– Нужна красная, синяя и белая материя для знамен, – проинструктировал его Игнациус. – На политических мероприятиях она всегда бывает.
– У меня ее целые рулоны. О, сколько всего украшать придется. Придется позвать на помощь несколько близких друзей.
– Зовите, – возбужденно согласился Игнациус. – Начинайте организацию на всех уровнях.
– О, я ни за что бы не подумал, что с вами так весело. В этом жутком нищенском баре вы были так враждебны.
– Существо мое многогранно.
– Вы меня изумляете. – Молодой человек воззрился на наряд Игнациуса. – Подумать только – вот в этом вы разгуливаете на свободе. В некотором смысле я вас уважаю.
– Покорнейше вас благодарю. – Голос Игнациуса смягчился от удовольствия. – Большинство остолопов не постигают моего мировоззрения совершенно.
– Я так и думал.
– Я подозреваю, что за вашим оскорбительно и вульгарно женоподобным фасадом должна таиться некоторым образом душа. Начитаны ли вы в Боэции?
– В чем? Ох, батюшки, конечно, нет. Я даже газет никогда не читаю.
– В таком случае вы должны приступить к программе чтения немедленно, чтобы в полной мере осознать кризисы нашего века, – внушительно произнес Игнациус. – Начните с поздних римлян, включая Боэция, разумеется. Затем вам следует поглубже окунуться в раннюю медиевистику. Возрождение и Просвещение можно пропустить. Это, по большей части, опасная пропаганда. Кстати, раз уж об этом зашла речь, романтиков и викторианцев тоже следует обойти. Что касается современного периода, вам следует изучить лишь отдельные выпуски комиксов.
– Вы просто фантастичны.
– Особенно рекомендую вам «Бэтмена», ибо он имеет склонность выходить за пределы того ужасного общества, в каковом оказался. К тому же у него до некоторой степени твердая мораль. Я отношусь к Бэтмену с довольно серьезным уважением.
– Ох, посмотрите – вон снова Тимми, – показал молодой человек. Матрос шел по улице Шартр в противоположном направлении. – И как ему не надоедает один и тот же маршрут? Туда-сюда, туда-сюда. Поглядите только на него. Зима стоит, а на нем до сих пор летняя белая форма. Конечно же, ему и в голову не приходит, что для берегового патруля он – верная мишень. Вы и вообразить себе не можете, насколько этот мальчишка глуп и безрассуден.
– Его лицо в самом деле выглядит несколько затуманенным, – заметил Игнациус. Художник в берете и бородке тоже прошел по Шартру с деловым видом, держась в нескольких футах от матроса. – О, мой бог! Этот нелепый представитель закона все испортит. Он как ложка дегтя в общей бочке меда. Вероятно, вам следует догнать этого матроса и увести его с улицы. Если военно-морские власти его задержат, то обнаружат, что он – самозванец, и нашу политическую стратегию разоблачат. Утащите отсюда этого клоуна поскорее, пока он не погубил самый дьявольский политический заговор в истории всей западной цивилизации.
– Ой! – радостно взвизгнул молодой человек. – Я сейчас сбегаю и все ему расскажу. Стоит ему услышать, что он чуть было не натворил, как он завопит и грохнется в обморок.
– Не ослабляйте же своих приготовлений, – предостерег его Игнациус.
– Я уработаюсь до полного изнеможения, – весело заверил его молодой человек. – Встречи на окружных участках, регистрация избирателей, предвыборная реклама, комитеты. Первый митинг начнем около восьми. Я живу на улице Святого Петра, дом с желтой штукатуркой сразу, как свернуть с Королевской. Не обознаетесь. Вот моя карточка.
– О, мой бог! – пробормотал Игнациус, разглядывая строгую визитку. – Не могут же вас в самом деле звать Дориан Грин.
– Еще как могут. Правда, здорово? – томно протянул Дориан. – Если бы я сообщил вам свое настоящее имя, вы бы со мной даже не поздоровались в следующий раз. Оно такое банальное, что только его вспомню – и жить не хочется. Я родился на пшеничной ферме в Небраске. Дальше, я думаю, все понятно.
– Ну, как бы то ни было, меня зовут Игнациус Ж. Райлли.
– Это не очень ужасно. Я как бы представлял вас Хорэсом или Хамфри, или чем-нибудь вроде того. Ну, не подведите нас. Речь свою порепетируйте. Я гарантирую большую толпу народа – все просто подыхают от скуки и общей депрессии, поэтому за приглашения глотки друг другу перегрызут. Звякните мне, и уладим точную дату.
– Не забудьте подчеркнуть значимость этого исторического конклава, – сказал Игнациус. – В нашем ядре залетные бабочки не нужны.
– Возможно, там окажется пара-другая костюмов. Тем-то Новый Орлеан и прелестен. Переодевайся и устраивай себе Марди-Гра хоть круглый год. В самом деле Квартал иногда – весь как один огромный маскарад. Иногда я друга от недруга отличить не могу. Но если вы имеете что-то против костюмов, я всех предупрежу, хоть их сердечки и разорвутся от разочарования. У нас уже несколько месяцев хорошей партии не складывалось.
– Я не стану возражать против нескольких пристойных, со вкусом костюмированных членов, – наконец промолвил Игнациус. – Они могут привнести в организационное собрание соответствующую случаю международную атмосферу. Политики, кажется, всегда не против пожать руки каким-нибудь олигофренам в этнических и национальных костюмах. Раз уж об этом зашла речь, можете поощрить один-два таких костюма. Однако не нужно, чтобы кто-либо изображал женщин. Я не считаю, что политикам пристало появляться в обществе таких особ. Подозреваю, это вызовет негодование сельских избирателей.
– Давайте же я скорее побегу и разыщу глупышку Тимми. Напугаю его до смерти.
– Только остерегайтесь этого Макиавелли из полиции. Если он пронюхает о нашем заговоре, мы пропали.
– О, если б я так не радовался, что он снова на наш участок вернулся, я бы позвонил в полицию, и его бы немедленно арестовали за приставания. Вы даже представить себе не можете, какое у этого человека становилось лицо, когда патруль приезжал его забирать. Да и у самих офицеров. Просто нет слов. Но мы все так благодарны, что его нам вернули. Никто теперь не осмелится его третировать. Прощайте, Цыганская Мамочка.
И Дориан поскакал по Переулку догонять декадентского морехода. Игнациус взглянул в сторону Королевской улицы. Интересно, куда подевалась женская художественная гильдия. Он дотащился до прохода, где спрятал тележку, приготовил себе «горячую собаку» и помолился, чтобы до исхода дня у него появился хоть один покупатель. С тоскою осознавал он, как низко Фортуна открутила его колесо. Раньше он и помыслить об этом не мог: молиться, чтобы у него покупали сосиски! Но, по крайней мере, теперь у него против М. Минкофф появился грандиозный новый план. Мысль о первом митинге новой партии сильно его взбодрила. Теперь уж распутница будет совершенно посрамлена.
IV
Весь вопрос в хранении. Каждый день примерно с часу до трех Джордж был привязан к своим пакетам. Однажды он пошел в кино, и даже в темноте, на спаренном сеансе фильмов про колонию нудистов, ему было неудобно. Он боялся положить пакеты на соседнее сиденье, особенно в таком кинотеатре. Держа их на коленях, он помнил об этом бремени все три часа, пока экран переполняла загорелая плоть. В другие дни он их таскал с собой, от скуки бродя по деловому району и Кварталу. К трем же часам он так уставал от своего пешего марафона, что сил на ежедневные переговоры уже не оставалось; за два часа подобных транспортировок обертки пакетов влажнели и рвались. Если хотя бы один рассыплется на улице, следующие несколько лет Джордж запросто проведет в колонии для малолетних преступников. Почему тот филер хотел его арестовать в уборной? Он же ничего не сделал. Наверняка у агента какая-нибудь детективная телепатия есть.
В конце концов Джордж нашел место, которое, по меньшей мере, могло гарантировать ему хоть какой-то отдых и возможность присесть – собор Святого Людовика. Он сел на скамью возле ряда свечей ко всенощной и принялся украшать себе руки татуировками. Пакеты стопкой лежали рядом. Когда с украшательством было покончено, он вытащил из кармашка в спинке сиденья впереди требник и перелистал его, освежая смутные знания о механике мессы путем рассматривания картинок, на которых священник выполнял один обряд за другим. Месса – на самом деле штука очень несложная, решил Джордж. Он шуршал страницами, пока не пришла пора уходить. Потом собрал пакеты и вышел на улицу Шартр.
Ему подмигнул матрос, опиравшийся на фонарный столб. Джордж ответил на приветствие неприличным взмахом татуированной руки и, ссутулившись, зашаркал ногами по улице. Проходя мимо Пиратского переулка, он услыхал какие-то вопли. Там чокнутый торговец сосисками пытался пластмассовым ножом зарезать какого-то педика. Киоскеру этому совсем башню снесло. Джордж на секунду остановился, разглядев кашне и кульбиты сережки в ухе; педик визжал, будто его на самом деле режут. Киоскер, вероятно, не представляет себе ни какой сегодня день, ни какой месяц и даже год. Наверное, думает, что сегодня Марди-Гра.
Шпика из уборной, шедшего следом за матросом, Джордж заметил как раз вовремя. Сейчас тот был похож на битника. Джордж заскочил в арку древнего административного здания периода испанского владычества, «Кабильдо», и по галерее промчался до улицы Святого Петра, потом добежал до Королевской и направился прочь от центра, к автобусным линиям.
Теперь шпик, значит, по Кварталу рыщет. Надо признать – фараоны на высоте. Господи Иисусе. Ни единого шанса не оставляют.
И мысли его вернулись к вопросу хранения. Он уже начинал себя чувствовать каким-то беглым уголовником. Куда теперь? Он вскарабкался в автобус «Желание» и задумался всерьез, пока железный ящик разворачивался и выезжал на Бурбонову улицу мимо бара «Ночь утех». На тротуаре стояла Лана Ли – она руководила своим черным парнягой, который устанавливал на мостовой перед баром плакат в застекленной коробке. Парняга щелчком отбросил сигарету, которая подпалила бы мисс Ли прическу, не будь направлена снайперской рукой. Бычок проплыл над самой головой мисс Ли всего в каком-то дюйме. Какие ловкие нынче пошли негритосы. Надо будет как-нибудь вечерком заехать к ним в район, яйцами пошвыряться. Они с корешами уже давненько так не развлекались: берешь чью-нибудь пришпоренную тачку, катаешься по округе и пуляешь себе в негритосов, которым мозги не хватило с обочины схилять.