— Могу себе это представить, — заметила Бет. — С грандиозными усилиями ВМС поднимают эту загадочную сферу на поверхность. Ее транспортируют в засекреченный правительственный ангар в Омахе. Эксперты всех областей знаний являются, чтобы открыть ее. И никто не может.
— Как Экскалибур, — перебил Норман.
— Время идет, — продолжала Бет, — и они испробуют все более сильные средства. Естественно, они попытаются взорвать ее с помощью небольшого ядерного заряда. И опять ничего. Наконец все идеи иссякают. Сфера находится все там же. Проходят десятилетия. Сфера так никогда и не открывается. — Она покивала головой: — Еще одно грандиозное разочарование для человечества…
Норман обратился к Гарри:
— И ты думаешь, что так может случиться? Что мы никогда ее не откроем?
— Никогда — это растяжимое понятие, — отозвался Гарри.
— Нет, сэр, — говорил Барнс, — из-за этого нового поворота событий мы останемся здесь, внизу, до последней минуты. Погода на поверхности продержится по крайней мере еще шесть часов, да, сэр, согласно метеосводкам, — ну, я буду передавать сообщения. Каждый час, да, сэр.
Он повесил трубку, повернулся к присутствующим:
— О’кей. Мы получили дозволение остаться тут на время от шести до двенадцати часов — как позволит погода. Давайте пытаться открыть сферу в оставшиеся несколько часов.
— Тед работает сейчас над этим, — невинно сказал Гарри.
На видеомониторе они наблюдали, как Тед Филдинг барабанит рукой по полированной сфере и вопит: «Откройся! Сезам, откройся! Откройся, ты, ублюдок!»
Сфера не отвечала.
«Антропоморфическая проблема»
— Серьезно, — сказал Норман, — я хочу, чтобы кто-нибудь задался вопросом: должны ли мы принять во внимание, что мы не откроем ее?
— Почему? — удивился Барнс. — Послушайте, я сейчас получил по телефону…
— Я знаю, — перебил Норман. — Но, может быть, мы должны дважды об этом подумать. — Краем глаза он увидел энергично кивающую Тину. Гарри смотрел скептически. Бет сонно щурила глаза.
— Ты боишься, или у тебя есть какие-то веские аргументы? — спросил Барнс.
— У меня такое ощущение, — заметил Гарри, — что Норман цитирует собственную работу.
— Ну да, — признался Норман. — Я отмечал это в своем докладе.
В своем докладе он назвал это «Антропоморфической проблемой». В основных чертах она состояла в том, что каждый, кто когда-либо думал или писал о внеземной цивилизации видел ее в своем воображении уподобленную человеческой. Даже когда внеземная жизнь выглядела иначе — если это была рептилия, или гигантское насекомое, или мыслящий кристалл, — она все равно равно действовала, как мог бы действовать человек.
— Ты говоришь о кинофильмах, — отмахнулся Барнс.
— Я говорю и об изыскательских материалах также. Каждое представление о внеземных формах жизни — неважно, кинорежиссера или университетского профессора, — было по существу человеческим — включая человеческие ценности, человеческое понимание, свойственные человеку способы восприятия доступной человеческому восприятию вселенной. И даже человеческая внешность: два глаза, нос, рот и так далее.
— Итак?
— Итак, — заявил Норман, — это совершеннейшая чепуха. С одной стороны, человеческое поведение достаточно вариативно, чтобы сделать взаимопонимание возможным даже в пределах нашего собственного вида. Разница между, скажем, американцем и японцем слишком велика. Американцы и японцы никак не могут смотреть на мир одинаково.
— Да, да, — нетерпеливо сказал Барнс. — Мы все знаем, что японцы — другие…
— Но когда сталкиваешься с новой формой жизни, разница может оказаться непредсказуемой. Ценности и этика этой новой формы жизни могут оказаться абсолютно иными.
— Ты хочешь сказать, что она может не верить в святость жизни и в заповедь «Ни убий»? — еще более нетерпеливо спросил Барнс.
— Нет, — возразил Норман, — я хочу сказать, что это существо, возможно, и вовсе нельзя убить, да и вообще понятие убиения может не стоять для него на первом месте.
Барнс оторопел:
— Это существо, возможно, нельзя убить?
Норман кивнул:
— Как кто-то однажды сказал — нельзя сломать руку тому, у кого нет рук.
— Его нельзя убить? Ты имеешь в виду, что оно бессмертно?
— Я не знаю, — сказал Норман, — вот в чем дело.
— О Господи, — вздохнул Барнс, — его нельзя убить. — Он закусил губу. — Не хотел бы я открыть сферу и обнаружить нечто, что нельзя убить.
Гарри засмеялся:
— Ну, с этой пока никаких продвижений, Гэл.
Барнс взглянул на мониторы, показывающие сферу в нескольких ракурсах. Наконец он сказал:
— Нет, да это смешно. Никакое живое существо не может быть бессмертным. Я ведь прав, Бет?
— Разумеется, нет, — возразила Бет. — Можешь спорить, но некоторые живые существа на нашей планете бессмертны. Например, одноклеточные организмы типа бактерий или дрожжи.
— Дрожжи, — фыркнул Барнс. — Мы же не о дрожжах говорим.
— И во всяком случае вирус должен быть признан бессмертным.
— Вирус? — Барнс сел в кресло. Он не брал в расчет вирус. — Но как это может выглядеть на самом деле, Гарри?
— Я думаю, что вероятности даже превосходят упомянутое. Мы принимаем во внимание только то, что существует в трех измерениях, как в нашей собственной трехмерной вселенной, или, чтобы быть более точным, во вселенной, которую мы привыкли представлять в трех измерениях. Но некоторые полагают, что наша галактика имеет девять или даже одиннадцать измерений.
Вид у Барнса был измученным.
— Но только остальные измерения так малы, что мы их просто не замечаем.
Барнс закрыл глаза.
— Таким образом это существо, — продолжал Гарри, — может иметь любое количество измерений, так что если посмотреть на дело буквально, оно как бы и не существует — по крайней мере, в полном виде, — в наших трех измерениях. Возьмем простейший пример — даже если это существо четырехмерно, и то мы сможем увидеть только его часть, да и то в определенное время, потому что большая его часть будет существовать в четвертом измерении. Это сделало бы вопрос его убийства попросту невозможным. Ну, а если оно пятимерно…
— Подожди-ка. Почему же вы не упоминали об этом раньше?
— Мы думали, ты знаешь, — ответил Гарри.
— Знаю о пятимерных существах, которых нельзя убить? Никто и слова не сказал мне об этом. — Он покачал головой. — Открывать эту сферу, должно быть, невероятно опасно.
— Должно быть, да.
— Это же просто ящик Пандоры.
— Верно.
— Ладно, — сказал Барнс, — давайте обсудим наихудшие варианты. С чем мы можем столкнуться на самый худой конец?
— Думаю, это ясно, — сказала Бет. — Вне зависимости от того, вирус там или нечто, существующее во множестве измерений, или еще что-либо, вне зависимости ют того, разделяет оно нашу мораль или вовсе не имеет никакой морали, мы все равно получим удар ниже пояса.
— То есть?
— То есть оно внедрится в наши основные жизненные механизмы и разладит их. Лучше всего это понятно на примере вируса СПИДа. Причина опасности СПИДа не в том, что это новый вирус. Новые вирусы появляются каждый год — каждую неделю, и все они действуют одинаково: нападают на клетки и заставляют их образовывать больше вирусов. А что делает СПИД особенно опасным? То, что этот вирус атакует особые клетки, предназначенные для противовирусной защиты. СПИД проникает в наш основной защитный механизм и разрушает его. И у нас нет защиты против этого.
— Хорошо, — сказал Барнс, — если в сфере находится нечто, что разрушает наши основные защитные механизмы, что оно могло бы собой представлять?
— Оно может дышать воздухом и выдыхать цианистый газ, — предположила Бет.
— Оно может выделять радиоактивные вещества, — заявил Гарри.
— Оно может воздействовать на наш мозг, — сказал Норман, — и разрушать нашу способность мыслить.
— Или, — добавила Бет, — оно может просто разрушить нашу сердечную деятельность. Взять и остановить наши сердца, чтобы они не бились.
— Оно может производить звуковую вибрацию, которая будет резонировать в наших скелетах и разрушать кости, — улыбнулся Гарри. — Мне это нравится как-то больше всего.
— Умно, — согласилась Бет. — Но мы, как обычно, думаем о самих себе. Это существо может и не причинить никакого вреда нам лично.
— Ах, — вздохнул Барнс.
— Оно может просто выделять токсин, который убьет хлоропласт, так что растения не смогут больше поглощать солнечный свет. И тогда все растения на Земле погибнут, а за ними погибнет и вся жизнь.
— Ах, — опять вздохнул Барнс.
— Вот видите, — сказал Норман. — Сначала я просто думал, что антропоморфическая проблема заключается в том, что мы воображаем себе внеземную жизнь в основных чертах такой же, как земная. Я думал, проблема лишь в отсутствии воображения. Человек есть человек, он знает только себя самого, и все, о чем он думает, — это то, что он знает. А нам следует задуматься над массой иных вещей, чего мы никогда не делаем. Так что должна быть и другая причина, по которой мы думаем о представителях иных цивилизаций как о подобных себе. И ответ, как мне кажется, заключается в том, что мы ужасно хрупкие животные, и нам не нравится, когда нам напоминают, какие мы хрупкие — как неустойчиво равновесие в наших телах, и как кратковременно наше пребывание на Земле, и как легко его оборвать. Вот почему мы предпочитаем думать о внеземных существах, как о подобных себе, — потому что мы не задумываемся о реальной угрозе — смертельной угрозе, — которую они могут безо всяких дурных намерений представлять для нас.
Все молчали.
— Разумеется, мы не должны забывать другую возможность, — возразил Барнс, — что эта сфера может содержать и огромную пользу для нас. Какое-нибудь потрясающее новое знание, какую-нибудь удивительную новую идею или новую технологию, которая улучшит условия существования человечества так, как мы и не смели мечтать.
— Хотя скорее всего, — сказал Тед, — в сфере нет никакой новой, полезной для нас идеи.