анна Рей.
– Подойди поближе, Анна. Ты ведь тоже не против бежать отсюда?
Немного в отдалении снова зашуршала одежда.
– Не сбежать нам, добрый господин. Тут умирать придется…
Хайни выругался, плотски упомянув святых покровителей Империи, и, излив досаду, добавил:
– Как вы догадались, господин Людвиг, что барон Шарфенберг – оборотень?
– Оборотень вовсе не барон, Хайни. Причина случившегося – Маргарита.
Служанка в углу внезапно всхлипнула. Хайни, судя по голосу, несказанно удивился:
– Дама Маргарита?!! Да откуда вы знаете, господин Людвиг? Да ей не только горло никому не перервать, она и кинжальчиком-то ткнуть не сумеет…
– Ты отчасти прав, Хайни, однако дослушай меня до конца. Баронесса Маргарита Шарфенберг, юная девушка, очень любила заросли, землянику и свою ручную лань… До того любила, что нередко целыми днями пропадала в холмах. Такие прогулки нравились не только ей, вот и ее служанка тоже любила собирать травы…
Женщина в углу, не видимая в темноте, часто задышала. Чувствовалось, что она с трудом придерживает острый язык.
– А что делает любящий родич, чтобы охранить юную девушку? Он дает ей сильную защиту. Вот и у госпожи Маргариты Шарфенберг была такая – белый пес, которого мы видели во дворе. Я прав, Анна?
– Да, господин.
– Ну, это вы, хозяин, занятно выдумали. Только никогда не поверю я, чтобы вместо охраны из честных мечей благородной даме дали такую псину, от которой одни блохи да клещи и никакого почтения.
– Ты отчасти прав, Хайни, выбор действительно был бы не самым удачным для обычной девушки. Но прекрасная Маргарита слишком любила привечать… любого, кто носит меч. Любого, кто меча не носил, но носил штаны, она тоже охотно утешала.
– Ну, это вы, господин Людвиг, сочинили! Благородные баронессы, они, конечно, от крестьянских дев платьем отличаются, а не тем, что под этим платьем имеется. Да только такого позора господин барон Шарфенберг уж никак бы не потерпел. Он бы сестрицу свою моментом в монастырь упрятал, на покаяние.
– Он не мог этого сделать, друг мой. Во-первых, потому что госпожа Маргарита на самом деле не сестра ему. Но этого мало. Она вообще не человек, и ни один монастырь ее не примет…
Было слышно, как охнул Ладер. Возможно, он пытался наложить на себя знак святого треугольника, но в темноте, увы, ни в чем нельзя быть уверенным.
– Да, вы все рассказали так, как будто сами видели, – подала голос Анна. – Бедная девочка…
– Да ты ее еще и жалеешь! – рявкнул Хайни. – Что вы скажете, господин Людвиг, мы из-за этой, прости господи, даже не знаю как назвать богомерзкую тварь…
– Succub, любезный, так ее называть правильнее всего.
– Точно, из-за этой суки ограблены, избиты, сидим здесь и ждем, когда господин барон прикажет перерезать нам глотки…
– Замолчи! – голос служанки задрожал от гнева. – Что ты понимаешь, грубое животное! Она как ребенок! У нее разума чуть больше, чем у ее ручной лани. Смеется, поет и тянется к каждому встречному и поперечному. Не знает, каких грубых скотов может встретить! А как она плакала каждый раз…
– Я бы тебе проредил волосы, глупая женщина, если бы здесь было посветлее… А как вы догадались обо всем, хозяин?
– У мертвого старика в руке был кусочек белой ткани – шелк от платья Маргариты. А про то, что она суккуб… у ученых, друг мой, свои методы.
Служанка то ли вздохнула, то ли сдавленно фыркнула от смеха.
– Все верно, сударь мой ученый. Чертов зверь, он ходил за девочкой по пятам. Барон, будь он проклят, сам не свой от ревности, купил эту собаку и приучил бросаться на каждого, кто хоть пальцем дотронется до моей ласточки. В бурге собаку сажали на цепь. Но вот в холмах… Девочка при помощи талисмана вызывала в мужчинах вожделение. И умела насылать вещие сны. Ласточка моя, она верила, что если долго будет жить, как земная девушка, то у нее появится душа, и общее проклятие демонов минует ее…
– Я вижу, ты любишь свою хозяйку. За что? Раз у нее нет души, она не может испытывать привязанности ни к кому, и твоя верность в конечном счете все равно останется без награды.