Ваши комментарии, касающиеся моей личной жизни, непрошены и являют собой потрясающее отсутствие вкуса и благопристойности.
В действительности же моя частная жизнь претерпела метаморфозу: я в данное время наинасущнейшим образом связан с пищевой промышленностью и, следовательно, довольно-таки всерьез сомневаюсь, окажется ли у меня в дальнейшем какое-либо время на переписку с Вами.
По-деловому,
Игнациус
Восемь
I
– Оставь ее в покое, – сказал мистер Леви. – Посмотри, она хочет спать.
– Оставить ее в покое? – Миссис Леви подперла мисс Трикси на желтой нейлоновой кушетке. – Да понимаешь ли ты, Гас, что именно в этом – трагедия всей жизни этой несчастной женщины? Она всегда была одна. Ей нужен кто-то рядом. Ей нужна любовь.
– Фу.
Миссис Леви была женщиной с интересами и идеалами. За прошедшие годы она успела без остатка отдать себя бриджу, разведению африканских фиалок, Сьюзен и Сандре, гольфу, Майами, Фанни Хёрст[47] и Хемингуэю, заочному образованию по переписке, парикмахерам, солнцу, изысканному питанию, бальным танцам и, наконец, – мисс Трикси. Ей всегда приходилось довольствоваться мисс Трикси где-то вдалеке, а это – неудовлетворительные условия для выполнения программы, намеченной в заочном курсе психологии, выпускной экзамен по которому она с треском провалила. Заочная школа отказалась поставить ей даже двойку. Теперь же с увольнением юного идеалиста миссис Леви разыграла свою карту умело и получила морщинистую плоть мисс Трикси с козырьком, тапочками и прочими аксессуарами. Мистер Гонсалес с радостью предоставил помощнице бухгалтера неограниченный отпуск.
– Мисс Трикси, – елейно произнесла миссис Леви. – Проснитесь.
Мисс Трикси приоткрыла один глаз и просипела:
– Я уже на пенсии?
– Нет, милочка.
– Кого? – рявкнула мисс Трикси. – Я думала, что уже на пенсии!
– Мисс Трикси, вы считаете себя старой и усталой. Это очень плохо.
– Кого?
– Себя.
– Ох, так и есть. Я очень устала.
– Вы разве не видите? – спросила миссис Леви. – Это все – только у вас в уме. У вас возрастной психоз. Вы по-прежнему еще очень привлекательная женщина. Вы должны повторять себе: «Я по-прежнему еще очень привлекательна. Я очень привлекательная женщина».
Мисс Трикси всхрапнула прямо в лакированную прическу миссис Леви.
– Оставь же ее наконец в покое, доктор Фрейд, – рассердился мистер Леви, отрываясь от «Спорта с картинками». – Мне уже почти хочется, чтобы Сандра и Сьюзен побыстрее приехали, и ты могла бы забавляться с ними. Куда девался твой кружок, с которым ты играла в канасту?
– Не смей со мной разговаривать, ничтожество. Как я могу играть в канасту, когда тут в беде психопатическая личность?
– Психопатическая личность? Да у нее старческое слабоумие. По дороге сюда нам пришлось остановиться примерно на тридцати автозаправках. В конце концов я устал извлекать ее из машины и показывать, где мужской, а где дамский туалет, поэтому я разработал систему. Закон средних чисел. Я поставил на нее деньги, и она пришла с результатом примерно пятьдесят на пятьдесят.
– Не смей мне больше ничего рассказывать, – предостерегла миссис Леви. – Больше ни слова. Как это типично! Позволять анально-компульсивному пациенту барахтаться самостоятельно!
– А Лоренс Уэлк[48] уже идет? – неожиданно поинтересовалась мисс Трикси.
– Нет, дорогуша. Не волнуйтесь так.
– Но сегодня же суббота.
– Он еще пойдет. Не беспокойтесь. А теперь лучше скажите мне, что вам снится?
– Я сейчас уже не помню.
– Постарайтесь вспомнить, – промолвила миссис Леви, делая в своем дневнике нечто вроде пометки механическим карандашиком, усыпанным искусственными бриллиантами. – Вы должны постараться, мисс Трикси. Милочка, ваш ум деформирован. Вы почти калека.
– Я, может быть, и старая, но я не калека, – неистово возопила мисс Трикси.
– Слушай, ты ее расстраиваешь, Флоренс Найтингейл[49], – произнес мистер Леви. – Со всем своим психоанализом ты загубишь то, что еще осталось у нее в голове. Ей хочется только одного – выйти на пенсию и лечь спать.
– Ты сам загубил себе жизнь, так не губи хотя бы ей. Этого пациента нельзя списать на пенсию. Нужно сделать так, чтобы она чувствовала себя желанной, нужной, любимой…
– Так включи же тогда свою проклятую гимнастическую доску и дай ей вздремнуть!
– Мне показалось, что мы договорились доску сюда не впутывать.
– Оставь ее в покое. Оставь ее в покое. Ступай на велотренажере покатайся.
– Тихо, пжалста! – каркнула мисс Трикси и потерла глаза.
– При ней мы должны разговаривать любезно, – прошептала миссис Леви. – Громкие голоса и ссоры придадут ей неуверенности.
– Я только за. Давай потише. Но убери этот сенильный мешок из моей комнаты.
– Правильно. Думай, как водится, лишь о себе. Видел бы тебя отец. – Аквамариновые веки миссис Леви взметнулись в ужасе. – Траченный молью повеса ищет оттяга.
– Оттяга?
– А ну-ка закройте рты сейчас же, – встрепенулась мисс Трикси. – Должна вам сказать – в черный день меня сюда привезли. Там, с Гомесом, было гораздо спокойнее. Спокойно и тихо. Если сегодня какое-нибудь Первое апреля, то это не смешно. – Она взглянула на мистера Леви слезящимися глазками. – Ты – та птица, что мою подругу Глорию уволила. Бедненькая Глория. Добрейший человек в конторе.
– Ох, только не это! – вздохнула миссис Леви и обрушилась на супруга: – Так ты, значит, одного человека уволил, я правильно поняла? А что это за Глория тогда? Единственный человек относится к мисс Трикси по-людски. Единственный человек – ее друг. Ты это понимаешь? Тебе до этого хоть дело есть? О, нет. Для тебя «Штаны Леви» могут хоть на Марс улететь. Ты просто приезжаешь с ипподрома и вышибаешь эту Глорию вон.
– Глорию? – переспросил мистер Леви. – Не увольнял я никакую Глорию!
– Нет, увольнял, – пропищала мисс Трикси. – Я своими глазами видела. Бедненькая Глория добрейшая душа была. Я помню – Глория мне носки подарила и накормила мясным рулетом.
– Носки и мясной рулет? – Мистер Леви аж присвистнул. – Ох, ничего себе.
– Вот именно! – крикнула миссис Леви. – Насмехайся над презренным созданием. Только не рассказывай мне, что еще ты натворил в «Штанах Леви». Я этого не вынесу. Я не стану говорить девочкам о Глории. Они не поверят в такое бессердечие. Они чересчур невинны.
– Да – только попробуй им об этом рассказать, – разозлился мистер Леви. – Услышу еще одну такую глупость – и окажешься на пляже в Сан-Хуане со своей матерью. Будете веселиться, купаться в море и танцевать до одури.
– Ты мне угрожаешь?
– А ну-ка тихо! – еще громче прорычала мисс Трикси. – Я хочу обратно в «Штаны Леви» сию же минуту.
– Вот видишь? – спросила миссис Леви супруга. – Слышишь, как она стремится к работе? И ты хочешь сокрушить ее, отправив на пенсию. Гас, прошу тебя. Одумайся. Ты плохо кончишь.
Мисс Трикси потянулась за пакетом с лоскутами, который приволокла с собой вместо багажа.
– Ладно, мисс Трикси, – произнес мистер Леви так, будто подзывал кошку. – Пойдемте-ка в машину, а?
– Слава богу, – вздохнула мисс Трикси.
– Убери от нее свои лапы! – завизжала миссис Леви.
– Я еще даже со стула не встал, – ответил супруг.
Миссис Леви толкнула мисс Трикси обратно на кушетку и сказала:
– А ну сидите тут. Вам нужна помощь.
– Только не ваша, – просипела мисс Трикси. – Дайте мне встать.
– Дай ей встать.
– Я тебя умоляю. – Миссис Леви предостерегающе воздела руку, пухлую и окольцованную. – Не беспокойся за это всеми забытое существо, которое я взяла под свое крыло. И обо мне тоже не беспокойся. Забудь о своих крохотных дочурках. Садись в спортивную машину и поезжай. Сегодня начинается регата. Видишь? Из венецианского окна, которое я здесь установила на деньги, заработанные поˊтом твоего отца, видны мачты.
– Я с вами еще посчитаюсь, – рычала с кушетки мисс Трикси. – Погодите. Дождетесь у меня.
Она попыталась подняться, но миссис Леви придавила ее к желтому нейлону.
II
Насморк его только усугубился, а после каждого приступа кашля, обжигавшего горло и грудь, в легких смутно саднило еще несколько минут. Патрульный Манкузо стер с губ слюну и попробовал отхаркнуть слизь. Однажды днем его так прихватило клаустрофобией, что он чуть сознание в кабинке не потерял. Теперь, казалось, он готов лишиться чувств от головокружения, вызванного простудой. Он прислонился головой к перегородке и прикрыл глаза. По векам изнутри проплывали красные и синие облака. Нужно срочно схватить какого-нибудь субчика и уматывать из этой уборной, иначе лихорадка свалит его так, что сержанту придется каждый день на руках носить его в эту уборную и обратно. Он всегда надеялся на почести за службу, но что почетного в карачуне от пневмонии в сортире автостанции? Даже родня будет над ним смеяться. Что его детишки скажут одноклассникам?
Патрульный Манкузо посмотрел на кафельный пол. Плитки расплывались перед глазами. Его охватила паника. Он прищурился: дымка оказалась влагой, серой пленкой, оседавшей на всех поверхностях уборной. Он снова взглянул на раскрытое «Утешение философией», лежавшее на коленях, и перевернул вялую влажную страницу. Книга повергала его в уныние. Парня, который ее написал, скоро замучает король. Так говорилось в предисловии. Все время, сочиняя эту штуку, он знал: все кончится тем, что ему в голову загонят какую-нибудь дрянь. Патрульному Манкузо было жалко парня, и он чувствовал себя обязанным прочесть все, что парень написал. Пока он осилил лишь двадцать страниц, и оставалось непонятно: этот Боэций что – шулер какой-то? Постоянно твердил про судьбу, шансы и колесо удачи. Как бы там ни было, от таких книжек бодрее на жизнь смотреть не станешь.