— Я не вижу причин возобновлять поставку гуманитарных грузов в регион, — Коренёв сверкнул своими льдисто-голубыми глазами, — республика Сахалин признана странами Тихоокеанского региона. Они суверенны и за сто лет доказали свое право на независимое существование. Посему нет смысла тратить государственный бюджет.
— Да как вы смеете подобное говорить?! — взвился министр территорий. — Вы, который островитян, кроме как сепаратистами, никак не называете?! Это наши исконные земли, разбазаривать которые вы не имеете никакого права!
Коренёв скривился. Вот не понимал он людскую манеру все дела вести через призму эмоций. Смысл орать, краснеть, разбрасывать слюни? Надо просто делать свое дело. Вышло — молодец, нет — полно вариантов отдать долг. В этом плане пятилетка внекастовым на разведывательном крейсере как нельзя лучше прочистила мозги. И вот теперь смотреть на чиновника, готового словить удар, было просто противно. Видимо, оппонент что-то такое прочитал во взгляде и замолчал.
— Как я называю данное государство вне политических обсуждений, — отметил Коренёв, — мое личное право на свободу выражения. Тем не менее, международное законодательство с его доминирующей позицией четко определяет статус государства, признанного другими странами. И обсуждению сей факт не подлежит. А с иностранными государствами заключаются соглашения, договоры, пакты, с ними ведется торговля, им выдаются кредиты, в конце концов. Россия не кормушка, ведь так, Ромуальд Артурович?
Министр финансов, надо отдать ему должное, даже бровью не повел. Хотя Коренёв намеренно поставил его перед выбором. Теперь перед заседанием совета и в онлайн режиме ему необходимо четко озвучить свою позицию. Вспомнился старинный анекдот про корову в бомболюке. Как так раскорячится, чтобы и создать видимость общественных интересов, и при том проложенный прошлым созывом, коридор госпомощи возобновить!?
— Уважаемые члены Золотой сотни, — начал министр, судорожно обдумывая ситуацию, — вынужден заявить, что в словах Эвелина Филипповича кроется зерно истины. Наш коллега как всегда излишне прямолинеен и резок, но, тем не менее, хочу отметить, что в это пятилетие не стоит приоритетная задача помощь государствам, ранее бывшим в составе Федерации.
Эвелин отметил, как дернулись некоторые Золотосотенцы. «Да, не всем хватает стали в яйцах, а Ромуальд — молодец. Канатоходец. Понять бы в чем его интерес. Жаль пока не удается узнать, что он обратно везет в якобы пустых контейнерах. А они точно везут. Нутром чую. Ладно, может Ариадна порадует новостями».
Министр финансов тем временем продолжал:
— В связи с этим я считаю приемлемым провести переговоры с островом о выдаче кредита. Тем не менее, ради успеха думаю, что все же необходимо намеченный гуманитарный груз отправить.
— У моего министерства не запланированы денежные средства на эти цели. У меня в приоритете реорганизация социальных домов, — отозвался Коренёв. — Думаю, имеет смысл обратиться к корпорациям, пусть они за свой счет окажут острову помощь. Сделают заодно рекламу на этом. Голосуем?
— Голосуем, — подтвердил министр внекастовых.
— Голосуем, — раздалось с трибун.
— Голосуем, — не меняя выражения лица, кивнул Ромуальд Артурович.
Эвелин взглянул на смарт-браслет. Прекрасно! Заседание продлилось меньше часа. И чем бы ни закончилось голосование, сегодняшняя партия за ним. В дальнейшем надо задействовать аналитиков и подключить Ариадну с командой, пусть копают. Ему позарез нужно знать, что везут с Сахалина. Не может все упираться только в импорт. Ладно, это все завтра. А сегодня у него личные часы, и, судя по всему, он успевает не только без спешки доехать до ЗАА «Сфера», но и собственноручно забрать тюльпаны из цветочного автомата.
Мужчина кожей ощущал, что жизнь его в скором времени непоправимо изменится.
Praeteritum XIII
Некогда бо некто от предстоящих ей прииде к благоверному князю Петру навади на ню, яко «от коегождо, — рече, — стола своего бес чину исходит: внегда бо стати ей, взимает в руку свою крохи, яко гладна!»
«Повесть о Петре и Февронии Муромских»
На следующий день Давид проснулся рано. Петухи ещё не начали голосить, а предрассветная синева тонкой струйкой лилась сквозь незастеклённое окно. Сотник потянулся, отгоняя дрёму, повернулся, надеясь увидеть молодую жену. Однако постель была пуста. Ефросинья в нижней рубашке сидела на краю бадьи и в глубокой задумчивости чистила зубы. Этот ритуал был ему знаком. Каждое утро Фрося колдовала при помощи размочаленной деревянной палочки и кружки с кипятком. Ворожба приносила плоды, зубы у нее были словно морской жемчуг. Мужчина подпер рукой подбородок, наблюдая за этим действом, гадая, каково им будет вдвоём. Невольно вспомнились родители.
Его матушка Индигерд приходилась двоюродной сестрой Вольдемару Великому. Её сговорили замуж за отца без ведома обоих. Следует ли говорить о том, что они и не видели друг друга, пока свадебная фата снята не была. Любви меду ними не было. Слишком похожие характеры, чтобы притянуться друг к другу. Тем не менее они сумели прожить жизнь в согласии и уважении.
Давид и не понимал разницы, пока не полюбил его отец Айну, дочь своего ловчего. Низкорослая, широкоскулая, чернокосая, она проигрывала красавице Индигерд во всем. Но Давид помнил, как смотрела муромка на отца, когда он гладил её по щеке и называл «куницей черноглазой», как она смеялась и прятала свое плоское лицо у него на груди. Помнил и её круглый живот, и походку гусиную. И как одним зимним утром, осунувшийся и поседевший, отец принес пищащий сверток, вручил его жене и произнес: «Вот, дорогая супруга, тебе третий сын, признанный и крещеный. Я его Юрием назвал».
А через год отца не стало. Ушел лесными тропами вслед за своей куницей.
Давид сам не понял, отчего вспомнилась ему черноокая Айна. Как-то и не думал он о ней ранее, а сейчас надо же — всплыло.
Ефросинья тем временем закончила умываться, вытерла влажные волосы полотенцем, взъерошила. По её лицу пробежала тень, задержалась на мгновенье в складке меж бровей и сгинула, словно и не было никогда.
— Доброе утро. Я попросила воды принести для умывания да завтрак.
Давид еще раз взглянул на молодую супругу и, холодея от ужаса, спросил:
— Ты так к слугам вышла?
Ефросинья сощурилась, посмотрев на сотника, как смотрят на дитя малое, когда оно коверкает простое слово до уровня нижнекастового ругательства, а потом голосит его на весь лунопарк.
— Я плащ накинула и плат, а за дверями лишь Юрий сторожил.
Давид выдохнул. Ефросинья усмехнулась и села на край кровати.
— Не пугайся так, сотник. Даже я знаю, что нагой и простоволосой по княжескому терему не ходят. Поэтому у меня сразу три вопроса: мы здесь жить будем? Платье это надевать? И кичка с повойником, что на лавке лежат — убор вместо платка приготовленный?
Воин поскреб бороду. Верно отец Никон говорил, что если выбор супруги стоит между страшной, но умной и красивой, но глупой, то следует искать красивую и умную.
— Дом у меня свой, завтра туда отправимся, платье свадебное надевай, ещё два дня пир будет, убор тебе матушка моя в подарок приготовила. Мужней женщине вообще волосы показывать нельзя, не дай Бог, увидит кто — позору не оберешься.
Фросе было интересно, из-за чего возник сакральный запрет на раскрытие волос, в одной ли гигиене дело или что-то еще, но Давид этого не знал, более того никогда не и не задумывался над вопросом. Не принято и всё. Тем не менее, поразмыслив, пообещал познакомить с женщиной, которая поможет с тонкостями, пока его не будет.
— Супруга Ильи-воеводы — Настасья. Попрошу, она тебе Муром покажет, да и с хозяйством поможет. Я через неделю уеду с отрядом.
— А будешь когда? — перспектива остаться одной в незнакомом городе на попечении неизвестной Настасьи настораживала. Здесь тебе не лес дремучий, а какой-никакой социум со своими правилами и порядками. Поэтому придётся приспосабливаться на ходу, ошибаться, слыша шепот и смешки. Не просидишь же на осадном положении всё время.
— Не знаю. Постараюсь до снега быть.
Ефросинья удивленно подняла брови. С другой стороны, если так, то есть у нее муж или нет — не велика разница. Это что ж получается? Дома он будет только зимой, а в остальное время она сама по себе, лишь соблюдай видимые правила и приличия. Пожалуй, такой брак её устраивал, если наладить всё по уму. Свой дом, личное село с доходом и муж, которого восемь месяцев из двенадцати дома нет. Красота!
Свадьба действительно длилась еще два дня. Пир, скоморохи, здравицы и подарки молодожёнам. Во второй день были приглашены боярские семьи. На третий — купцы да почетные люди Мурома.
На этот раз фата не мешала рассмотреть всё вокруг. Можно было есть, пить, слушать, отвечать на поздравления.
Сидели они за одним столом с князем Владимиром и его супругой. Ниже образуя некое подобие громадной букву «П» тянулись два длинных стола, за ними расположились гости.
Бросая осторожные взгляды, Ефросинья смогла рассмотреть княжескую чету. Брат Давида, сидевший подле него, выглядел лет на пятьдесят. На широком лбу с залысинами блестели капельки пота. Русые волосы, сдобренные сединой, разбросаны по плечам. Неестественная худоба, которую не скрыть даже за многослойными одеждами. Желтое, осунувшееся лицо с неизгладимым отпечатком усталости. Ел он мало. Говорил ещё меньше.
Супруга его — княгиня Верхуслава — напротив, дышала здоровьем. Полная грудь, длинная шея и головной плат, намотанный так, чтобы эту шею выгодно подчёркивать. Чем-то черным подведены глаза, чем-то алым подкрашены скулы и пухлые губы. Пожалуй, по местным меркам, хороша, да и смотреть может так, что даже Фросю в жар бросило. Женщина проследила за взглядом снохи. И лишь потому заметила, как молодой боярин едва заметно подмигнул княгине и отсалютовал чаркой.
Одежды бояр пестрели шёлком и, несмотря на жару, мехами. Кольца у одних, кресты-энколпионы у других, золотошвейные воротники у третьих. По сравнению с ними княжеская чета выглядела почти аскетично. Если бы не венцы на голове, не бармы, отяжелявшие плечи, да не особое место за столом, не понятно было бы, кто правит в Муроме. Бояре или князь.