– Они любопытным образом привлекательны, – изрек Игнациус, прочищая горло. – Стоя снаружи, я моментально осознал, что мои тактильные вибриссы в ноздрях ощутили нечто уникальное.
Игнациус жевал с самозабвенным варварством, изучая тем временем шрам на стариковском носу и прислушиваясь к его насвистыванию.
– Не напев ли Скарлатти[39] улавливаю я? – наконец осведомился он.
– Мне казалось, я свистел «Индюшку в соломе»[40].
– Я надеялся, что вы окажетесь знакомы с работами Скарлатти. После него музыкантов уже не было, – заметил Игнациус и возобновил яростный штурм длинной «горячей собаки». – С вашей очевидной склонностью к музыке вы должны прикладывать себя к чему-либо достойному.
Пока Игнациус жевал, старик вернулся к своим немузыкальным посвистам. Затем Игнациус произнес:
– Я подозреваю, что вы воображаете «Индюшку в соломе» ценным вкладом в Американу. Так вот – она не он. Это неблагозвучная гнусность.
– Какая разница?
– Великая разница, сэр! – завопил Игнациус. – Преклонение перед такими вещами, как «Индюшка в соломе» – самый корень нашей текущей дилеммы.
– Ты откуда такой взялся, к чертовой матери? Тебе чего надо?
– Каково ваше мнение о социуме, и без того считающем «Индюшку в соломе» одним из столпов своей культуры?
– Это кто так считает? – встревожился старикан.
– Все! Особенно народные фолксингеры и учительницы третьего класса. Чумазые старшеклассники и приготовишки постоянно воют ее, точно заклинатели. – Игнациус рыгнул. – Я убежден в том, что съем еще один из этих пряных деликатесов.
После четвертой сосиски Игнациус провел своим величественным розовым языком по губам и нижней кромке усов и сказал старику:
– Я не могу припомнить, когда в последнее время был бы настолько тотально удовлетворен. Удача улыбнулась мне – я обнаружил это место. Передо мною расстилается день, чреватый бог знает какими ужасами. Я в данный момент пребываю безработным и пустился на поиски найма. Вместе с тем целью мне с таким же успехом мог бы полагаться и Святой Грааль. Я ракетой мечусь по деловому району вот уже неделю. Очевидно, мне радикально недостает какого-либо особого извращения, искомого нанимателями современности.
– Непруха, значит, а?
– Ну, по ходу всей недели я ответил лишь на два рекламных объявления. Бывают дни, когда нервы мои совершенно расстраиваются к тому времени, как я достигаю Канальной улицы. Такие дни, как я считаю, не проходят впустую, если мне удается собрать достаточно присутствия духа и забрести в кинематографический театр. В действительности я просмотрел весь репертуар кинолент, идущих сейчас в центре города, а поскольку все они оскорбительны достаточно, чтобы держаться в прокате бессрочно, следующая неделя выглядит в особенности безрадостно.
Старик взглянул на Игнациуса, затем – на массивный котел, газовую плиту и мятые тележки:
– Я могу нанять тебя прям сейчас.
– Благодарю вас, – снисходительно произнес Игнациус. – Тем не менее здесь работать я бы не смог. Этот гараж до чрезвычайности промозгл, а я подвержен респираторным заболеваниям среди целого спектра остальных.
– Тебе и не придется тут работать, сынок. Я имел в виду – киоскером.
– Что? – взревел Игнациус. – Под дождем и на снегу – целый день?
– Тут не ходит снег.
– В редких случаях – ходит. И, вероятно, снова пойдет, стоит мне только выкатить на улицу одну такую тележку. Меня, вполне возможно, отыщут в какой-нибудь канаве, из всех отверстий моего организма будут свисать сосульки, а помойные коты станут лапать меня в тщетных попытках хоть немного согреться в парах моего последнего вздоха. Нет уж, благодарю вас, сэр. Я должен идти. Я подозреваю, что у меня сейчас состоится в некотором роде рандеву.
Игнациус рассеянно взглянул на свои часики и увидел, что они снова остановились.
– Ну хоть ненадолго? – взмолился старик. – Попробуй хоть денек. Ну – что скажешь? Мне очень нужны киоскеры.
– Денек? – недоверчиво переспросил Игнациус. – На денек? Я не могу тратить впустую такой драгоценный день. У меня есть куда пойти и с кем повидаться.
– Хорошо, – твердо произнес старик. – Тогда плати мне доллар, который должен за колбаски.
– Боюсь, им придется остаться за счет заведения. Или гаража – или как вы тут называетесь. У меня не мамаша, а мисс Марпл, и она вчера вечером обнаружила у меня в карманах некоторое количество корешков от билетов в кинематограф и поэтому сегодня выделила мне средств только на проезд.
– Я сейчас полицию позову.
– О, бог мой!
– Плати давай! Плати, а не то фараонов вызову.
Старик схватил длинную вилку и проворно разместил два ее полусгнивших рога у самого горла Игнациуса.
– Вы проткнете мне импортное кашне, – взвыл Игнациус.
– Давай сюда свои деньги на проезд.
– Но я же не могу идти отсюда до самой Константинопольской улицы пешком.
– Такси поймаешь. А дома у тебя кто-нибудь в состоянии заплатить за проезд.
– Вы серьезно полагаете, что моя мать мне поверит, если я расскажу, что какой-то старик отобрал у меня два последних никеля, угрожая вилкой?
– Я не дам себя больше грабить, – рявкнул старик, орошая Игнациуса слюной. – Только так в нашей торговле и бывает. Киоскеры и шестерки с заправок вечно получают по мозгам. Налеты, гоп-стопы. Никто не уважает торговца «горячими собаками».
– Это заведомая неправда, сэр. Никто не уважает торговцев «горячими собаками» больше меня. Они несут одну из наидостойнейших служб нашему обществу. Ограбить торговца «горячими собаками» – акт символический. Кража вызвана не алчностью, а скорее желанием принизить киоскера.
– Закрой свою жирную пасть и плати давай.
– Для такого возраста вы довольно непреклонны. И тем не менее идти пятьдесят кварталов до моего дома пешком я не собираюсь. Уж лучше я приму смерть от ржавой вилки лицом к лицу.
– Ладно, приятель, тогда слушай меня. Предлагаю тебе сделку. Ты идешь на улицу и час толкаешь тележку – после этого мы расходимся.
– Разве мне не понадобится санкция Департамента здравоохранения или что-то в этом духе? Я хочу сказать – а вдруг у меня под ногтями нечто весьма изнурительное для человеческого организма? Кстати сказать – вы всех своих киоскеров подобным образом нанимаете? Ваши практики найма едва ли идут в ногу с текущей политикой. Я чувствую себя так, точно меня подпоили и забрили в солдаты. Я чересчур опасаюсь осведомляться о том, как у вас имеет место процедура увольнения сотрудников.
– А ты «горячих собачников» больше на гоп-стоп не бери.
– Вы только что попали в самую точку. Точнее – в две, буквально: в мое горло и в мое кашне. Надеюсь, вы подготовлены к тому, чтобы компенсировать мне за кашне. Таких тут больше нет. Его произвели на маленькой фабрике в Англии, впоследствии уничтоженной «люфтваффе». В то время ходили слухи, что «люфтваффе» намеренно разбомбило фабрику, стремясь подорвать британский боевой дух, ибо немцы видели Черчилля в подобном кашне в одной из конфискованных кинохроник. Насколько мне известно, это может быть то самое кашне, которое носил Черчилль в одном конкретном «мувитоне»[41]. Сегодня их ценность исчисляется тысячами. Его также можно носить и как шаль. Смотрите.
– Ну что ж, – наконец произнес старик, насмотревшись, как Игнациус делает из кашне кушак, пращу, плащ, шотландский килт, перевязь для сломанной руки и платок на голову, – мне кажется, за час ты «Райских Киоскеров» не разоришь.
– Если альтернативами этому служат узилище или пронзенный кадык, я с радостью пойду толкать вашу тележку. Хоть и не могу предсказать, насколько далеко зайду.
– Не пойми меня превратно, сынок. Я – мужик невредный, но всему же есть предел. Я десять лет пытался превратить «Райских Киоскеров» в уважаемое заведение, да только это непросто. Люди на «горячих собачников» свысока поглядывают. Думают, у меня контора для всякой швали. И киоскеров приличных найти – целое дело. А только достойного паренька отыщу, как он выходит, и хулиганье его – на гоп-стоп. Ну почему ж боженька так туго закручивает гайки?
– Пути его неисповедимы, – отвечал Игнациус.
– Может, и неисповедимы, да только я все одно никак в толк не возьму.
– Озарение вам принесут труды Боэция.
– Я читаю отца Келлера и Билли Грэма[42] в газете каждый божий день.
– О, мой бог! – поперхнулся слюной Игнациус. – Неудивительно, что вы настолько заблудший.
– Вот. – Старик открыл металлический шкафчик рядом с печкой. – Надень-ка это.
Он вытащил нечто, напоминавшее белый халат, и вручил его Игнациусу.
– Что это? – радостно спросил тот. – Похоже на академическую мантию.
Он натянул одеяние через голову. В халате поверх куртки он стал вылитым яйцом, из которого готов проклюнуться динозавр.
– Завяжи на талии поясок.
– Разумеется, не стану. Предполагается, что такие вещи должны свободно обтекать человеческие формы, однако именно этот предмет туалета, кажется, предлагает очень мало простора. Вы уверены, что у вас не найдется размера побольше? По более пристальному осмотру я нахожу, что мантия эта довольно-таки пожелтела в манжетах. Надеюсь, эти пятна на груди – скорее кетчуп, нежели кровь. Последнего владельца этого одеяния, должно быть, закололи громилы.
– Вот, и колпак тоже надень. – Старик протянул Игнациусу небольшой прямоугольник белой бумаги.
– Я определенно не надену бумажный колпак. Тот головной убор, что у меня имеется, совершенно пригоден и гораздо более полезен для здоровья.
– Охотничью шапочку носить нельзя. Колпак – униформа «Райского Киоскера».
– Я не надену бумажный колпак! Я не собираюсь умирать от пневмонии, разыгрывая ради вас этот балаган. Втыкайте свою вилку в мои жизненно важные органы, если пожелаете, но колпак надевать я не стану. Лучше смерть, нежели бесчестье и болезни.