— Так что никто ничего не узнал… пока это не стало известно Эстер. По крайней мере, так мне рассказывали.
— Правильно, первые разоблачения пришли от нее.
— А от кого услышала она?
— От кого же, как не от самого Лафорэ.
— Ужасно…
— Воображаю, — ледяным тоном сказал генерал, — что ему стало до того невыносимо, что он поделился этим — в постели или нет — с человеком, которому доверял.
— А она предала его.
— Поправка. Это он предал ее.
— Вы думаете, что он поэтому ее убил?
— Похоже на то.
Ван дер Вальк не был уверен в этом. Менталитету военного присуще все упрощать, но был ли у Лафорэ менталитет военного?
— Нам неизвестно точно, он ли ее убил.
— Это, — сказал генерал, снова раскурив трубку, — слава богу, не моя проблема.
— Как удобно для вас, — едко заметил комиссар.
— Поймите меня правильно. Если он убил ее — а я считаю, что, скорее всего, это сделал он, иначе я бы не стал вас принимать, — я далек от мысли спокойно умывать руки.
— Дьенбьенфу было ошибкой.
— А кого в этом винить? Наварра с его дурацкими инструкциями, Салана с его коварством, Коньи, тогдашнее правительство, американцев? Если они ответственны, то с тех пор они заплатили за это сполна.
— Все это звучит так нереально.
— А это так и было. Подумайте… американцы… сотня или больше вылетов в день, чтобы защищать пост, на котором было шесть человек во главе с капралом. И в то же время… десять тысяч военных в этом котле считали, что им очень повезло, если прилетало тридцать самолетов.
— И последнее об этом гарнизоне — почему парашютно-десантные войска? С легионом все понятно: многочисленный, могучий. И солдаты старой закалки: животики, бороды, обвешаны гранатами, и войсковые лавки, полные вина. Но парашютно-десантные войска! Предполагалось, что они будут оперативными, внезапными, так?
— Именно так, — прозвучал спокойный ответ. — Но чем больше на это смотришь, тем глупее все это кажется. Кастри должен был руководить маневрами — включая вооружение! Когда стало очевидным, что наступательная база превратилась в осажденную крепость, парашютно-десантные войска продолжали использовать. Это была ошибка, которую повторили в Алжире. Было принято считать, что легион и парашютно-десантные полки — единственно эффективные ударные войска. Они считались главным резервом и слишком часто нерационально использовались, чтобы заблокировать какую-нибудь дыру. И наконец, когда лагерь был окружен плотным кольцом, укрепить его могли только парашютно-десантные соединения.
— Никто не обратил внимания… если только, конечно, Лафорэ этого не заметил?
— Парашютно-десантные войска действуют в соответствии с полученными инструкциями. Чем глупее эти инструкции, тем важнее избежать провала.
— Они потерпели поражение — не простили себе этого, но были рады найти каких-то козлов отпущения.
— Лагерь удерживали в течение двух месяцев непрерывной атаки примерно две с половиной тысячи боеспособных солдат под командованием подполковника, не имевшего никакой стратегической подготовки, и полудюжины офицеров вдобавок, которых позднее поносили как «мафию» и в числе которых был игравший второстепенную роль ваш покорный слуга.
— Эта самая мафия приговорила одного младшего офицера, виноватого лишь в том, что у него произошел нервный срыв, к жизни, которая подобна смерти.
— Вы заблуждаетесь, — ответил генерал с достоинством. — Эта мафия ни в коей мере не причастна к такому акту. В то время он находился под моим командованием, и за то, что произошло, я лично несу ответственность.
Слушая его, Ван дер Вальк вынужденно отметил, что генерал был грозен.
— Я не стремлюсь кого-то осуждать, — сказал Ван дер Вальк. — Ни вас, мой генерал, ни полковника Годара, ни лейтенанта Лафорэ. Кто их поймет!
— Что было у них на уме — вероятно, никто не поймет. И возможно, вы правы, ставя всех на одну доску.
— Лафорэ был наделен губительным даром — воображением.
— Вы стремитесь оправдать его… обелить, — фыркнул генерал.
— Никто еще никогда не пытался защитить его, — распалился Ван дер Вальк. — Что вы сделали — послали ему пистолет в коробке, упакованной как рождественский подарок? Ведь так, по легенде, поступили несколько офицеров с Наварром?
— А вы чего ждали — чтобы я вежливо пошел, держа шляпу в руках, пригласил его получить наградные и поинтересовался, не соблаговолит ли он тихо уволиться из армии?.. В лагере Ланглэ сорвал берет с одного из офицеров, который, по его мнению, не заслуживал права его носить. С офицера, равного по званию. Правила едины для всех. Никто не выбирал специально Лафорэ, как вы, похоже, полагаете. История, месье комиссар полиции, забывает тех, кто не поддерживает свою репутацию в битвах. И мы… я говорю «мы»… не подчиняемся мнению гражданского лица… даже полицейского.
— Нет, — сказал Ван дер Вальк, тяжело поднявшись, — так же как генерал Кристиан Мари Фердинанд де ла Круа де Кастри, потомок герцогов и маршалов, который не подчинился мнению бретонского крестьянина. — Он просто не мог ничего с собой поделать.
— Сядьте, комиссар, — тихо сказал генерал. — Прошу меня простить.
— И я прошу меня простить. Он был вашим мальчиком, и вы пострадали из-за него.
— Эстер Маркс всадила в него пулю. Она была одной из наших. Она глубоко сожалела, что не была там с нами.
— Если бы она была с вами, Лафорэ бы не дезертировал.
— Мне ни разу не пришла в голову эта мысль, — сказал генерал.
Глава 19
— Сколько «л» в слове «интеллект»?
— Одно, — ответила Рут.
— Нет, два, — сказала Арлетт строго. — Ты допустила четыре грубые ошибки в диктанте, значит, получишь в самом лучшем случае шестерку, а то и пять с половиной или даже пять. Снова все перепиши, постарайся хорошенько, и, если будешь по-настоящему внимательной, я уверена, ты заработаешь завтра по меньшей мере девять.
Минут десять стояла тишина, нарушаемая лишь тихим бормотанием, словно за деревянной панелью скреблась мышка.
— Чертова работа.
— Откуда ты взяла такое выражение?
— От тебя.
— Гм. И все-таки это грубость, и ты не должна так говорить. Не нажимай слишком сильно, когда пишешь.
Снова минутное молчание, потом бормотание:
— Мам.
— Что?
— А правда, что Эстер застрелили?
Теоретически Арлетт всегда полагала, что рано или поздно наступит день, когда придется лгать детям, и чувствовала, что так оно и будет. Практически этого, похоже, еще не случалось.
— Что?.. Ты закончила свой диктант? — спросила она, чтобы выиграть время.
— Да.
— Хорошо. Почему ты так решила?
— Я слышала, что госпожа Паап говорила своему мужу. Она думала, что я не понимаю.
— Да. Это правда.
— А кто застрелил ее?
— Рут, наш папашка — полицейский. Он сделает все, что в его силах, чтобы выяснить это. Вот почему он и поехал во Францию.
— Кто-то из Франции?
— Я не знаю… Может быть, теперь он уже знает.
— Это больно, когда в тебя стреляют?
— В меня никогда не стреляли, но я слышала, что не больно. Удар и испуг… Как будто падаешь с лестницы. Она умерла очень быстро, и я уверена, что никакой боли она не почувствовала.
— Прямо как показывают по телевизору. Это были гангстеры?
Арлетт, которая, стоя на четвереньках на полу, вырезала выкройку, опустила ножницы.
— Гангстеры встречаются редко. К счастью. Папашка думает, что это мог быть кто-то из старых знакомых Эстер. Наверное, этот человек был расстроен, немного не в себе, и он почему-то решил, что должен застрелить ее.
— Почему?
— Нездоровым людям часто что-то кажется. Разве у тебя не бывает так, что иногда, когда у тебя температура, начинают сниться страшные сны, будто за тобой гонятся или что-нибудь еще?
— Бывает, но я ни в кого не стреляю.
— Что доказывает, что ты, к счастью, была не очень больна. Однажды, когда я была очень усталой и расстроенной, я запустила кухонным ножом в кого-то. Это было не менее скверно.
— А в кого?
— Не имеет значения. Я только хотела показать тебе, что кто-то может стрелять в людей.
— Они пугались, эти люди?
— Да… немного.
— Эстер не очень легко было напугать. Она была парашютисткой.
— А ты хотела бы стать парашютисткой? — попыталась сменить тему Арлетт. — Передай мне булавки, они на столе рядом с тобой… и завинти колпачок ручки, он разболтался.
— Я могла бы. Я знаю, где этому учат.
— Правда? — мягко поинтересовалась Арлетт, очень надеясь не сходить с этой многообещающей дорожки. — И где же?
— Где-то в Бельгии. Туда долго ехать. Эстер один раз брала меня с собой, на машине.
Старая синяя машина Зомерлюста. «Симка-ариана». Арлетт почувствовала легкий толчок в сердце.
— А когда это было?
— Примерно месяц назад. Эстер сказала, что ради интереса хочет мне показать, как это делается.
— Это какой-то летный клуб?
— А что это такое?
— Я не знаю… что-то вроде небольшого летного поля.
— Да, наверное. Можно научиться прыгать с парашютом… там есть что-то вроде гимназии. Но я точно не знаю, потому что Эстер мне ничего не показала.
Арлетт навострила уши:
— И почему же она передумала?
— Не знаю… я думаю, она поссорилась там с тем мужчиной. Наверное, оказалось слишком дорого, — добавила она так небрежно, словно была привычна к ссорам по поводу того, что что-то стоит слишком дорого.
— Эти места довольно дорогие, я думаю, — осторожно произнесла Арлетт. — Расскажи мне, все-таки… мне бы хотелось попробовать когда-нибудь.
— По-моему, это недалеко от Хасселта. Туда далеко ехать. Особенно для твоей машины в «две лошадиные силы», — сказала она с некоторым превосходством. Девочка была явно довольна тем, что знает что-то такое, чего не знает Арлетт.
— Я уверена, что смогу… прыгнуть с парашютом, я имею в виду. Надеюсь только, что у меня не закружится голова.
— Эстер говорила, что голова не кружится. Сначала нужно научиться прыгать с высокой вышки, когда к тебе привязывают веревку. Самое трудное — приземление.