Из сумки вынырнула пачка блестящих снимков. На первом — девятнадцатифутовая белая моторная яхта. Не морское судно, но очень симпатичное.
— «Кристина» для бедняков, — фыркнул Раймонд.
— Поверь, внутри она — высший класс. Но смотри дальше.
На палубе — группы людей, парочки, вечеринка. И повсюду — хозяин яхты: в шортах — тощий, с морщинистым, как пересохшая глина, телом, в белых вечерних и гавайских костюмах — элегантный седовласый господин с маленькой остроконечной бородкой, неизменной сигарой и массивными дорогими кольцами. На одной из фотографий он стоял рядом с двумя женщинами — одинаково тоненькими, плоскими и черными от загара. Обеим было лет по сорок; одна тоже курила сигару, с улыбкой на костлявом лице. И та и другая женщины — в больших шляпах, увешаны затейливыми драгоценностями и одеты лишь в трусики и бикини.
На одной из фотографий, сделанных на вечеринке, Раймонд увидел разодетого в пух и прах Жо. Корсиканец, держа в руке высокий бокал с шотландским виски и кубиками льда, танцевал с хозяином яхты.
— Ха!
— Ну как я? Правда, высший класс? — надулся от гордости корсиканец.
— Ни одной девушки не видать.
— Нет. Но у нас бывают чудные гостьи. Вчера на обеде — всем известная лесбиянка, лучшая танцовщица вроде бы лондонской оперы.
— Как его зовут?
— Винсент. Он круглый дурак. Кормится обещаниями и питает надежды, ну а я все откладываю на потом, можешь не сомневаться. Он нежно меня любит. А я тем временем — новую девушку. Прекрасная английская девушка. Ландыш.
«Ты и ландыша-то никогда не видел, разве что на цветочной выставке в последний день апреля», — с раздражением подумал Раймонд, но тут же, оценив пикантность ситуации, едва не расхохотался в голос. Корсиканец, обласканный пожилым богатым американским педерастом, за столом, накрытым белой скатертью, пьет дорогое вино и ест изысканных птичек с шампуров. На моторной яхте в каннской гавани сидит в салоне с кондиционером.
Поразительно. Но забавно. Раймонду доставляла удовольствие мысль о том, что благодаря его терпеливым наставлениям корсиканец обретает защитную окраску в садах богачей. Дитя джунглей, бесшумное и гибкое, крадется по мягкой земле клумб, взбирается по ползучим растениям к окну спальни.
А Раймонду ничего другого и не нужно. Пусть корсиканец вонзит зубы в их глотки, и чем больше перегрызет, тем лучше, а заодно осуществит свое заветное желание — нагрести огромную кучу денег.
— Ну вот, теперь у тебя есть Ландыш, новое авто и каюта на яхте. Так прав я был или нет, когда советовал тебе держаться в стороне от всякой шушеры?
Ей-богу, невероятно смешно… Этот парень до знакомства с Раймондом и не представлял лучшей жизни, чем сидеть за пластиковым столом у бильярдного автомата, попивая кампари с содовой и поедая тушеную требуху. Что же будет дальше?
— У меня теперь нет с ними ничего общего.
— А дружки в Сен-Тропе? Возлюбленные? Карина Доминик?
— Вздыхает. Плачет. Я отметаю прошлое. Нет-нет, ты сам знаешь, я верен своим друзьям, даже Доминик… Карине. Но весь этот сброд, сборище никчемных людишек, мне теперь без надобности. Я купил им всем выпивку, и глаза этих паразитов следили за мной, прямо-таки поедали, изливая желчь зависти. Меня такой ерундой не проймешь. Но все-таки я благодарен милой Доминик. И отдам ее тебе, если хочешь. Она домашняя девочка, будет стирать.
Откуда глупый юнец мог знать, что Раймонду не нужна никакая женщина на судне? Даже Доминик, красивая девушка с изумительной кожей и пышными формами, дивными каштановыми волосами и по-настоящему прекрасными голубыми глазами! Пьяный англичанин, только-только выучивший горстку итальянских слов, назвал Доминик «la bella iocchi» [11] , с тех пор это имя так и осталось за ней на побережье.
— Налей мне еще чашку, — лениво протянул Раймонд. — А как зовут новую?
— Патриция. Вот увидишь — это высший класс. Маленькая, хрупкая… — Корсиканец задохнулся от восторга.
«Фантастика, — подумал Раймонд. — Когда я познакомился с парнем, его словарный запас составляли около пяти сотен слов на каком-то богом забытом генуэзском диалекте — не итальянский, не французский, даже не провансальский язык, и лишь с большим трудом удавалось понять это грубое, неловкое молодое животное. И тем не менее даже тогда корсиканца распирало от самоуверенности и неистовой жажды знаний. В первый раз попав на судно и увидев книги, он проникся ко мне таким почтением, будто я колдун».
Корсиканец порылся в пляжной сумке и достал свитер на пуговицах и с воротником из тонкой шерсти, мягкого коричневато-золотистого цвета осенних листьев.
— Это тебе. Вин купил его для меня, но мне не идет такой цвет; а на тебе он будет смотреться отлично. Я тоже становлюсь художником! А теперь послушай, Рамон, я приехал поговорить о делах. Нам нужно придумать план действий. На яхте бывают очень интересные люди. Я многое вижу, многое слышу. У меня есть кое-какие замыслы. Если что-то выгорит… Ты очень многому меня научил… и я этого не забуду. Ведь я корсиканец. Но ты упрямый и, как скала, торчишь здесь. Ты беден, а тут не разбогатеешь. Почему бы тебе не поехать со мной? Мы можем составить план — для этого мне нужна твоя голова, твой опыт.
— План чего? Ты опять затеял финт, из-за которого нас обоих могут упечь за решетку?
— Нет-нет. Но у судьбы ничего не урвешь без некоторого риска. Скажем, многие из этих придурков накачиваются наркотиками. А я знаю, кто продает их танцовщице. Каталонец, с которым я познакомился в Монте-Карло. Помнишь историю с камерой? А почему бы нам не снабжать этих людей? Судно у нас есть, остается всего-навсего плавать в Тунис каждые три месяца. Конечно, для начала надо иметь немного денег, но я продумал…
— Делай все, что угодно, — перебил его Раймонд ледяным, отчужденным тоном.
— Но, Рамон, им никогда не придет в голову искать на твоем судне! Это идеальное прикрытие.
— Я не стану использовать судно для контрабанды. У меня своя жизнь, а это мне неинтересно.
Корсиканец растерялся:
— Ну да, тебе… Но мне-то нужно двигаться вперед! Мне надо расти.
— Возможно. У всякого — своя голова на плечах. У меня есть мое судно, я — сам себе хозяин и поступаю так, как хочу. Стану я рисковать этим из-за какой-то мелкой контрабанды? Ты что, никогда не видел суда береговой охраны? Забыл о пулемете на палубе? А как насчет вертолета-корректировщика? Охрана конфискует судно. А кто даст мне новое? Ты?
— Но, Рамон, откуда они узнают?
— Получат наводку. Всегда кто-то что-нибудь видит или слышит. Он рассказывает девушке, а та — всему порту. Это доходит до Массабьеля. А ему даже не надо напрягаться — достаточно звякнуть по телефону закадычному другу, комиссару в Тулоне.
Корсиканец разозлился:
— Ладно. Я знаю, что ты прав и что ты умный. Но мне не светит оставаться таким, как эти оборванцы, я хочу сколотить состояние, хочу стать уважаемым человеком, а не заканчивать жизнь с плоскостопием и без гроша в кармане, работая барменом, тьфу!
— Та-та-та, я ведь объяснил тебе, что это глупая затея, что полицейские возьмут тебя с поличным, как дурака, даже не вставая с постели, да? И ты согласился. А теперь я говорю тебе: оставь крупные дела воротилам типа Массабьеля — у них есть организация, капитал, адвокаты, друзья в администрации. Эти люди ведут самый респектабельный образ жизни: большой дом, большой автомобиль, семья. Все тихо и осторожно. Кто и когда мог обвинить Массабьеля в том, что он торгует наркотиками, — хоть это общеизвестный факт, — раз он никогда их не видит и, тем более, не прикасается к ним? Если кто и попадается, так это твой драгоценный каталонец. Ты хочешь быть таким же идиотом?
— Но с чего начинал Массабьель?
— С трехлетнего срока и с того, что подружился со всеми, кого там встретил, — равнодушно бросил Капитан. — Это все, что я знаю, да и наплевать. По-моему, куда умнее грабить кого-нибудь законным путем. Дать людям то, чего они, как им кажется, хотят. Коли готовы платить — это их право. Если ты аптекарь, продавай средство для загара, если портной — майки с рисунками, а если ты никто, придумай что-нибудь новое. Ракушки, отростки виноградной лозы — обыватели достаточно глупы, чтобы купить любую дрянь.
Раймонд понимал, что лишь напрасно сотрясает воздух, но ему было все равно. Его вообще подобная возня не интересовала.
— Для начала у тебя неплохо получается. В том, чтобы продавать иллюзии, нет ничего противозаконного.
Раймонду этот разговор надоел, и, чтобы отвлечь Жо, он сменил тему:
— На днях я уведу судно. Канны слишком далеко, так что, возможно, в Сен-Тропе. Давай встретимся там и немного выпьем. Захвати Доминик — мне с ней весело.
— Конечно. Звони мне в любое время — в портовом кафе примут сообщение. А если у тебя появятся какие-нибудь интересные мысли, ты мне скажешь?
— Да, — кивнул Раймонд.
После того как Жо ушел, он принялся наводить порядок и натирать линолеум, чтобы все вновь стало безукоризненно чистым, без единого пятнышка. Нет, Раймонд и не думал состязаться с «Кристиной», но, не будь у него «Оливии», что бы тогда осталось? Капитан опустился бы ниже корсиканца, ведь у того есть деньги и спортивный автомобиль. Раймонд стал бы слоняться по берегу в модном свитере, как тот бродяга в Сен-Тропе, который считал его большим ловкачом, раз сумел обзавестись собственным судном и не работать.
Глава 6
Вещи Натали прибыли на том же утреннем корабле, что и корсиканец. Она надела шорты и отправилась на прогулку к скалам в южной оконечности острова. На одной из скал нежилась под лучами солнца крупная ящерица. Натали решила проверить, как близко сумеет к ней подобраться, и была совсем рядом, когда рептилия, вдруг уловив крадущиеся шаги, исчезла, плеснув о камень мощным хвостом. Это позабавило актрису.
Натали была счастлива, что оказалась тут одна. Фред, ее муж, возможно, решит приехать на уик-энд, узнав, где она, и все же эти места предназначены для уединения, для тихого созерцания сосен и миртов, для того, чтобы ощутить тепло на коже и под ногами, позволить ласковому соленому морю подхватить ее безо всяких усилий и дать в кои-то веки почувствовать, что вовсе не надо грести, хрипя и задыхаясь, — вода сама удержит тебя. Этот остров пришелся Натали по вкусу, — ей было весело и приятно. Актриса не жалела, что пригласила Раймонда обедать: на островах всегда есть любопытные типажи — и романтические, и комичные, — одни живут на судах, другие болтаются на берегу. А Натали все-таки актриса, и типажи ее интересуют. Порой она думала, что на самом деле обладает куда большим талантом, чем принято считать. Да много ли от этого проку? Кинозвезды теперь никому не нужны. Они вышли из моды. Фильмы ныне создают неврастеничные молодые гении, равнодушные к актерской игре. Этих господ заботит одно: насколько их драгоценные сценарии отражают их собственное жалкое эго. Придурки! И почему ей не посчастливилось попасть в кино до того, как начались эти ничтожные новые веяния, во времена Жуве или Рене Клэр…