— Ничего особенного я так и не припоминаю. Это был один из множества серых, ничем не примечательных дней, когда думаешь только о том, что скоро снова пойдет снег, я включила свет поярче, а он сказал что-то по поводу того, как мрачно выглядит город. Я имею в виду, что это было такое несколько рассеянное, ничего особенно не значащее замечание.
— А что вы ответили?
— О, тоже что-то незначительное.
— Понимаю, но что именно?
— Гм… я вернулась из Брабанта, понимаете ли, и сказала что-то о том, что в это время там, по крайней мере, каждый год проводится карнавал и это несколько утешает и приносит веселье в жизнь людей. И что в Амстердаме я скучаю.
— А он как отреагировал на это?
— О, просто бросил невыразительное «да» и сказал, что карнавал действительно внес бы в жизнь некоторое разнообразие.
— И в нем не было ничего странного или неестественного? Он не выглядел изнуренным или озабоченным чем-то?
— Нет… нет, боюсь, ничего такого не было.
— Что ж, я вам очень признателен.
— Хорошее виски вполне достаточная награда.
— А с его женой вы знакомы?
— Никогда не видела ее. Он никогда не упоминал ни о чем, что касалось его личной жизни, не думаю, что он из тех людей, которые любят поплакаться в жилетку секретарше. Мне он нравится, я очень скучаю по нему.
— А кто теперь выполняет его работу?
— Я — по крайней мере, ее большую часть. Исключая обеды, ужины и очаровывание нужных людей.
— Не стану больше вас задерживать. А что у вас сегодня на ужин?
Она рассмеялась:
— Омлет с замороженными креветками — боюсь, это не самое оригинальное меню.
— Приятного аппетита.
Ван дер Вальку осталось позвонить в отель «Амстель». Мистер Либуда уже вернулся, так что если он поторопится, то они смогут встретиться прямо сейчас. Внезапно вспомнив, что все его расходы оплачиваются, он немедленно взял такси. Мистер Либуда был в баре — пил виски.
— Да, это было примерно в это же время дня, представьте себе, ровно неделю назад. Мы ужинали здесь, а на следующий день я должен был отправляться в Кельн. Я вернулся вчера и, я вам доложу, чрезвычайно этому рад. Карнавал! Ну конечно! Сегодня же понедельник. Последний понедельник перед Великим постом. В Кельне шумное веселье.
— Вы упоминали об этом в тот день, когда последний раз его видели?
— Это он мне об этом напомнил, раз уж на то пошло. Я об этом и позабыл совсем. Я был тогда не в самом радостном расположении духа, и он сказал мне, что ему нравятся карнавалы, а я ответил, что ему — может быть, но не мне. Какое несчастье, я уехал из Рио, чтобы только убраться подальше от всего этого разухабистого веселья.
Кроме этого, услышать от мистера Либуда не удалось ничего, правда, это могло ровным счетом ничего не означать. Ну что ж, какая-никакая, а все-таки зацепка. Досадливо выругавшись, он отправился домой на трамвае. К этому времени час пик уже кончился.
Дома его ждал омлет с ветчиной и шпинатом на ужин и телевизионные репортажи о карнавальных шествиях, которые проходили в разных уголках Европы, включая Кельн, Майнц и Мюнхен. Немцы, наряженные в костюмы пастухов, восторженно орали и ревели, пиво, булькая и шипя пеной, лилось рекой; и как только мочевые пузыри бюргеров выдерживают его натиск?
На следующее утро он отправился в офис, удрученный безрадостными мыслями о том, сколько рутинной работы ему предстоит выполнить, — сплошные проверки. Весь день прошел в бесконечной веренице трансагентств, фирм, сдающих в аренду автомобили, и отелей. Наконец этот чертов день подошел к концу, результатом праведных трудов была обретенная уверенность в том, что Жан-Клод Маршал не просто отправился в какой-нибудь богом забытый уголок Голландии, чтобы спокойно поудить рыбу вдали от мирской суеты.
— Я слышал, что тебе досталась непыльная неофициальная работенка, — ехидно заметил старший инспектор Кан, столкнувшись с Ван дер Вальком в коридоре. Тот равнодушно чертыхнулся.
Ближе к вечеру у него появилась идея.
Жан-Клод Маршал во время войны служил в британской разведке. Ничего особенно захватывающего: чин майора, горсть стандартных наград, ранений не было. Девять десятых своей работы он выполнял в кабинете, и тем не менее… Может быть, все-таки было какое-нибудь особое задание? Может быть, в какой-нибудь уголок Европы его сбросили с парашютом или он под покровом ночи причалил к какому-нибудь берегу на резиновой лодке или был внедрен во вражеские ряды? Может быть, он вспомнил о своих приключениях и с ним случился приступ ностальгии, заставивший его бежать куда-то, чтобы спастись от рутины хотя бы на время?
Ван дер Вальк позвонил в лондонский военный штаб; они были терпеливо вежливы и даже, преодолев обычную косность и инертность, заверили, что ответят ему телеграммой по ночному тарифу.
Анн-Мари пообещала, что снабдит его фотографиями, так что по пути домой он заехал за ними. Свежих среди них не оказалось, но костлявое лицо с острым носом было явно не из тех, что сильно изменяются со временем. Оно было даже как-то по-особенному красиво; что-то в этом носе напомнило ему кого-то-но-не-могу-вспомнить-кого — хотя вполне возможно, что несколько позже его осенит.
В этот вечер веселья было еще больше — кульминация карнавала под холодным, резким, пронизывающим северо-западным ветром. Голландия наблюдала за этим шабашем со смущенным неодобрением, завистью и легким суеверным ужасом.
— Выключи эту ерунду — пощади мои нервы, — взмолилась Арлетт: она находилась в необычайно сердитом настроении, по той причине, что у нее что-то не ладилось с шитьем — она сильно укололась, у нее порвалась нитка с таким звуком, что издает стрела, вонзаясь в мишень, а ее машинка вдруг нервно зажужжала и зашумела, словно куропатка, спугнутая со жнивья. В довершение ко всем неприятностям она, страдальчески вскрикнув, нечаянно разорвала лоскут ткани.
Ван дер Вальк внимательно изучал карту Европы. У мистера Маршала имелся французский паспорт. Если бы он был в Голландии, то к этому времени он уже нашелся бы — в такую поистине «карнавальную» погоду не очень-то побродяжничаешь. Машину-то свою он тоже не взял. Так где же он тогда? И вообще, жив ли он?
Если кто-то исчезает, убегает, умывает руки, чтобы побыть в одиночестве, то, возможно, этот кто-то отправляется в какое-то особенно памятное ему место?
И почему мистер Канизиус был так настойчив в доведении этого до сведения полиции? Может, у него есть какая-то причина подозревать, что дело пахнет криминалом?
Анн-Мари… сложная женщина… Ван дер Вальк отправился в постель с какими-то смутными мыслями.
Среда. Арлетт направила свои стопы в церковь преклонить колени и вспомнить о том, что она всего лишь прах. Ван дер Вальк поехал в офис, угрюмо размышляя, что обычному полицейскому ежедневно кто-нибудь напоминает о том, что он пыль и прах, но — вот нечаянная радость — там его ждал ответ на его запрос из Лондона.
Майор Маршал не выполнял никаких особых заданий. Он работал связным между англичанами и генералом де Латтре. Он бывал в Кольмаре, Штутгарте, Ульме — французская армия «Рейн и Дунай». Позже, во время оккупации, он был связным де Латтре с британским командованием в Кельне. Снова Кельн — странно это. Как натура довольно суеверная, Ван дер Вальк частенько, особенно когда не имел точных фактов, придавал большое значение именам и названиям, которые приходили ему на ум словно по наитию. Следуя своей интуиции, ему однажды удалось арестовать одного почтенного джентльмена, который промышлял фальшивыми чеками, а поскольку сей господин питал неуемную страсть к путешествиям, поймать его не могли в течение восемнадцати месяцев.
У него был друг, тоже из немецкой полиции, Хайнц Штоссель. Немцем он был до мозга костей. Бедный старый Хайнц: карнавал, должно быть, был для него невыносимым временем — все эти выпивохи в костюмах пастушков, которые на следующий день оказываются дружной компанией каких-нибудь важных шишек… Интересно, а как выглядел бы Хайнц в костюме пастушка?
Конечно, это полная чушь: нет абсолютно никаких причин полагать, что Жан-Клод Маршал находится где-нибудь на рейнской земле. Этот парень с чертовски огромным счетом под кодовым номером в Цюрихе небось давно где-нибудь в Швейцарии поправляет здоровье диетой из молочного шоколада.
И все же, хотя ему и не велено было пользоваться официальными источниками, на старые дружеские связи никто запрета не налагал. Он дотянулся до телефона и набрал номер.
— Алло? Полицейское управление Кельна? У меня есть шанс найти Штосселя в его кабинете? Возможно, еще не уехал? Тогда соедините меня с ним прямо сейчас, пожалуйста. Алло? Хайнц? Как там твои ковбои?
Ответом на вопрос был продолжительный, полный неподдельной муки стон.
— С каждым годом все хуже и хуже — мусорщики клянутся, что объявят забастовку, трое таксистов были избиты, сто сорок семь автомобилей ограблено, а счета за разбитые стекла уже достигли астрономической суммы. А страховые компании отклоняют все претензии пострадавших во время карнавала — говорят, что это событие вполне подходит под определение «гражданская война».
— А как у тебя обстоят дела с пропавшими людьми?
В трубке воцарилось кратковременное молчание.
— А почему ты спросил? Есть у меня один неприятный случай, но до тебя вроде бы это еще дойти не должно. Ты ясновидящий или как? — Голос немца внезапно стал громче: — Не можешь девчонку отыскать, так?
— Нет, я потерял мужчину.
— Ну, тогда ты обратился не по адресу, сынок. У нас пропала девушка — и пресса пронюхала об этом прежде, чем мы успели что-либо узнать и предпринять.
— Да уж, плохи ваши дела.
— Еще хуже, чем ты думаешь, — мы нашли ее одежду в лесу. Представляешь себе заголовки — «Исчезновение обнаженной красавицы»?
— А зацепка какая-нибудь есть?
— Да, но очень неубедительная. Бармен видел ее вечером в Розовый Понедельник с каким-то типом, которого он описал как «мужчину среднего возраста». Ну а теперь поведай мне о своих злоключениях. Никаких сигналов от вас я не видел, но, честно говоря, был так занят, что и не смотрел на телетайп.