– Ну ладно, пошли, – согласился он, и мы направились к моему подъезду, обмениваясь только улыбками, но не словами.
Кажется, отец Александр Мень писал о том, что такая свобода молчаливого общения и есть признак настоящей любви… Не знаю. Я как-то иначе представляла себе истинную любовь. Мне казалось, что она, скорее, сумасшествие, чем душевный покой. От нее лезешь на стену, если несколько часов молчит телефон, и воспаряешь к облакам, когда в трубке наконец-то раздастся его голос. Она мешает спать, заставляя часами крутиться в раскаленной постели, а когда ты все же окунаешься в сон, то попадаешь в ловушку, вновь видя то лицо, хотя бы осязать которое кончиками пальцев хочешь больше всего на свете. И боишься ничуть не меньше…
Все это не имело к Никите ни малейшего отношения. И уже тем более – к Сережке Малышенкову. Даже смешно…
К моему удивлению, они встретились довольно мирно, даже не обменялись испепеляющими, злобными взглядами.
– Здорово, братан. – Серега первым протянул руку, и я мысленно поблагодарила его за это. – Жрать хотите? Я там сварганил какую-то фигню.
То, как грубовато он заговорил, выдало, до чего Сережка разволновался. Не из ревности, конечно! Я привела в дом незнакомого парня, и он понятия не имел, можно ли доверять Никите. Вдруг он сдаст его? Не врачам, так скинхедам…
– Никита работает с Артуром, – пояснила я, чтобы он успокоился.
– А! – воскликнул Сережка. – Тогда все норм. Этот Артур – мужик что надо…
Никита обрадованно подхватил:
– Это точно. У нас в СК много настоящих мужиков, но Артур Логов – особенный.
«Особенный человек, который неизвестно чем сейчас занимается», – почему-то у меня душа была не на месте.
И пока мы втроем уминали на кухне на удивление вкусную макаронную запеканку, а пацаны трещали так, точно знали друг друга с пеленок, я пыталась представить, что сейчас делает Артур. Лежит на диване и смотрит в потолок? Или отмокает в ванне, чего хотелось и мне? А может, он торопился на свидание?
Не могу понять, почему мне так нестерпимо понадобилось своими глазами увидеть, что происходит за дверью его квартиры… Но я незаметно выскользнула из кухни, торопливо оделась и выбежала из дома. Кажется, эти двое даже не заметили моего исчезновения: они на полном серьезе обсуждали какую-то новую компьютерную игру. Кто бы мог подумать, что сотрудника Следственного комитета России это может так возбуждать?
Такси подвернулось почти сразу, и я скороговоркой назвала адрес Артура. Смуглолицый, белозубый водитель обернулся и умоляюще сделал бровки домиком:
– Слушай, говори сам с этой штукой, а?
И протянул мне смартфон в включенным навигатором. Бурчать: «Понаехали тут!» – я не стала. Мне сразу вспомнилось то, что Сережка говорил о мигрантах: пашут за копейки и все деньги отправляют своим семьям. Другого выхода нет. Разве иначе они потащились бы в чужую страну, чтобы терпеть насмешки и прямые издевательства. Даже со стороны навигатора…
Поэтому я просто произнесла название улицы и дома и ужаснулась, увидев, что расчетное время в пути – пятьдесят минут. Улицы уже были забиты машинами, которые везли своих хозяев с работы домой. Надо было ехать на метро, но мне казалось, что я физически не смогу сейчас окунуться в живую толпу. Так близко видеть чужие лица, вдыхать незнакомые запахи… Нет уж, лучше пятьдесят минут в такси. Здесь я, по крайней мере, не обязана смотреть в окно. На сегодня моя норма слияния с жизнями других людей перевыполнена.
Кажется, я успела даже вздремнуть под восточные мотивы, пока мы переползали из одной пробки в другую. И мне ничего не снилось… Разбудил звонок Никиты:
– Саш? А ты куда делась?
– Мне нужно было уйти, – буркнула я спросонья. – Не хотела вас отвлекать. Ты еще у меня?
– Ну да, мы тут фильм собрались посмотреть.
– И заметили, что меня нет…
– Извини.
– Что за фильм?
– «Не смотри наверх».
– Я уже его видела. Смотрите без меня. Хороший фильм. Я вернусь, пока он идет.
В его голосе зазвучало облегчение:
– Точно?
– Обещаю.
Но вернулась я еще раньше.
Обнаружив, что дверь в квартиру Артура не заперта, я перепугалась так, что ноги стали ватными и захотелось осесть прямо на лестничную площадку. Но заставила себя, стиснув зубы, приоткрыть ее и беззвучно (как я наделась!) вошла в темный коридор. В этой квартире я была несколько раз, но все как-то набегами – мы заскакивали что-нибудь захватить или перекусить и неслись дальше, потому что у нас вечно была куча дел. А сейчас они все вдруг закончились…
Уже из коридора я различила этот странный, пугающий звук. Если б я не знала наверняка, что у Артура нет животных, то решила бы: рычит собака. Но эти звуки издавал он… Стоя на коленях посреди комнаты, он рыдал над большим портретом моей мамы, лежавшим на полу. Видимо, Артур снял его со стены, хотя раньше я не видела его тут. Наверное, портрет висел в спальне, куда я никогда не заходила.
Он был жутко пьян – запах чувствовался на расстоянии метров пяти, которые нас разделяли, а на столе стояла пустая бутылка из-под водки. И никакого стакана… Он пил из горла? Что-то бормоча, Артур стонал, склонялся к портрету и целовал мамино лицо. Воздух сгустился от исходившей от него боли. Он корчился так, точно его пронзало током. Наверное, так и было…
Ему ничуть не полегчало за эти полгода, а история пугающей любви, которую мы узнали в Щербинке, заставила его содрать тонкую коросту с живой раны. Вот что стало для него самым мучительным в сегодняшнем дне: этот Костя хоть что-то попытался сделать для любимой женщины… Вряд ли он собирался превращаться в монстра, но со злом всегда так: захочешь пройти по краешку, а оно затянет тебя с головой.
Я не стала вслушиваться в слова – они предназначались не мне. Осторожно отступив, вернулась в коридор, тихонько выскользнула за дверь и щелкнула замком, чтобы никто больше не увидел Артура таким…
Надеюсь, он не расслышал.
У сидевшего напротив подозреваемого было такое же открытое лицо, как и у Яны, его невесты. Раньше Никита Ивашин был убежден, что в чертах преступников, особенно убийц, нетрудно разглядеть отпечаток злобы, коррозией разъевшей душу. Нечто острое, хищное должно быть в таких лицах… И глаза! У них ведь должен быть пустой, холодный взгляд, выдающий человека без сердца.
Но уже первое дело, которое они раскрыли с Логовым, заставило этот стереотип рассыпаться, подобно башне из песка. Мало ли, что ты ее возводил столько лет! Теперь перед ним сидел круглолицый Константин Кобылянский, и тоже ничего пугающего в нем не было. Даже фамилия и то забавная. Дурацкая какая-то! Яна взяла бы ее во время регистрации? Любила ли она его так же, как он – чтобы пойти на чудовищное убийство? И не одно…
«Да ведь она бросилась спасать его! – вспомнил Ивашин. – На глазах у следователя… Не испугалась, что ее притянут за соучастие. Лишь бы его уберечь от ареста».
Никита вздохнул: а потом узнала, что ее Костя убил Таню… Какие мысли одолевали Яну, когда она сидела на крыльце своего дома? Никита едва сдержался, чтобы не поежиться: страшно представить… Не ушла ведь… Смотрела, как ее жениха в наручниках сажают в машину. Что она чувствовала в те минуты? Способна ли глубокая любовь так стремительно переродиться в жгучую ненависть?
Сейчас Кобылянский был без наручников и выглядел скорее булочником, по ошибке схваченным во время уличных беспорядков, а никак не серийным убийцей. Поднимая растерянный взгляд на Логова, он часто моргал, и в его карих глазах возникала детская мольба: «Отпустите меня, я больше не буду!» Как мог такой человек снять скальп с пожилой женщины?!
Но его отпечаток уже совпал с оставленным на перстне, который убийца пытался снять с трупа Шалимовой. А слова признания капали с дрожащих губ, и бесстрастный диктофон фиксировал каждое:
– Восьмого сентября я подкараулил Кузьмичеву, когда она утром шла на работу. Я следил за ней… Точно знал, когда она приезжает. Было еще темно, она шла по тропинке через сад.
Шмыгнув, Константин поднял глаза на Логова и доверительно произнес:
– Почему-то люди боятся ходить в темных местах только вечером… Вы не замечали? Утром им кажется, что с ними ничего не может случиться.
– Дальше, – сухо оборвал его Артур.
Обычно он был разговорчивее даже с подозреваемыми. Никита объяснил себе: преступник уже начал давать признательные показания, теперь нет необходимости его раскручивать. А симпатии к нему Логов точно не испытывает, какой смысл притворяться?
– Я схватил ее сзади за горло и сразу сжал так сильно… Она даже пикнуть не успела. Но я сказал ей в самое ухо: «Это тебе за Дашу Ковальчук». И она вся прямо забилась у меня в руках… Вспомнила. – Кобылянский улыбнулся. – Я специально назвал Дарью Алексеевну Дашей, чтобы эта гадина…
– Кузьмичева.
– Да. Чтобы Кузьмичева поняла, о ком речь. А то по имени-отчеству она и не сообразила бы, да? Я это продумал.
– На вас были перчатки?
– Ну конечно! Я не собирался выдавать себя.
– Вы перетащили тело в подвал. Он был не заперт? Или вы взломали замок?
Кобылянский покачал головой:
– Ни то и ни другое. Я стащил у охранника связку ключей. А он решил, что посеял их где-то, просто сделал дубликат. Я открыл подвал ключом и занес ее туда…
Ничем не выдав своего отношения к тому, о чем рассказывал подозреваемый, Артур спросил:
– Для чего вы сняли скальп?
– Ну как? – удивился Костя. – Я думал, вы догадались…
– Психологическое давление на Шалимову? Вы надеялись, что она увидит скальп на рее из больничного окна?
Круглое лицо порозовело от удовольствия:
– Я точно знал, что в этом месте его будет видно из окна сестринской! Я же работал в этой больнице электриком.
– Когда? – Этого Логов не знал.
– В том году уволился. У меня с тех пор дома мешок из-под муки валялся – повар мне в него как-то макарон насыпал, жрать было нечего. Выручил. Я этот мешок решил использовать, чтоб вы в больнице искали мстителя…