Сферический FAKE в вакууме — страница 2 из 4

ВК: Слова «томик», кажется, лет сто не слышал.

АН: Ну, я старая, да. (Смеется).

ВК: Я предпочитаю слово «мудрая». Спасибо вам большое за беседу.

АН: Спасибо вам. Говорить о себе старушки любят. Зовите еще!

ВК: Всенепременно!

Рецензия на стихотворение «Забытые»

Есть такой анекдот советских годов. Был какой-то оркестр, на чьи представления люди почти не ходили. Придумали ребята маркетинговый ход. Напечатали афиши, где заявили, что вернут деньги тем, кому не понравится последний номер. Как следствие — полный зал народу. Оркестр отыгрывает программу, а под конец объявляют: «А теперь последний номер — „Интернационал“!»

Анекдоты берутся из жизни, но совсем страшно, когда они в жизнь претворяются. Вот как в случае со стихотворением «Забытые» и сотнями подобных стихотворений, рассказов, романов, а порой даже и фильмов. Автор — судя по всему, школьник невеликого ума, потому что решил, будто аудитория данного сайта состоит из таких же школьников, которые из его стихотворения впервые узнают, что ВОВ — таки была. И что на этой войне использовались штрафные батальоны, которым он, старательно бомбардируя читателя глагольными рифмами, пытается петь хвалу. При этом автор явно, как и те оркестранты, считает, что он «в домике», потому что — кому в здравом уме придет в голову ругать стихотворение, речь в котором идет о Великой Отечественной!!! Мне придет, разрешите представиться — Василий Криптонов.

Сразу скажу: я не любитель и не ценитель поэзии. Говорю это, чтобы дать автору лазейку. Всегда можно сказать: «Да кто такой этот Криптонов! Он в поэзии ни бельмеса не понимает!» Оцените мой благородный жест, уважаемый автор. Больше подачек не будет.

Итак, о технической стороне вопроса мы говорить не будем. Это за скобками. Рифмы либо банальные, либо их нет. Ритм плывет — ямб, хорей, амфибрахий — это для автора незнакомые иностранные слова, возможно даже матерные. Про орфографию и пунктуацию тоже молчим — как можно! Какие, к черту, запятые, когда автор говорит о заветном, душу раскрывает!

Что ж, давайте о душе. В фокусе внимания автора, как я сказал выше, находятся штрафники. Только во множественном числе. Личностей среди них нет, есть безликая серая масса. Возможно, это художественный приём, трудно сказать.

Штрафники испытывают страдания. Им холодно и голодно, их заставляют воевать. Это практически цитата из стихотворения, я только опустил восклицательные знаки, громоздящиеся после каждого слова ради вящей убедительности — тут читатель должен гневно сжимать кулаки. Иногда восклицательный знак подменяется многоточием — здесь читатель должен расслабить кулаки и уронить слезу.

Образов нет (что такое «образ», автор, видимо, тоже не знает. Что-то вроде иконы, наверное, да?), есть одни прилагательные и наречия, обрисовывающие, как все плохо и грустно. Вообще, если бы не случайно встречающиеся рифмы, этот поток сознания напоминал бы пьяный пересказ приключений комдива Котова.

Не трудно догадаться, что никаких фашистов в тексте нет. Ведь их и в фильме почти не было. Каждому дитю известно, что ВОВ — это битва штрафников и власовцев с отрядами НКВД, возглавляемыми главнокомандующим Сталиным и его замом — Берией. Какие фашисты, вы о чем?..

Но и тут автор умудрился обосраться (простите мой французский, иначе уже не могу). За спинами штрафников оказались… карательные отряды. С пулеметами. Нет, я, конечно, понимаю, что имелся в виду заградотряд. Автор слышал оба термина, понял, что оба они про некие «отряды нехороших людей» и решил, что «карательный» звучит страшнее, чем «заградительный». Тут, как и велит многоточие, я рыдал… Хорошо хоть эскадрона смерти поблизости не случилось.

Что можно сказать в общем и целом про этот набор случайных слов, более-менее связанных с войной? Ну, это набор случайных слов, более-менее связанных с войной. Все.

Я бы и не брался писать этот отзыв, если бы случай был единичным. Но ведь их тысячи! Реально тысячи рассказов, повествующих исключительно о том, как у окна плачет старушка, сын которой погиб на войне (да я и сам в детстве писал такой рассказ, но вовремя понял, что получился бессмысленный шлак). Тысячи стихотворений о том, что «война — эт плохо, п'нятненько?»(с). Некоторые чуть лучше, некоторые чуть хуже, но каждый — ни о чем. Оркестр играет «Интернационал»! Кому-то не нравится?!

Вменяемые люди, как я понял, данный опус проигнорировали вовсе, зато набежала толпа невменяемых, со словами похвалы и приглашениями на свою страничку. Среди них с грустью вижу людей взрослых и даже пожилых…

В какой-то голливудской комедии (кажется, «Недетское кино») парнишки, твердо решившие распрощаться с треклятой девственностью нынче же ночью, подбадривают друг друга пафосными фразами, среди которых звучит следующая: «Мы больше не будем с закрытыми глазами гонять шкурку друг другу!» Что ж, остается лишь порадоваться за этих ребят, они приняли верное решение. А у нас вот это «с закрытыми глазами» — пока что в порядке вещей.

Интервью с Д. С.

ВК: Здравствуйте, Дмитрий! Поскольку это интервью для книги, которую будут читать, в основном, писатели, давайте начнем с того, чем обычно заканчивают. Какой совет вы дали бы тем, кто сегодня штурмует Парнасы и Олимпы?

ДС: Самый лучший совет: не слушайте советов. Особенно категоричных. Особенно таких, в которых присутствуют цифры. Если кто-то пытается впарить какую-то чушь о том, что «Если вы пишете меньше пяти часов в день, то никогда не станете писателем», или «Если за три года вы не написали бестселлер, то займитесь чем-то другим» — ну, просто понимайте, что совет этот даёт не самый умный, мягко говоря, человек. Вы неоднократно сами по себе будете задумываться о том, что пошли не туда, у вас обязательно будут периоды депрессии, когда кажется, что с каждым шагом все только хуже… Будет это, никуда не денетесь. Только не позволяйте посторонним людям дополнительно вводить вас в такое состояние.

ВК: Ваш совет сам по себе достаточно категоричен.

ДС: Потому что накипело. До сих пор с «благодарностью» вспоминаю Кинга, Твена… Последний — вообще красавец. То, значит, рекомендовал держаться подальше от всех, кто подрывает веру в собственные силы, то утверждает, что если за пять — или сколько там? — лет ничего достойного не написали, то идите лучше валить деревья.

ВК: Ну, может, это хитрый план такой. Подорвал всем веру, чтоб от него держались подальше. Устал на старости лет.

ДС: Ну, вот, нам это смешно, да, а кого-то одна вот такая цитатка на взлете сбивает, и все.

ВК: То есть, никакой определенности в этом вопросе быть не может?

ДС: А какая тут может быть определенность? Есть авторы, у которых первая книга становится бестселлером, есть такие, у кого — сто первая. Да и вообще… Вот Джойс. Или Пруст. Половина читателей пальцем у виска крутит, половина — наизусть учит. Добились они чего-то? Наверное. О них говорят, в институтах изучают. Представьте сейчас кто-нибудь подобное на LitNet вывалит, что ему скажут благодарные читатели?

ВК: Ничего, наверное. Хотя, если поставить жанр LitRPG, то наговорят…

ДС: Вот и я о том же. Судить об успехе или провале писателя может только он сам. Я вот чувствую, когда заканчиваю книгу, успех это или провал. Если провал, даже раньше чувствую. Сэлинджер, вон, вообще, сидит в сарае, пишет под матрас. Успех? Провал? Да он пишет, нет ли — не знаю. Я и от его опус магнум никогда в восторге не был. Сейчас подобное дети тоннами пишут, и это считается зашкваром полным для уважающего себя человека.

ВК: То есть, даже без всех своих успехов вы бы воспринимали свое творчество так же?

ДС: Ну разумеется! Мне когда Букера всучали, спросили, мол, чего я радости не показываю…

ВК: «Why so serious?»

ДС: Во-во! А чего мне радоваться? Я эту книгу полгода назад закончил, встал из-за стола и бухал неделю — вот это праздник был. А теперь я уже другое пишу, там хрень получается, думаю, кручу, верчу. Ну, премию какую-то дают, ладно, давайте — не отбирают ведь, дают. А чего радоваться? Нормальный человек радуется, когда что-то полезное, хорошее сделал, а не когда его по головке гладят. Когда ругают тоже — да по фигу, хоть желчью захлебнитесь, я делом занят, и точка.

ВК: То есть, спрашивать о том, как вы стали писателем, бесполезно?

ДС: Ну как… Сел за стол, положил руки на клавиатуру, — стал писателем. Встал, в туалет пошел, — перестал быть.

ВК: Писатели в туалет не ходят?

ДС: Никогда. Они пишут. Хотя честно уверен, что обделаться за работой — высший пилотаж. Сам не пробовал, увы, несовершенен. Вот совет вашим читателям: если вы хоть раз навалили в штаны за работой, потому что не могли отвлечься, — вы точно писатель. Это ваше призвание.

ВК: Надо запустить новую цитатку в писательские паблики.

ДС: Да ради бога, дарю.

ВК: То есть, вы из тех, кто считает, что научить писать нельзя?

ДС: Нет, почему! Можно научиться. Это ведь… Ну, идеи, там, фантазия, — это от врожденности зависит. Но техническая сторона? Этому можно и нужно учиться, чтобы не повторяться и не тупить. Вот Кинг, Лукьяненко, там… Успешные авторы, ага. Вы их почитайте! Лукьяненко одну книгу снова и снова пишет, Кинг — ну, три-четыре. Они этого не замечают даже, не знают, куда смотреть.

ВК: Обоим имеет смысл сходить на курсы для писателей?

ДС: Смотря в чем смысл. Для работы над собой — однозначно бы не помешало, а если обоих все устраивает, и читателей все устраивает, то и смысла нет заморачиваться.

ВК: Вопрос, конечно, скользкий. Я о признании писателя. Мне это напоминает сериал Lost. От разных людей слышал, что первый сезон интересный, а дальше — ерунда какая-то, можно и не смотреть. Когда решился посмотреть, первый сезон еле выдержал — чудовищная нуднятина. Зато со второго как понеслось! То же и с книгами известных авторов. Стоит только им что-то поменять, как все тут же отворачиваются и говорят, мол, «исписался».