– Ладно, к черту, – вздохнул старик. – Иди сюда и бери вот эту тележку.
– Уж не думаете ли вы, что я покажусь на улице с этой мерзостной рухлядью? – вопросил неистово Игнациус, оглаживая халат киоскера по всему своему телу. – Дайте мне вон ту блестящую с белыми обводами на шинах.
– Хорошо, хорошо, – проворчал старик. Он открыл люк небольшого колодца в тележке и вилкой принялся медленно переносить сосиски из котла. – Вот я даю тебе дюжину «горячих собак». – Он открыл еще одну крышку в жестяной булке. – Сюда ложу пакет с булочками. Понял? – Он закрыл крышку и отодвинул какую-то дверцу, прорезанную в боку блестящей красной сосиски. – Вот тут есть небольшая канистра жидкого жара, от него «горячие собаки» не остывают.
– Бог мой! – вымолвил Игнациус с определенным уважением в голосе. – Да эти тележки – точно какие-то китайские головоломки. Я подозреваю, что непрерывно буду дергать не за те рукоятки.
Старик распахнул еще одну крышку в корме «горячей собаки».
– А тут что у вас? Пулемет?
– Тут горчица и кетчуп.
– Ну что ж, мне следует мужественно провести испытания, хотя я могу продать кому-нибудь и канистру жидкого жара, не успев отъехать как следует.
Старик подтащил тележку к воротам гаража и сказал:
– Ладно, приятель, теперь валяй.
– Премного вам благодарен, – ответил Игнациус и выкатил здоровую жестяную сосиску на тротуар. – Я вернусь точно через час.
– Не заезжай на тротуар с этой дрянью.
– Я надеюсь, вы не думаете, что я нырну прямо в уличное движение?
– Тебя могут заарестовать, если будешь толкать такую штуку по тротуару.
– Превосходно, – согласился Игнациус. – Если полиция за мной последует, ограбление предотвратится.
Игнациус начал медленно толкать тележку прочь от «Райских Киоскеров» – сквозь густую толпу пешеходов, расступавшуюся перед большой сосиской, будто волны перед форштевнем корабля. Такое времяпрепровождение гораздо лучше свиданий с начальниками отделов кадров – некоторые из них, как припомнил Игнациус, отнеслись к нему за последние несколько дней довольно злонамеренно. Поскольку кинематограф теперь оказался недоступен ввиду нехватки средств, пришлось бы дрейфовать, скучая, без особой цели, по деловому району, пока не настанет безопасная пора возвращаться домой. Люди на улице разглядывали Игнациуса, но никто ничего не покупал. Пройдя полквартала, он начал зазывать:
– «Горячие собаки»! «Горячие собаки» из Рая!
– Съезжай на улицу, приятель! – крикнул где-то позади старик.
Игнациус свернул за угол и остановил тележку у стены. Открывая по очереди разные крышки, он приготовил себе «горячую собаку» и слопал ее. Мать его пребывала всю неделю в буйном настроении: отказывалась покупать «Доктор Орешек», ломилась в дверь, когда Игнациус брался за блокнот и карандаш, грозилась продать дом и переехать в богадельню. Она описывала Игнациусу мужество патрульного Манкузо, который наперекор всему сражался за то, чтобы сохранить себе работу, и стремился обеспечить семью, который выжимал все возможное из своих мучений и ссылки в уборную автостанции. Ситуация с патрульным Манкузо напоминала Игнациусу положение, в каком оказался Боэций, брошенный в тюрьму императором, а потом – казненный. Чтобы умиротворить мамашу и улучшить климат дома, он дал ей «Утешение философией», английский перевод работы, написанной Боэцием в неправедном заточении, и велел вручить ее патрульному Манкузо, чтобы тот мог утешаться ею, будучи заключенным в кабинке.
– Книга учит нас принимать то, что мы не в силах изменить. В ней описывается планида справедливого человека в несправедливом обществе. Это – самая основа средневековой мысли. Вне всякого сомнения, она поможет вашему патрульному в его минуты отчаяния, – благосклонно вымолвил Игнациус.
– О как? – спросила миссис Райлли. – Ай, как это мило, Игнациус. Бедняжечка Анджело так ей обрадуется.
Во всяком случае, на один примерно день подарок патрульному Манкузо привнес мир в жизнь на Константинопольской улице.
Покончив с первой «горячей собакой», Игнациус приготовил и потребил еще одну, мысленно созерцая иные милости, могущие отложить необходимость снова идти на работу. Четверть часа спустя, заметив, что запас сосисок в маленьком колодце заметно уменьшился, он решился на минутное воздержание. Медленно он толкнул тележку по улице, выкрикивая снова:
– «Горячие собаки»!
Джордж, шлявшийся по Каронделету с охапкой пачек, обернутых коричневой бумагой, расслышал призыв и подвалил к гаргантюанскому киоскеру.
– Эй, постой-ка. Дай мне одну.
Игнациус сурово взглянул на мальчишку, разместившего себя прямо на пути у сосиски. Клапан возмутился при виде прыщей, недовольной физиономии, казалось, подвешенной на длинных, хорошо смазанных волосах, при виде сигаретки за ухом, аквамариновой куртки, изысканных сапог, узеньких штанов, промежность которых оскорбительно выпирала в нарушение всяческой теологии и геометрии.
– Прошу прощения, – фыркнул Игнациус, – но у меня осталось лишь несколько франкфуртеров, и я должен их сберечь. Пожалуйста, уйдите с моей дороги.
– Беречь? Для кого это?
– Не ваше дело, юный лишенец. Вы почему это не в школе? Будьте добры – прекратите досаждать мне. И в любом случае сдачи у меня нет.
– У меня четвертак завалялся, – растянулись в ухмылке тонкие бледные губы.
– Я не могу продать вам сосиску, сэр. Вам это ясно?
– Да что с тобой такое, дружище?
– Что со мной такое? Что такое с вами? Вы что – настолько противоестественны, что желаете «горячую собаку» в такую рань? Да мне совесть не позволит вам ее продать. Только взгляните на свой отвратительный цвет лица. Вы – растущий организм, чья система требует насыщения овощами и апельсиновым соком, полезным пшеничным хлебом, шпинатом и тому подобным. Я, к примеру, не стану соучаствовать в развращении малолетнего.
– Чо ты мелешь? Продай мне «горячую собаку». Я жрать хочу. Я еще не обедал.
– Нет! – завопил Игнациус так неистово, что прохожие замедлили шаг. – А теперь сокройтесь от меня, пока я не переехал вас этим транспортным средством.
Джордж потянул на себя крышку отсека с булочками и сказал:
– Эй, а у тебя их тут целая куча. Сделай мне сосиску.
– На помощь! – заорал Игнациус, неожиданно вспомнив предостережения старика насчет грабителей. – Тут крадут мои булочки! Полиция!
Он сдал тележкой назад и протаранил ею промежность Джорджа.
– А-ай! Смотри, куда едешь, псих!
– Помогите! Грабят!
– Заткнись ты, Христа ради, – произнес Джордж и захлопнул крышку. – Тебя в психушку надо, придурок, соображаешь?
– Что? – возопил Игнациус. – Это еще что за дерзость?
– Здоровый чокнутый придурок, – прорычал Джордж еще громче и попятился, пригнувшись, а подковки на его каблуках царапали тротуар. – Больно надо жрать, чего ты лапал своими придурочными граблями.
– Как смеете вы непристойно орать на меня? Задержите кто-нибудь этого мальчишку, – безудержно закричал Игнациус, а Джордж тем временем растворился в толпе уличных пешеходов. – Хоть кто-нибудь хоть сколько-нибудь порядочный – хватайте этого малолетнего преступника. Этого мерзостного малолетку. Где его уважение к старшим? Беспризорника нужно сечь розгами, пока он не лишится чувств!
Из группы, собравшейся вокруг колесной сосиски, раздался женский голос:
– Нет, ну какой ужас, а? И откуда только этих киоскеров-собачников берут?
– Бичи. Все как один бичи, – ответил ей кто-то.
– А все винище проклятое. Я так думаю, у них поголовно от пьянства крыша протекает. Таких вообще нельзя на улицу выпускать.
– Моя паранойя совсем от рук отбилась, – осведомился Игнациус у собравшихся, – или вы, кретины, в самом деле говорите обо мне?
– Да ну его, – сказал еще кто-то. – Вы только посмотрите, какие у него глаза.
– А что с моими глазами? – злобно поинтересовался Игнациус.
– Пошли отсюда.
– Будьте так любезны, – ответил Игнациус. Губы его дрожали. Он приготовил себе еще одну «горячую собаку», чтобы успокоить трепетавшую нервную систему. Трясущимися руками он поднес фут красного пластика в тесте ко рту и пропихнул его внутрь – по паре дюймов за присест. Активным жеванием Игнациус разминал пульсировавшие виски. Загрузив в рот последний миллиметр корки, он почувствовал себя гораздо спокойнее.
Снова схватившись за рукоятки, он толкал тележку вверх по улице Каронделет и косолапо шаркал следом. Верный обещанию обойти весь квартал, он снова свернул на следующем углу и остановился у стертых гранитных стен зала «Галлье», где потребил еще две райские сосиски, прежде чем приступить к последнему отрезку своего путешествия. Завернув за последний угол, Игнациус опять увидел вывеску КОРПОРАЦИЯ «РАЙСКИЕ КИОСКЕРЫ», криво болтавшуюся над тротуаром улицы Пойдрас, и относительно резво припустил рысью, приведшей его, запыхавшегося, в самые ворота гаража.
– На помощь! – жалобно выдохнул он, стукаясь жестяной сосиской о низкий цементный порог гаража.
– Что стряслось, приятель? Мы ж договаривались, ты должен целый час по улице ходить.
– Нам обоим повезло, что я вообще вернулся. Боюсь, они нанесли еще один удар.
– Кто?
– Синдикат. Кем бы они ни были. Посмотрите на мои руки. – Игнациус сунул обе лапы старику прямо в лицо. – Вся моя нервная система пребывает на грани восстания против меня из-за того, что я подверг ее такой травме. Игнорируйте меня, если я внезапно впаду в шоковое состояние.
– Да что, к чертям собачьим, произошло?
– Участник огромного подросткового подполья взял меня приступом на улице Каронделет.
– Тебя что – ограбили? – возбужденно спросил старик.
– И прегрубо. Огромный ржавый пистолет разместили прямо у моих висков. На самом деле – прижали непосредственно к точке давления, что повлекло за собой остановку кровообращения с левой стороны головы на довольно продолжительное время.
– На улице Каронделет средь бела дня? И никто его не остановил?