улыбаетесь! Конечно, пустяки? Но мне это кажется так ясно… Вы знаете, я умею видеть все, что захочу! И вот когда некий коварный наставник забывает надолго свою прилежную ученицу, она садится здесь, на вашем месте… И видит крепость… Веселое собрание, где нет времени вспомнить о бедной графине Эми-* лии, пропадающей от ничегонеделания и тоски… Вижу других учеников, учениц, с которыми, конечно, веселее, чем со мною!.. И думаю: "Неужели совсем забыл? Не вспомнит?" Тогда учитель чувствует, что тут по нем скучают… и является после долгих двадцати дней… Ай-ай-ай!.. Извольте сейчас говорить, что случилось? Больны вы не были, я справлялась.
Смущенный чем-то, крепко сжимая руки, сложенные на коленях, как бы желая сдержать внутреннее волнение, Дельвиг не сразу ответил девушке.
Вопросы были обычные, и не раз уже она задавала их ему за последние полгода.
Он сперва заслушался музыкой этого голоса, такого ласкающего, проникающего в душу, будящего там восторг и трепет. Часами хотел бы он слушать милое щебетанье этой очаровательной девушки, которую знал еще малюткой и сажал на колени, ласкал, как это делается с детьми…
На его глазах из милой девочки развернулась очаровательная девушка с большими, вечно грустными синими глазами и вьющимся каскадом русых, мягких кудрей… Незаметно прежнее тихое, почти отцовское чувство перешло у Дельвига в глубокую, нежную, но тем более робкую, затаенную привязанность, в безграничную любовь…
А она?
Не видит, не понимает этого?.. Или, не сочувствуя, делает вид, что ничего не замечает?.. И по-прежнему держит себя с ним не как девушка 24 лет с добрым знакомым мужчиной, а по-старому, как балованная девочка со своим любимым другом-наставником.
Конечно, она совершенно чиста, не подозревает, что таким непринужденным обращением усиливает любовь и страсть в "наставнике", который обратился в ее самого горячего поклонника.
Но чувство, владеющее им, слишком сильно и чисто, чтобы она могла не замечать ничего, эта серьезная, умная девушка, слишком рано узнавшая разные стороны жизни, все людские отношения, и хорошие, и дурные….
От него не таится Эмилия, хотя она не таится ни от кого… Но с другими она пряма, откровенна проста из гордости… Чтобы не подумали, что она, Эмилия Платер, желает казаться иною, чем есть!
А Дельвигу?.. Ему она совсем иначе и по другим побуждениям открывала свою душу и девочкой, и теперь. Совета, участия, даже отцовской ласки, которой лишила Эмилию судьба, — приходила она искать именно у него… Много знает о жизни девушка и о том, какие чувства влекут мужчин и женщин друг к другу…
Но, скорей всего, что именно в нем, в Дельвиге, девушка не предполагала тех неизбежных переживаний: влюбленности, увлечения и страсти, какие обычны для остальных людей.
Потому, может быть, что Эмилия считала его "лучшим", чем остальные мужчины, — была она так ласкова, откровенна и мила со своим "наставником". И если ей открыть правду, — она испугается, отойдет от него, от Дельвига, как инстинктивно избегает других мужчин эта вдумчивая девушка в черном простом платье, без малейшего украшения.
Последнее соображение заставило Дельвига еще плотнее сжимать уста; еще крепче поэтому старается он держать в руках свое потревоженное сердце.
А сейчас обожаемая девушка стоит так близко, ее платье почти касается колен Дельвига; она глядит доверчиво, ласково и спрашивает: почему он не был так долго!
Причин много. Главная, конечно, — его желание проверить и себя и девушку, насколько ему будет трудно не видеться в течение двух-трех недель, насколько сильно она почувствует это отсутствие, если только заметит это…
Но такое объяснение равносильно признанию, а его не хочет делать Дельвиг, находит преждевременным, даже невозможным. И потому он ограничился другой, внешней причиной.
— Я полагал, графиня, вы угадываете причину! — после легкого молчания заговорил он. — Дела было столько, справиться не мог!.. Теперь перестройки в крепости… Ждем войны… А начальство мое прямо рвет и мечет… Все ему мало!..
— О, барон, не ожидала таких формальных отговорок… Бывало у вас и прежде немало дела… А находили же время, урывали часок-другой, чтобы прискакать в Ликсну… Это — все пустое, что вы изволите говорить…
— Право, нет, графиня… Позвольте досказать. Правда, бывали полосы довольно трудные… Но дело шло нормально… И я мог еще вырваться туда, где мне… так приятно бывать… Но с некоторого времени… Прямо скажу: с последнего моего визита в Ликсну, когда я здесь столкнулся с начальником…
— Как и сегодня?.. Вы видели его?
— При выходе… И взбешенным — выше меры… Откровенно скажу… Знай я, что он здесь, — я отложил бы свое посещение на завтра…
— Вы боитесь начальника, барон? Вас ли я слышу!..
— Я не боюсь никого… За себя, по крайней мере… Но…
Он остановился.
— Что такое? Извольте досказывать, если уж начали…
— Я вам скажу, графиня… Но сперва позвольте спросить, что значит поспешный отъезд Каблукова? И его вид… Прямо не узнать моего почтенного генерала… Что-нибудь здесь случилось?
— Ничего особенного! — просто отвечала Эмилия, садясь против Дельвига у окна, откуда свет падал прямо на ее бледное, нежное лицо. — Генерал сделал предложение…
— И вы?!
— Конечно, отклонила эту честь. Ну-с, теперь говорите… все, все, все до ниточки: что, как и почему?..
У Дельвига перехватило дыхание при новости, объявленной Эмилией, хотя неожиданного в ней не было ничего. Теперь, снова свободно передохнув, он заговорил живее прежнего:
— Вот по милости вашего отверженного… претендента, графиня, я и не мог до сих пор явиться… Как я уже сказал, ему почему-то не понравилось мое… мои поездки в Ликсну… Внимание, которое уделяет мне ваша тетушка… и вы, графиня… Оно, конечно, не могло нравиться… вы понимаете?..
— Понимаю! Теперь понимаю… Он приревновал!.. Он думал, что я променяю вас на него?.. Какой глупый генерал!..
Девушка даже рассмеялась негромко, но гармонично, заразительно.
Просиял и Дельвиг.
— Да, он приревновал… И столько навалил на меня работы, так строго требовал исполнения… Буквально не хватало времени для сна, для еды…
— Бедный мой барон! Вы, правда, сильно исхудали… Так вот отчего?.. А я думала…
Она недосказала.
— Продолжайте, продолжайте! — прежним веселым тоном кинула Эмилия.
— Пока — все, графиня!.. Конечно, вы могли бы мне возразить, и очень основательно… что я не должен был "пугаться" начальства, что следовало прямо ему сказать… или даже не выполнить почти невозможного, чего он требовал без всякого права. Но… вы не забыли, конечно, графиня… Служба — это для меня вопрос… серьезный!.. Наши родовые земли в Саксонии… Мы лишены их. Давно я не только сам содержу себя. Есть и еще обязанности…
Серьезно, веско проговорил все это Дельвиг, глядя прямо в синие глаза девушки… И пока слова слетали у него с губ, он думал:
"Вот еще один, и очень важный повод: молчать о своих чувствах перед нею, если бы даже была надежда на взаимность… Она и сейчас богата… Два или три наследства, еще более значительных, ждут ее впереди… И вдруг, когда я заговорю о моей любви… Она вспомнит об этой разнице между ее состоянием… и моим — жалким окладом!.."
Эмилия словно почуяла что-то особенное в словах Дельвига о его зависимости от службы. Как будто и не расслышав или не придавая им никакого значения, она снова весело рассмеялась.
— Значит, барон находился двадцать дней под… домашним арестом! Так это называется, если не ошибаюсь! Ну, причина уважительная! Мир полный и навсегда! — протянула она ему руку и нервным, крепким пожатием, какого нельзя было ожидать от этой хрупкой с виду девушки, ответила на теплое, долгое пожатие друга.
— Мир! — так же весело подтвердил он и вдруг остановился.
— А… могу я спросить еще у вас, графиня?.. Это меня интересует как человека, который много лет… Ну, словом…
— Боже мой! Я сегодня не узнаю вас, барон! Или арест и пост так подействовали на вашу всегдашнюю решительность?.. Спрашивайте прямо все, что хотите! Я отвечу вам… как… лучшему моему другу!
— Что именно было сказано?.. Чем объясняется… Вернее, как был выражен отказ? Простите, графиня, мою нескромность. Но верьте, не простое любопытство вынуждает меня.
— Вижу, верю, понимаю, и совершенно нечего вам извиняться, мой старый, добрый друг. Я сама даже только что хотела вам все рассказать подробно… Причины отказа! Слишком мы не пара, я и этот российский генерал с красной лентой через плечо! Мы чужие по вере, по крови и… по воспитанию, по привычкам. По всему, по всему! Коротко и просто я это выразила ему, когда мой генерал стал уж очень неотвязен. Сказала только ему: "Я же кровная полька, генерал!"
Сказала Эмилия и остановилась, пожалела, что повторяла перед Дельвигом эти гордые слова, сказанные отвергнутому жениху.
Побледнел смертельно Дельвиг, машинально как-то весь подобрался и ушел в кресло, на котором сидел, словно хотел исчезнуть в нем.
Правая рука даже непроизвольно коснулась яркой выпушки на левом рукаве мундира, словно желая прикрыть ее от сверкающих глаз Эмилии.
А у девушки глаза сразу потускнели, покрылись тенью сострадания, глубокой жалости; она мягко, нежно заговорила, быстрее обыкновенного.
— Конечно, это была только… крайняя отговорка… Последний барьер, которого, как мне казалось, не одолеть даже вашему решительному начальнику… И правда — помогло! Он умолк, надулся… и даже уехал до завтрака, хотя тетя обещала ему его любимые колдуны по-литовски.
Затем, сразу переходя от ласково-шутливого к серьезному, дружески задушевному тону, она продолжала:
— Само собой понятно: дело не в русском или польском мундире… а в том, кто и как носит свой мундир… Вы же должны понять меня, дорогой друг!
Сделав громадное усилие над собой, Дельвиг выпрямился, даже улыбнулся, чтобы не догадалась Эмилия, какую боль причинила своими словами. Глядя ей доверчиво в глаза, он заговорил:
— Понимаю, понимаю, графиня. Разве не знаю я вас, вашей души… вашего ясного ума… Но… позволите сказать еще пару слов на эту… очевидно, наскучившую вам тему? Да! Благодарю вас… Мне думается… Не слишком ли поспешили вы с отказом?.. Позвольте, дайте мне договорить! Повторяю… Я знаю мою серьезную, умную… ученицу… Видел несколько лет подряд, как она была окружена самым блестящим обществом… Знатнейшими, красивыми юношами и зрелыми людьми… одной религии с нею… одного воспитания… одной расы!.. Они влюбляются, тоскуют… Рады на все, только бы услышать короткое "да!" из уст графини… И этого "да!" не услыхал никто. Я и подумал, имел даже основания полагать, что графиня Эмилия не похожа на других… на лучших дочерей своего народа… Они склонны к женским мягким чувствам и веселью, к семейной жизни, ищут поклонения и сами хотят любить. Они полны этим влечением, свойственным женщине… И вы мне казались совсем иною… Лучше, выше… Но все же вы не могли уйти от своего назначения… семьянинки, матери… жены!.. Я думал, что вы ищете не увлечения, а чего-то иного… Не красота, не юность влечет вашу душу, а более положительные и неизменные качества…