В памяти промелькнул его учитель, старый толстяк д-р Темкин:
— Выбор всегда есть. Всегда что-то можно предпринять. Всегда остается выбор.
А сейчас нет, думал Норман. Нет никакого выбора. Да и Темкин говорил о том, как обращаться с пациентами, а не о том, как выбираться из запертых комнат. Ему-то никогда не приходилось выбираться из запертой комнаты. И Норману тоже.
От кислорода голова его стала легкой. Или он просто терял ее. Перед его мысленным взором парадом проходили его учителя. Быть может, вот так и проходит перед мысленным взором жизнь, прежде чем человек умирает. Все его учителя: миссис Джефферсон, которая твердила ему, чтобы он учился на юриста. Старый Джо Лэмпер, который посмеиваясь, говорил: «Главное — это секс. Поверь мне. Все и всегда сводится только к сексу». Д-р Стайн, который любил повторять: «Нет сопротивляющегося пациента. Покажите мне сопротивляющегося пациента, и я покажу вам сопротивляющегося врача. Если вы не можете найти общего языка с пациентом, займитесь чем-нибудь другим, чем угодно. Но делайте что-нибудь».
Сделай что-нибудь.
Стайн защищал сумасшедшего. Если вы не в состоянии понять пациента, тогда перевоплотитесь в него, сойдите с ума сами. Наденьте шутовской наряд, ударьте пациента, стреляйте в него из водного пистолета, совершайте любые безумства, которые придут вам в голову, но делайте что-то.
— Слушайте, — говаривал он, — ведь все равно вы занимаетесь ничегонеделанием. Значит, надо делать хоть что-то, и неважно, если это покажется безумством.
Тогда это казалось забавным, подумал Норман. Но хотел бы он сейчас увидеть Стайна, оценивающего положение. Что д-р Стайн подсказал бы ему сделать?
Открыть дверь. Я не могу, она закрыта.
Поговорить с ней. Я не могу, она не слышит.
Вернуть воздух. Я не могу, она контролирует все системы.
Контролировать системы самому. Я не могу, она управляет всем.
Найти помощь внутри комнаты. Я не могу, здесь ничего не может мне помочь.
Тогда уйти. Я не могу, я…
Он остановился. А это было не так. Он мог бы уйти, разбив иллюминатор, или, что то же самое, открыв люк в потолке. Но ему некуда было идти. У него не было костюма. В воде можно только замерзнуть, там можно было бы оставаться всего несколько секунд, а потом он неминуемо должен погибнуть. Или еще до того, как вода наполнит комнату, переохладиться. Он непременно погибнет.
Его мысленному взору предстал Стейн, поднимающий густые брови со своей обычной лукавой усмешкой: вот как? Ты в любом случае погибнешь. Тогда что же ты теряешь?
В голове Нормана начал складываться весь замысел. Открыв верхний люк, он сможет выйти за пределы модуля. Может быть, оказавшись снаружи, ему удастся добраться до цилиндра А, проникнуть в шлюз, а затем и добраться до костюма. Тогда все будет в порядке.
Если он доберется до шлюза. Сколько времени ему понадобится для этого? Тридцать секунд? Минута? Сможет ли он так надолго задержать дыхание? Сможет ли он выдержать холод?
Ты все равно погибнешь.
И тут он подумал: ах ты, дурень, у тебя в руках колба с кислородом; у тебя достаточно воздуха, а ты стоишь здесь, бездарно теряя время. Пока у тебя есть кислород, иди прочь…
Нет, подумал он, есть еще что-то, что он забыл.
Идти прочь.
Тут он бросил раздумья и полез к верхнему люку цилиндра. Потом задержал дыхание, подтянулся и отвернул колесо, открывая люк…
— Норман! Что ты делаешь? Норман! Ты сума… — услышал он вопли Бет. Остальное заглушил рев ледяной воды, обрушившейся гигантским водопадом в модуль, затопляя комнату.
Едва оказавшись снаружи, он осознал свою ошибку. Он был слишком легок. Его тело увлекало, подталкивало к поверхности. Он высосал, выпил до капли последний глоток кислорода, и немедленно сжал ледяные трубы, идущие по всему фасаду модуля, зная, что если он выпустит их, его ничто не удержит, ничто не остановит, его рванет к поверхности. Он достигнет ее и разорвется, как баллон.
Держась за трубы, он стал спускаться вниз, перебирая руками, заранее примериваясь, за что ухватиться. Было похоже на штурм вершины, только в перевернутом варианте: если он сорвется, он полетит вверх и погибнет. Руки у него окоченели, тело ослабело от холода, легкие горели.
У него совсем не оставалось времени.
Он достиг дна, пробрался под цилиндром D, рванулся вперед, пытаясь в темноте найти шлюз. Его там не было. Шлюз исчез! Но тут он заметил, что он находится под цилиндром В. Он двинулся к цилиндру А и прямо наткнулся на шлюз. Шлюз был закрыт. Он покрутил колесо. Оно было плотно завинчено. Он попробовал еще, но не смог даже повернуть его.
Теперь он был заперт снаружи.
Сердце у него сжалось от страха. Тело оцепенело от холода, он знал, что в сознании он сможет продержаться всего несколько секунд. Он должен открыть люк! Он стучал по нему, по металлу вокруг стержня, ничего не чувствуя онемевшими руками.
Колесо начало крутиться само по себе, люк внезапно раскрылся. Там должна быть аварийная кнопка, я должен…
Он оторвался от поверхности воды, глотнул воздух внутри цилиндра, и снова откачнулся. Он не мог залезть в цилиндр. Он слишком закоченел, его мышцы замерзли, бесчувственное тело было неуправляемо.
Ты должен сделать» то, думал он.
Его пальцы скребли по металлу, соскальзывали и вновь принимались скрести. Один рывок, подумал он. Один последний рывок. Он навалился грудью на металлический обод, плюхнулся на палубу. Он ничего не чувствовал, так он замерз. Он перевернулся, пытаясь подтянуть ноги, и опять упал в ледяную воду.
Нет!..
Он рванулся снова, в последний раз — опять через обод, опять на палубу, крутясь и ворочаясь. Одну ногу наверх, удерживая непрочное равновесие, потом другую, совершенно бесчувственную; и затем он выбрался из воды и растянулся на палубе.
Его бил озноб. Он попытался встать и вновь упал. Все его тело трясло так сильно, что он не мог удержаться.
На другом конце шлюзового отсека он увидел свой костюм, висящий на стенке. Он увидел и шлем с надписью «ДЖОНСОН». Норман пополз к костюму, жестоко трясясь всем телом. Как он ни пытался, он не мог подняться. Ботинки его костюма были перед самым его лицом. Он хотел было сдернуть костюм зубами, но и зубы его выбивали крупную дрожь.
В наушниках щелкнуло:
— Норман! Я знаю, что ты делаешь, Норман!
В любую минуту здесь могла появиться Бет. Он должен был успеть надеть костюм. Вот он, висит в двух дюймах. Но руки дрожали, и он ничего не мог удержать. Наконец он увидел веревочные крюки для захвата инструментов. Он просунул одну руку в петлю, пытаясь удержаться, и рывком поднялся, сразу попав одной ногой в костюм.
Затем обул и другую.
— Норман!
Он дотянулся до шлема. Шлем выбил стаккато на стене, прежде чем он стащил его с вешалки и напялил на голову. Он дернул головой и услышал, как защелкнулся замок.
Ему все еще было холодно. Неужели костюм не подогревался? Потом он догадался — энергия отключена, она подключалась через танк с воздухом. Норман схватил его сзади, сдернул, согнулся под его тяжестью. Потом нащупал кишку — вытянул ее — сунул в костюм — обхватил вокруг пояса — застегнул…
И услышал щелчок.
Моторчик загудел.
Он почувствовал болезненные уколы по всему телу. Электрические батарейки, нагреваясь, причиняли боль его обмороженной коже, все тело покалывало.
Что-то говорила Бет — он слышал ее голос в наушниках, — но он не прислушивался. Он грузно, тяжело дыша, опустился на пол.
Но он уже знал, что все обошлось; боль утихала, в голове прояснилось, и его уже не трясло так ужасно. Он еще дрожал, но уже не всем телом. Он быстро восстанавливался.
Радио щелкало.
— Ты ни за что не достанешь меня, Норман!
Он поднялся на ноги, рванул поясной ремень, застегнул его.
— Норман!
Он не отвечал. Ему было тепло и совсем неплохо.
— Норман! Я окружена взрывчаткой! Если ты только подойдешь, я разнесу тебя на кусочки! Ты погибнешь, Норман! Ты не подойдешь ко мне!
Но Норман и не собирался этого делать. У него появился совсем иной план. Он слышал, как посвистывает танк, пока воздух распределяется по костюму.
Он прыгнул обратно в воду.
05.00
Освещенная огнями, сфера таинственно мерцала. Норман видел собственное отражение на ее отполированной поверхности; затем оно исказилось, раздробленное насечками, когда он обошел ее и остановился перед дверью.
Как будто рот, подумал Норман, или даже пасть какого-нибудь первобытного животного, готового сожрать его. Стоя напротив сферы, разглядывая необычное, ни на что на Земле не похожее расположение насечек, Норман ощутил, как улетучивается его решимость. Он вдруг испугался. Он не подумал, а сможет ли он пройти сквозь эту дверь.
Не трусь, приказал он себе. Гарри же вошел. И Бет тоже. И оба остались в живых.
Для самоуспокоения он стал обследовать насечки. Но успокоение не пришло. Он не обнаружил ничего обнадеживающего: просто глубокие прорези в металле, поглощающие свет.
Ладно, решил он наконец. Я сделаю это. Раз уж я дошел сюда, то теперь я выдержу все. Я сумею сделать и это.
Иди вперед и открой ее.
Но сфера не открывалась. Она оставалась тем, чем и была — мерцающим, отполированным, превосходной формы шаром.
Какое могло у нее быть назначение? Хотел бы он знать, для чего ее сделали?
Он опять подумал о д-ре Стайне. Как это он говаривал: «Попытка понять — тактика промедления». Стайн просто из себя выходил, когда кто-нибудь заикался о том, что надо сначала понять. Когда студенты-выпускники начинали умствовать, строя всякие предположения и догадки относительно своих пациентов и их проблем, тот нетерпеливо перебивал их: «Кому это надо? Кому надо, чтобы мы понимали всю психодинамику того или иного случая? Что вам важно, понять, как надо плавать, или все-таки прыгнуть в воду и поплыть? Только тот, кто боится воды, хочет понять. Остальные прыгают в нее, хотя и вымокают».