— Пошли, Гарри, — не забудь о барышнях.
— Немного подождать никогда не вредно, — отмахнулся Гарри.
— Хорошенькие спортсменки, — объяснил другой, — норвежки. Мы учим их слалому, а они нас прыжкам с трамплина.
— Большой слалом — интервал тридцать метров, — добавил Гарри. — До свидания.
Н-да, слаломная трасса Анн-Мари явно была спланирована как-то хитро. Почему она изменила линию поведения? Почему она вдруг, так неожиданно, прилетела в Инсбрук? Почему она начала мешать ему и стала уговаривать оставить это дело, хотя сначала, там, в Амстердаме, ничего против не имела?
Да, Канизиус говорил с ней. Очевидно — и это нормально, Канизиус позвонил ей и обнадежил ее: у нас есть новости о нем, не волнуйтесь, что бы ни беспокоило его, мы это выясним… Нет, скорее всего, это было не так. Канизиус сделал какие-то злобные намеки по поводу того, что Жан-Клод уехал в Инсбрук с хорошенькой молодой немкой, и сказал что-то, что глубоко задело женщину. И Ван дер Вальк не был уверен, что ее действиями руководила тривиальная ревность.
Должно быть, сообщение Канизиуса шокировало ее. Он вспомнил ее слова: «Я единственная женщина, которая что-то значит для него». Да и та маленькая вспышка гнева, когда они пили кофе… нет, она не была наигранной. Но была ли это только ревность? Он не был уверен в этом. Слишком резко она изменила линию поведения, начиная препятствовать ему. «Я не могу с уверенностью сказать, он это был или нет». Что плохого случилось бы, если бы он встретился с Жан-Клодом, поговорил с ним и отправил его юную подружку домой, к маме? Совершенно точно, Анн-Мари не стала бы протестовать против этого!
Связано ли как-то ее поведение с Канизиусом? Он что-то сказал, или намекнул, или высказал какое-то предположение в недоброжелательной форме?
Ван дер Вальк этого не знал. Прежде чем отправиться спать, он пошел позвонить собственной жене.
У слаломной трассы собралось огромное количество народу. Разделившись на две половины, толпа заполонила склон, обступив ее с обеих сторон. После недельного закрытия для проведения соревнований олимпийская лыжня этим утром была снова открыта для всех желающих. Несколько людей с лыжами на плечах собирались подняться на холм и испытать себя на этом поприще, ободренные и возбужденные вчерашними подвигами девушек. Даже лучшие из них не были достаточно умелыми, достаточно опытными для того, чтобы спуститься по этой трудной трассе достаточно быстро и красиво, и некоторые могут хорошо поплатиться за тот кусок, который они не могут прожевать, — сломанной ногой или вывихнутым плечом. Ван дер Вальк, цинично усмехнувшись, подумал, что австрийцы подготовились к этому. Внизу, у лыжни, стоял вертолет — если кто-нибудь получит серьезную травму, его немедленно отправят в больницу.
Толпа стояла вокруг трассы, к низу холма народу становилось все больше, воздух был пропитан возбуждением и волнением, исходящим от людей. Кругом стоял шум: непрерывно бормотали зрители, непрерывно бормотали журналисты, перекрывая этот гул, что-то вещал громкоговоритель. Проверяли свое оборудование радиостанции, у самой трассы устанавливали телевизионные камеры, везде сновали организаторы, размахивая, наверное, какими-то чрезвычайно важными бумажками. Словно муравьи, на трассе суетились рабочие, проводя последние приготовления — закрепляя на кольях канаты, ограждающие толпу, расставляя на положенном расстоянии флажки на лыжне, трудолюбиво выравнивая лыжню между воротами и утрамбовывая снег. За деревянными щитами с рекламными баннерами пилот вертолета активно флиртовал с медсестрой, наслаждаясь чашкой горячего кофе. Взад-вперед носились репортеры, размахивая микрофонами, микрофоны болтались у них на галстуках, провода волочились за ними, как хвосты, напоминая шлейфы бальных платьев.
Напряжение все нарастало. Последние большие, решающие соревнования в этом сезоне. Вчера соревновались австрийские спортсменки. Покажут ли француженки лучшую технику? Эта тема муссировалась в толпе непрерывно. Но Ван дер Валька это совершенно не интересовало. Он уже отыскал припаркованный красный «фиат» и теперь не спускал с него глаз.
Анн-Мари, с лыжами на плече, беседовала с каким-то знакомым репортером — создавалось впечатление, что она знала всех на свете!
— За ночь выпало еще десять сантиметров снега, но он хорошо слежался со старым слоем. Снег хороший, лыжня будет быстрая. А обледенелые участки — все думают, что они могут сыграть на руку француженкам. Я чувствую себя в прекрасной форме. Ну, пойду наверх.
— А я пока побуду здесь.
— Как хочешь.
Ван дер Вальк навел бинокль на группу, поднимавшуюся на фуникулере; его внимание привлекла большая меховая шапка. Точно такая же казачья шапка была на голове у «девушки из свиты». Может, это она, а может, и не она — он не мог хорошенько разглядеть девушку. С ней был мужчина — может, он, а может, и не он. Ван дер Вальк засунул бинокль за пазуху и кенгуриными скачками понесся вниз, то и дело поскальзываясь и проваливаясь в снег. Ближе к подножию горы передвигаться стало легче — он побежал быстрее.
Толпа заметно поредела, так что долго ждать ему не пришлось. Заинтересовавшие его мужчина и женщина были далеко впереди, Анн-Мари сидела в кабинке перед ним. Как же медленно двигается эта штука — покачиваясь, вибрируя, гудя. Внезапно выглянуло солнце, восхитительно теплое и ласковое на фоне холодного воздуха.
— Лыжня скоро станет скользкой, словно ее смазали маслом, — заметил мужчина, сидевший рядом с ним.
Перед ними открывался великолепный вид на слаломную трассу, по которой уже легко скользил вниз первый спортсмен.
Он выпрыгнул из кабинки, не надевая лыж, чтобы не терять времени, и бегом бросился к началу трассы. Да — там была Анн-Мари, она стояла на коленях и что-то делала с креплениями на своих лыжах, он видел ее лицо, судя по его выражению, она была чем-то недовольна. Около полудюжины человек ждали своей очереди на спуск по трассе. Ван дер Вальк споткнулся на свежем снегу; очередной спортсмен оттолкнулся в чрезмерно претенциозном прыжке, очень быстро пролетел метров тридцать, потом вдруг замахал руками на манер ветряной мельницы, врезался в небольшую кочку, потерял обе лыжи и грациозно исчез в великолепном мягком сугробе — ему повезло, приземление было мягким, и он остался цел и невредим. Компания молодых людей и девушек, находившаяся на вершине горы, веселилась от души, наблюдая за полетом незадачливого горнолыжника. Ван дер Вальк добрался до Анн-Мари. Она уже надела лыжи и, как раз когда он, задыхаясь, подошел к ней, обернулась.
— О, и вы здесь. Пришли понаблюдать за моим спуском. — И тут они оба заметили высокую меховую шапку. Он схватил ее за рукав; двое лыжников готовились начать спуск — они стояли наклонившись вперед, держа лыжи ровно; Анн-Мари пронзительно вскрикнула:
— Жан-Клод! Жан-Клод!
Он видел мужчину всего несколько секунд, прежде чем его загородил какой-то толстяк, который уже направил свои лыжи вниз и осторожно, немного вкось стал скользить вперед. Нос Жака Анкетиля!
Маршал смотрел на них всего секунду. Он увидел свою жену, потом на семь сотых секунды (время высвечивалось на электронном табло) задержал глаза на фигуре Ван дер Валька. Дольше медлить он не стал. Положил руку на спину девушки в меховой шапке и вытолкнул ее на склон. Направив свои лыжи вниз, он последовал за толстяком. Зажав палки под мышками, он легко и быстро полетел вниз.
Анн-Мари воткнула палки в снег и, тяжело дыша, заправила волосы под шапочку.
— Вперед, черт вас побери, вперед! Догоните их, сделайте что-нибудь, встаньте на голову, но достаньте его! Мне надо поговорить с ним! Я должна! Ну давайте же, чего вы ждете?!
Маршал догнал девушку, чуть свернув в сторону, чтобы оставить ей побольше места, и пролетел мимо нее. Она скользила осторожно — такая скорость была слишком велика для нее, — но довольно уверенно. Анн-Мари, судорожно вздохнув, бросилась на лыжню.
А он не мог кататься на лыжах! Вот сейчас бы пригодилось… Он сломя голову, как сумасшедший бросился к канатной дороге. Он несся, спотыкаясь, скользя, и в конце концов неуклюже повалился в снег. Поднялся, чертыхаясь сквозь зубы, побежал дальше, чувствуя, что повредил плечо.
В подъехавшей кабинке сидел один из «горных гномов» — пожилой человек со специфическим для этих мест выговором, морщинистый сухой человечек в куртке с капюшоном, которая была ему явно велика.
— Что-нибудь вывихнули? — проскрипел старикашка.
Ван дер Вальк стряхнул с себя снег и тихонько выругался. Плечо болело. Но горный воздух бодрил, не давая ему окончательно упасть духом.
— Мы сделаем этих француженок, — заявил старичок.
«Время — пятьдесят девять восемьдесят три», — объявили по громкоговорителю, но эхо заглушило имя.
— Кто? Кто? — взволнованно закаркал «гном». — Это быстро, очень быстро!
Ван дер Вальк ошеломленно посмотрел на него.
Они уже почти доехали до подножия холма, когда прозвучали сильные аплодисменты.
«Новое лучшее время — пятьдесят девять восемьдесят одна!» — объявили по громкоговорителю.
— Это один из наших?! — завопил старичок, сотрясая от возбуждения кабинку.
— Несомненно, один из наших, — пробормотал Ван дер Вальк, с трудом пошевелив поврежденным плечом. — А вы что думали, марсианин?
Спрыгнув с подъемника, он размашисто зашагал по истоптанной тропинке, вид у него при этом был самый несчастный, а сердце все еще захватывало от высоты, с которой он только что спустился. Так, в самом низу трассы не было видно ни меховой шапки, ни выдающегося носа, ни черных брюк и белого свитера. Ну и куда они все подевались? В трехстах метрах впереди него заурчал мотор вертолета. Как только Ван дер Вальк взглянул на него, вертолет неуклюже наклонился, оторвался от земли и закрутился, набирая высоту. Под ним заклубилась снежная пыль, поднятая потоками воздуха от винтов. Вертолет проурчал прямо у него над головой — наверное, на трассе кто-то здорово упал.
А потом он увидел Анн-Мари, только что докатившуюся до конца трассы. Он подбежал к ней.