– Разумеется, никто его не остановил. Народ поощряет такие действа. Вероятно, он получает некое удовольствие от зрелища публично унижаемого, несчастного, выбивающегося в люди киоскера. Вероятно, он уважает предприимчивость мальчишки.
– Как он выглядел?
– Как тысяча других подобных отроков. Прыщи, помпадур, аденоиды – стандартная подростковая экипировка. Могла быть и какая-нибудь особая примета, вроде родимого пятна или вывернутого колена. Припомнить я в самом деле не в состоянии. После того как пистолет сунули мне в самую голову, я лишился сознания от недостатка кровообращения в мозгу и страха. Пока я лежал на тротуаре бесчувственной кучей, негодяй, очевидно, перетряхнул всю тележку.
– Сколько денег он забрал?
– Денег? Никаких денег украдено не было. В конце концов, денег для грабежа не оказалось, поскольку мне не удалось продать ни одного вашего деликатеса. Он украл «горячие собаки». Вот. Тем не менее забрал он, очевидно, не все. Придя в себя, я проверил содержимое тележки. Там, наверное, осталась одна или две.
– Я никогда про такое не слыхал.
– Быть может, он оказался крайне голоден. Быть может, нехватка определенного витамина в его подрастающем организме требовала умиротворения. Человеческая жажда пищи и секса примерно одинаковы. Если существуют вооруженные изнасилования, то почему не оказаться вооруженным кражам сосисок? Я в этом деле не вижу ничего необычного.
– Из тебя враки так и лезут.
– Из меня? Этот инцидент социологически значим. Вина возлагается на наше общество. Отрок, сведенный с ума суггестивными телевизионными программами и сладострастными периодическими изданиями, очевидно, якшался с довольно приличными инфантильными особами женской принадлежности, которые отказались принимать участие в его воображаемой сексуальной программе. Его неосуществленные физические желания, следовательно, искали сублимации в поглощении продуктов питания. Я, к несчастью, пал его жертвой. Мы можем возблагодарить господа, что мальчишка нашел отдушину в еде. Если б не она, меня, быть может, изнасиловали бы прямо на тротуаре.
– Он оставил только четыре штуки, – произнес старик, вглядываясь в сосисочный колодец. – Вот сукин сын, как же ему удалось унести все эти «горячие собаки»?
– Не имею ни малейшего понятия, – ответил Игнациус. А затем негодующе добавил: – Придя в себя, я обнаружил крышку тележки открытой. Разумеется, никто не помог мне подняться. Мой белый халат поставил на мне клеймо киоскера, неприкасаемого.
– Как насчет еще разок прокатиться?
– Что? В моем нынешнем состоянии – вы всерьез рассчитываете, что я опрометью кинусь на улицу спекулировать? Мои десять центов будут переданы в руки трамвайного кондуктора на Святом Карле. Оставшуюся часть дня я намереваюсь провести в горячей ванне в попытках восстановить хоть какое-то подобие нормальности.
– А как тогда насчет вернуться завтра, приятель, и попробовать еще разок? – с надеждой в голосе спросил старик. – Мне в самом деле нужны киоскеры.
Игнациус некоторое время поразмыслил над предложением, пристально изучая шрам на носу старика и отрыгиваясь целой газовой атакой. По крайней мере, у него появилась работа. Мамаша должна быть довольна. Занятие не предполагало строгого надзора и домогательств. Завершив медитации прочисткой горла, он изрыгнул:
– Если я окажусь функционален наутро, то, возможно, вернусь. Я не способен предсказать часа, в который прибуду, но, более или менее, воображаю себе, что вы в силах рассчитывать на то, что увидите меня.
– Ну вот и ладно, сынок, – ответил старик. – Зови меня мистер Клайд.
– Хорошо, – заверил его Игнациус и слизнул крошку, обнаруженную в уголке рта. – Кстати, мистер Клайд, я намереваюсь отправиться в этом халате домой, дабы доказать матери, что нанят на работу. Видите ли, она довольно сильно выпивает, и ей необходимо подтверждение, что денежные поступления от моих трудов вскоре прибудут, и ее запас спиртного не истощится. Жизнь моя, как видите, достаточно безрадостна. Придет день, и, быть может, я опишу ее вам в подробностях. В настоящий же момент тем не менее вы должны узнать кое-что о моем клапане.
– О клапане?
– Вот именно.
II
Джоунз слепо возил губкой по стойке бара. Лана Ли отправилась в закупочную экспедицию, первую за долгое время, громоподобно и предостерегающе захлопнув и заперев перед уходом кассу. Увлажнив стойку еще немного, Джоунз швырнул губку обратно в ведро, уселся в кабинке и попытался разглядеть последний номер «Жизни», который дала ему Дарлина. Он закурил, но в туче дыма журнал совсем исчез. Самым ярким источником света в «Ночи утех» служила крошечная лампочка возле кассы, поэтому Джоунз подошел к стойке и щелкнул выключателем. Едва он начал вдумчиво изучать сцену званого вечера с коктейлями на рекламе «Сигрэма В. О.», как в бар ввалилась Лана Ли.
– Я так и знала, что не следует тебя тут одного оставлять, – рявкнула она, извлекая из сумки пачку школьного мела и определяя ее в шкафчик под стойкой. – Какого черта ты тут делаешь с моей кассой, а? Ну-ка марш на пол!
– Да закончил я тебе уже с вашим полом. Я уже спицылистом стал половым. У черных в крови, наверно, – подметать да подсирать, само собой трется. Это, видать, для черных публик уже как жрать и дышать. Тока дай младенчику черному веник в руку, так он и кинется им махать, себя не помня. В-во!
Джоунз вернулся к своей рекламной странице, а Лана заперла шкафчик снова. Затем взглянула на длинные полосы пыли на полу: Джоунз, похоже, не столько вымыл пол, сколько пропахал его. Бороздами служили ленты вымытых досок, а отвалами – полосы мусора. Лана этого не знала, но такова была попытка Джоунза предпринять некий мягкий саботаж. Планы на будущее были грандиознее.
– Эй, ты, там. Погляди-ка на мой чертов пол.
Джоунз неохотно выглянул в свои черные очки и увидел нечто.
– В-во! Зыконский у тебя пол. Ууу-иии. В «Ночью тех» всё шыкарно.
– Видишь всю эту дрянь?
– За двацать дохларов в неделю можно и немножко дряни потерпеть. Дрянь пропадает, када заплата растет – под пийсят или шийсят.
– Мне дело надо, если я бабки выкатываю, – разозлилась Лана.
– Слуш, а вы пробовала на мою заплату жить? Вы думаешь, черные публики продухты да одёжу за спицальные бабули достают? Вы чё ващще думаешь, када тут сидишь полвремени, со своими бабуськами играисси? В-во! Где я живу – знаешь, как публики курёху покупают? Публику ж на цельную пачку не хватает, так они по два цента одну сигу берут. Думаешь, черной маме лехко? Одно говно. Я ж не дурку тут парю. Устал я бомжевать, да очко свое пасти на такую заплату.
– Тебя кто с улицы вытащил, а? Кто тебе работу дал, чтоб фараоны не загребли за бродяжничество? Ты хоть иногда про это вспоминай, когда придуряешься за этими поганенькими очочками своими.
– Придуряисси? Гав-но. Эти мамаёбаные полы в бардаке вашем подтирать – это придуряисси? Мести да подсирать все это говно, которое ты знай на пол льете, да тупой клеён стряхивает. Мне аж жалко беньдяшек этих – приходит суда, думает: ай, покуролесю, мож наклюкаюсь да рылом в стакан, – а тут на тебе, и сифу какую, тово и глянь, ото льда подцепишь. В-во! А раз за бабули зашло, так мне здаёцца, вы щас поболе выкатывать должна – раз дружок ваш, сиротка, суда больше не ходит. Раз вы щас благовпарительнось эту кончила, так давай – мож, поболе бабусек этих Еднёна Фона мне подсунешь.
Лана ничего не ответила. Она пришпилила чек за пачку мела к своему гроссбуху, чтобы можно было внести сумму в графу деловых расходов, всегда сопровождавших ее налоговую декларацию. Она уже купила бывший в употреблении глобус – он тоже надежно хранился в шкафчике. Теперь ей нужен только учебник. Когда она увидит Джорджа в следующий раз, непременно попросит притащить. У него мог остаться какой-нибудь с тех дней, как его выгнали из старших классов.
Лана уже некоторое время собирала небольшую коллекцию реквизита. Пока шпики в штатском торчали у нее в заведении по ночам, она была слишком заморочена, чтобы заниматься их с Джорджем проектом. Основная проблема заключалась в Дарлине – слишком большая брешь в Ланиной крепостной стене против филеров. Теперь же фараоны исчезли так же внезапно, как и появились. Лана раньше засекала кого-нибудь из них, как только входила в заведение, а стоило Дарлине перестать околачиваться на табуретах возле стойки и приступить к репетициям с птичкой, шпикам ловить тут стало нечего. Лана хорошенько проследила за тем, чтобы все остальные их активно игнорировали. С ходу определить на взгляд легавого – для этого опыт нужен. Но человек, способный опознать легавого, еще и кучи хлопот избежит.
Оставалось уладить только две вещи. Первое – раздобыть учебник. Если Джорджу хочется, чтобы у нее был учебник, так пускай сам и достает. Лана учебник покупать не собиралась – даже пользованный. Второе – вернуть Дарлину на табуретки, раз уж шпики разбежались. Держать таких, как Дарлина, на комиссионных гораздо выгоднее, чем на зарплате. А поглядев на то, что Дарлина вытворяла со своим попугаем на сцене, Лана решила, что в данный момент «Ночи утех», быть может, лучше воздержаться от контактов с миром животных.
– Где Дарлина? – спросила Лана Джоунза. – Мне надо кое-что им с птицей сообщить.
– Она в чилифоне сказала, что будет где-нить днем еще с попрыгаем репетирывать, – ответил Джоунз рекламному объявлению, которое в ту минуту исследовал. – Она гаврит, сначала птица к витинарию отвезет, ей кажецца, он перо теряет.
– Вот как?
Лана начала планировать ансамбль с глобусом, мелом и учебником. Если у всего этого есть какие-то коммерческие возможности, разыграть эпизод нужно с определенным вкусом и утонченностью. Она предвидела несколько мизансцен, которые сочетали бы грацию с непристойностью. Не слишком грубо. В конце концов, она же к детишкам обращается.
– А вот и мы, – радостно объявила с порога Дарлина. Ее внесло в бар – в брючках и морской тужурке, в руках – накрытая птичья клетка.