А сейчас страх покинул его. Впервые бояться было абсолютно нечего.
И теперь какой-то горластый идиот отвлекает его, мешает сосредоточиться! Задрипанный таможенник, которому, видно, просто нечем больше заняться. За кого они себя принимают? Раймонд, не глядя на них, а наблюдая за морем, вскинул руку и с раздражением отмахнулся.
— Отстаньте, — пробормотал он, на какую-то секунду повернул голову, когда «Оливия» поднялась на гребне волны, и крикнул во все горло: — Отстаньте!
На катере, конечно, не слышали — голос унес ветер, но Раймонда это и не интересовало.
— Чтоб вам потонуть!
Дьявол разрази этого парня, Капитан знал его! Они с полдюжины раз выпивали в одном кафе на Поркероле.
— Чертов сын тоже прекрасно меня знает; неужто ему не хватает ума разуть глаза и отцепиться? — гневно буркнул он.
— Поверните судно! — крикнул старшина-рулевой в громкоговоритель натренированно зычным голосом. Он опустил громкоговоритель и с легким изумлением уставился на фигуру в кокпите маленькой яхты. Парень даже глаз не поднял — такое на его памяти случалось впервые. — Не реагирует на приказ, месье, — без всякой нужды сказал рулевой: офицер стоял рядом и видел все ничуть не хуже.
Конечно, командир катера знал Раймонда и разговаривал с ним на Поркероле. Считал худосочным бедолагой. Размазней. И таможенника возмутило, что этот человек, очевидно совершивший какое-то преступление, имеет наглость игнорировать ясный приказ.
Когда французское патрульное судно требует остановиться, нужно останавливаться. Это вовсе не шутка.
— Думает, мы дурака валяем, — равнодушно сказал офицер. Патрульное судно плелось впереди на самом малом ходу. Без привычной огромной мощи — двести пятьдесят лошадиных сил! — позволявшей катеру легко вспарывать волны, он зарывался носом, что изрядно раздражало.
— Или не понимает по-французски, — предположил старшина-рулевой. — Эти иностранцы…
— Все он понимает! Но раз притворяется недоумком, мы заговорим на языке, который до кого угодно дойдет. Вперед, средний ход! Влепи-ка ему предупредительную по носу с двухсот метров!
Когда катер резко вырвался вперед, Раймонд, увидев это краем глаза, подумал лишь, что его, хоть и с опозданием, узнали. Уснули они там, что ли?
— Внимание! — заговорил вдруг пулемет.
Часто в поезде, когда вы сидите, глазея в окно, убаюканный скоростью и покачиванием вагона, мимо, как будто у самого вашего носа, со скрежетом проносится другой поезд. Пулеметные пули, выпущенные совсем рядом, производят примерно такой же звук и эффект. Даже на море, когда вас одолевают волны, а мистраль гудит у вас в ушах и в оснастке судна, вы невольно вздрагиваете от неожиданности. Но не пугаетесь. Вот и Раймонд не испугался. Вместо этого он пришел в ярость. Настолько, что, будь у него пистолет, стал бы отстреливаться.
— Вот ублюдки — лишь бы курок спустить! Кричат тебе «стоять», как паршивому псу, а если ты не подчиняешься, поливают из пулемета. Это все, что они умеют! Все, на что годятся. Деревенщина! — Капитану пришлось срочно идти бейдевинд перед большой волной, переключив все внимание на море. Он не стал бы поворачивать даже из-за авианосца, а уж тем более из-за какого-то катера с его манией величия.
Таможенники пришли в замешательство, когда Раймонд не обратил на стрельбу никакого внимания. Оружие пустили в ход, чтобы заставить его подчиниться, а он и не подумал это сделать. Парню полагалось очень сильно испугаться. Но вы ведь не боитесь проносящегося мимо поезда? У него другой путь следования. Поезд не врежется в вас. А если бы врезался, то без этого противного, слегка нервирующего звука. Говорят, вы не слышите свиста пули, ударившей вас.
Будь волны чуть поменьше, командир, возможно, рискнул бы поставить катер борт о борт с «Оливией». Но в фарватере, даже если он очень спокоен, суда могут подходить друг к другу лишь с величайшей аккуратностью. Легчайшее, едва ощутимое прикосновение разрушит корпус, хотя сухопутные жители, даже после «Титаника» и «Андреа Дориа», этого не понимают.
Командир патрульного катера знал, что судно размеров «Оливии» может раздавить его корабль, как электрическую лампочку. Здесь, в открытом море, когда оба судна подбрасывали вверх-вниз бурные волны, «Оливии» следовало бы повернуть против ветра и покорно оставаться на месте, в то время как он потихоньку приближался бы, а двое матросов стояли спереди на палубе с причальными брусами. Раймонд не подчинился. Даже пулемет не заставил его это сделать. Но ведь и командир патрульного катера — это вам не переходящая улицу старушка, которой боязно и вперед идти, и назад повернуть. Он развернул свой катер, описав дугу, пронесся мимо «Оливии» всего в пятидесяти метрах и на ходу всадил в ее корпус очередь из пулемета. Это, как считал командир, научит наглеца стоять на месте, когда приказывают, и тогда процедура ареста пойдет по плану.
Но случилось вовсе не то, на что он рассчитывал. Две горстки пуль — все, чем выстрелил пулемет, — ударили поднимающуюся на волну «Оливию» по открытой ватерлинии и прошили насквозь — с такого расстояния они пробили бы и доски в два раза толще. Яхта зарылась носом в подошву следующей волны, и та тяжело ударила в борт рядом с пулевыми отверстиями, чуть ближе к корме.
Гнилое дерево и пробитая пулями заплата проломились, так что среднюю секцию судна с обоих бортов просто вырвало. Четырнадцатидюймовый снаряд не мог бы причинить большего урона.
«Оливия», нырнув в следующую волну, исчезла. Не осталось даже плавающих на воде обломков. Раймонд отправился на дно вместе со своим судном. В конце концов, его могила не могла оказаться так уж далеко от места вечного упокоения меткого стрелка Пейроля.
Натали помалкивала, и полиция больше ей не докучала. Фред купил вожделенную картину у старушки из Сен-Клу и страховку. Что до корсиканца, то он вышел сухим из воды. Жо провел в тюрьме почти шесть недель, но полицейским так и не удалось ничего доказать, а он, почитая память покойного друга, никогда не пытался свалить на него вину. Доминик, полагая, что ее признания привели к гибели Раймонда, решила стать медсестрой, и действительно стала, причем неплохой.
Шесть месяцев с лишним спустя Натали впервые читала «Лорда Джима». Она давно забыла свои собственные слова и не узнала их, увидев в книге, но ее поразило известное замечание Стайн: «Человек должен погрузиться в разрушительную стихию». Но еще большее впечатление на актрису произвела меткая фраза сурового и мрачного помощника капитана, мистера Джонса, так поразившая Марлоу: «Ни вы, ни я, сэр, никогда так много не размышляли о собственной персоне».
Ну что ж, Раймонд погрузился в стихию, не так ли? Полностью, навсегда. Пожалуй, если взглянуть на дело с такой точки зрения, в конечном счете он все-таки попал в Вальпараисо.
СФЕРА ВЛИЯНИЯ
THE KING OF THE RAINY COUNTRY
Обстоятельный и дотошный инспектор амстердамской полиции Ван дер Вальк расследует исчезновение владельца крупной торговой фирмы («Сфера влияния»). Героям известного автора детективов предстоят жестокие испытания, прежде чем справедливость восторжествует.
* * *
Ван дер Вальк проснулся. Мысли его были крайне сумбурными, а к губам словно прилип отвратительный привкус дешевого испанского бренди. Неужели он напился до чертиков и заснул? А в комнате что-то жарковато, словно все окна наглухо закрыты. Похоже, что так и есть. А еще, кажется, ему снились какие-то кошмары. Что это на нем навалено? Он резко дернулся, от рывка ему стало очень больно. Да, не слишком приятные и совершенно неожиданные ощущения; он дрыгнул ногой и с удивлением обнаружил, что ничего не произошло. Может, он еще спит — да нет, вроде уже не спит. Кажется, что-то с ногой. Что-то случилось: он послал своей ноге приказ дернуться, но она его не выполнила. Такое впечатление, что его родная, всегда послушная нога крепко спала, вся — от бедра до пятки. А тут еще этот мерзкий привкус бренди — где ему удалось так нализаться? Должно быть, он все-таки еще спит, потому что в памяти всплывают обрывки сновидений — что-то связанное с Биаррицем. Ха, отпуск в Биаррице или что-то вроде того. Прекрасная идея, поскольку ни он, ни Арлетт никогда еще не были на побережье Атлантики.
Это была совсем не прекрасная идея.
Да еще эта ветчина… у него был хлеб с непрожаренной ветчиной. Нет, не Биарриц, а что-то еще на «б»… Байон, не Байон… Он почувствовал себя триумфатором, потому что начал вспоминать — его сон был как-то связан с войной. Испанская граница — река Бидассоа. Сульт{1} пересек Бидассоа, направляясь на север. Сульт не был особенно преуспевающим полководцем, но он не был и неудачником вроде Веллингтона{2}, у которого пять лет ушло на то, чтобы с победой завершить военную кампанию, в которой все было на его стороне. Сульт был чрезвычайно энергичным человеком, но никудышным бойцом. Ему, Ван дер Вальку, следовало бы показать Сульту, как надо драться.
Так, хватит спать, пора просыпаться. Отлично, пошевелим рукой. Он шевельнул рукой — она прикоснулась к чему-то… Забавно. Какая-то довольно грубая трава. И камень. Он почувствовал камень и под своей головой. Так. Значит, он вовсе и не в кровати. Он напился и заснул на холме под жарким солнышком. Он уловил запахи иссушенной солнцем травы и чабреца. И вдруг вспомнил очень-очень важную вещь. В него стреляли.
Он был солдатом армии Сульта, и подлец Сульт оставил его подыхать на склоне этого чертова холма. Он догадался, что лежит именно на холме, потому что его голова покоилась чуть ниже, чем ноги. Его бедные ноги, его бедная голова. Его подстрелили, а когда кого-нибудь из солдат Сульта ранят, его бросают, и он умирает, потому что поблизости нигде нет госпиталя. Ван дер Вальк преисполнился жалости к собственной персоне и выругался. «Ну вот, — слезы с готовностью наполнили его глаза, — я умираю на склоне какого-то богом забытого холма. Я даже не знаю, где он находится — во Франции или в Испании. Когда-нибудь на мои бедные кости наткнутся португальские скульпторы, нелегально перебир