Санта фыркнула гуще обычного и повесила трубку.
– О чем можно столько болтать с этой старой сводней, во имя всего святого на земле? – спросил Игнациус.
– Заткнись!
– Благодарю вас. Я вижу, дела здесь обстоят, как всегда, жизнерадостно.
– Ты сколько денег сегодня принес? Опять четвертак? – завопила миссис Райлли. Она подскочила, быстро сунула руку в карман форменного халата и извлекла оттуда яркую открытку. – Игнациус!
– Отдайте немедля! – загрохотал тот. – Как осмелились вы запятнать это великолепное изображение своими грязными руками винной торговки?
Миссис Райлли снова всмотрелась в снимок и закрыла глаза. По щеке ее покатилась слезинка.
– Я так и знала, когда ты начал эти сосыски торговать, что с такими людями якшаться будешь.
– Что вы имеете в виду – «с такими людями»? – сердито спросил Игнациус, пряча фотографию в карман. – Это блестящая злоупотребленная женщина. Говорите о ней с уважением и почтением.
– Я вообще не хочу разговаривать, – всхлипнула миссис Райлли, не распечатывая глаз. – Иди к себе в комнату и сиди там, пиши свои глупости. – Зазвонил телефон. – Это опять, должно быть, мистер Леви. Он сегодня уже два раза звонил.
– Мистер Леви? Что понадобилось этому монстру?
– Он не захотел мне говорить. Ступай, самашетший. Отвечай. Сыми трубку.
– Что ж, я определенно не желаю с ним разговаривать, – громыхнул Игнациус. Он снял трубку и измененным голосом, в котором богато играли мейфэрские[77] акценты, ответил: – Аллоу?
– Мистер Райлли? – спросил мужской голос.
– Егоу здесь нет.
– Это Гас Леви. – На заднем фоне тем временем слышался женский голос:
– Посмотрим теперь, что ты ему скажешь. Еще один шанс коту под хвост, психопат сбежал.
– Мне несказанно жаль, – провозгласил Игнациус. – Мистера Райлли сегоудня днем вызвали из гоурода по одному весьма неотлоужному делу. В действительности же оун пребывает в психиатрической лечебнице штата в Мандевилле. С тех поур, как ваш коунцерн стоуль злонамеренноу его увоулил, ему прихоудится соувершать регулярные поуездки в Мандевилль и обратноу. Всё его эгоу израненоу. Вы еще можете получить счета от егоу психиатра. Они довоульно-таки оушеломляющи.
– Так он свихнулся?
– Неистово и окончательноу. Мы провели здесь с ним весьма незабываемое время. В первый раз, когда оун отправился в Мандевилль, егоу пришлось транспоуртировать в броунированном автомоубиле. Как вам известно, его телослоужение довоульно величественно. Сегодня днем, тем не менее, оун отправился в обычной патрульной карете «Скоурой поумощи».
– А в Мандевилле к нему пускают посетителей?
– Ну, разумеется. Поуезжайте и поувидайтесь с ним. Привезите ему печеньяу.
Игнациус шваркнул трубкой о рычаг, сунул четвертьдолларовую монету в ладонь все еще шмыгавшей носом матери и, переваливаясь с борта на борт, направился к себе в комнату. Открывая дверь, он чуть-чуть помедлил, поправляя табличку «МИР ВСЕМ ЛЮДЯМ ДОБРОЙ ВОЛИ», которую когда-то пришпилил кнопкой к шелушившемуся краской дереву.
Все знаки указывали вверх; колесо его вращалось к небесам.
Двенадцать
I
На Константинопольскую улицу налетел шквал возбуждения. Дикие трели свистка почтальона, фырчание почтового грузовика, тревожные вопли матери, крики мисс Энни, что почтальон перепугал ее своим свистом, – все это прервало упорядоченную процедуру: Игнациус одевался к первому собранию нового политического движения. Он подписал квитанцию и ринулся к себе в комнату, не преминув запереть за собой дверь.
– Что там такое, мальчик? – спрашивала из прихожей миссис Райлли.
Игнациус посмотрел на манильский конверт, проштампованный «ЗАКАЗНАЯ АВИА-БАНДЕРОЛЬ» и разукрашенный маленькими рукописными мольбами: «Срочно» и «Спешно».
– О, боже мой, – довольно вздохнул он. – Распутница Минкофф, должно быть, вне себя.
Он разодрал конверт и извлек письмо.
Господа:
Ты в самом деле отправлял мне эту телеграмму, Игнациус?
МИРНА ФОРМИРУЙ ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ПАРТИИ МИРА СЕВЕРО ВОСТОЧНОЙ ЗОНЫ НЕМЕДЛЕННО ТЧК ПРОВОДИ ОРГАНИЗАЦИЮ НА ВСЕХ УРОВНЯХ ТЧК РАБОТЕ ПРИВЛЕКАЙ ТОЛЬКО СОДОМИТОВ ТЧК СЕКС ПОЛИТИКЕ ТЧК ПОДРОБНОСТИ ПОЗЖЕ ТЧК ИГНАЦИУС НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ТЧК
Что все это означает, Игнациус? Ты в самом деле хочешь, чтобы я набирала в партию педиков? Кому охота быть зарегистрированным содомитом? Игнациус, я очень встревожена. Ты тусуешься с голубыми? Я могла предполагать, что это неизбежно случится. Твоя параноидная фантазия об аресте и аварии послужила первым тревожным сигналом. Теперь все выходит наружу. Твои нормальные сексуальные каналы были блокированы слишком долго, и теперь сексуальный потоп прорывается совершенно не по тем каналам. Со времени своей фантазии, что послужила началом всего, ты переживаешь период кризиса, который достигает кульминации в неприкрытой сексуальной аберрации. Я давно говорила, что рано или поздно у тебя поедет крыша. Теперь это произошло. Моя группа групповой терапии очень расстроится, когда услышит, что твоя болезнь прогрессирует. Прошу тебя – оставь этот загнивающий город и приезжай на север. Позвони мне за мой счет, если хочешь, и мы можем обсудить твою проблему сексуальной ориентации. Ты должен пройти курс терапии как можно скорее, или сам станешь буйным педерастом.
– Да как она смеет? – взревел Игнациус.
Что же произошло с Партией Божественного Права? У меня уже было несколько человек, готовых в нее вступить. Я не уверена, что они согласятся на это дело с содомитами, хотя, насколько я вижу, можно использовать партию содомитов, чтобы отвлечь маргинально сгруппировавшихся фашистов. Возможно, тогда нам удастся расколоть правое крыло. Но я по-прежнему не считаю эту идею удачной. Предположим, захотят вступить не-содомиты, а мы им откажем. Нас обвинят в предвзятости, и весь наш замысел провалится. Моя лекция, боюсь, не совсем удалась. Нет, прошла-то она нормально – пролетела прямо над головами у слушателей. В публику затесались двое-трое людей среднего возраста, которые пытались сбить меня с толку весьма язвительными замечаниями, но парочка моих друзей из группы групповой терапии бросили их враждебности вызов своей враждебностью и в конце концов изгнали этих реакционеров из аудитории. Как я и подозревала, я оказалась чуть-чуть слишком продвинутой для местечковой публики. Онга так и не появился, вот гнида. По мне так пусть его хоть назад в Африку отправляют. Я в самом деле считала, что у этого парня хоть что-то за душой есть. Теперь мне очевидно – политически он весьма апатичен. А ведь обещал, что придет, подонок. Игнациус, этот содомитский план совсем не кажется мне реальным. Помимо этого, я вижу в нем лишь опасную манифестацию твоего ухудшающегося душевного здоровья. Прямо не знаю, как я смогу рассказать своей группе групповой терапии об этом зловещем повороте событий – сколь бы предсказуемым он ни казался. Вся группа по-настоящему за тебя болела. Некоторые даже идентифицируются с тобой. Если сорвешься ты, сорвутся и они. Мне требуется твой немедленный ответ. Пожалуйста, позвони за мой счет в любое время после 6 вечера. Я очень, очень волнуюсь.
М. Минкофф
– Она тотально сбита с толку, – довольно произнес Игнациус. – Подождем, пока она узнает о моей апокалиптической встрече с мисс О’Хара.
– Игнациус, что ты там получил?
– Депешу от распутницы Мирны.
– Чего этой девчоночке надо?
– Она угрожает самоубийством, если я не дам клятву, что мое сердце принадлежит ей и только ей.
– Ай, какой ужас. Вот спорить же ж готова, ты ей, бедняжечке, столько врак наплел. Я ж тебя знаю, Игнациус.
Из-за двери доносились звуки одевания: об пол лязгнуло что-то похожее на кусок металла.
– Куда ты собрался? – осведомилась миссис Райлли у облупленной краски.
– Я вас умоляю, мамаша, – ответил ей бассо-профундо. – Я в значительной степени спешу. Прекратите мне досаждать, пожалуйста.
– Со всеми деньгами, что ты приносишь, мог бы и дома целыми днями сидеть, – заорала двери миссис Райлли. – Как же я долг этому человеку оплачу?
– Мне бы хотелось, чтобы вы оставили меня в покое. Я сегодня выступаю на политическом митинге и должен привести в порядок свои мысли.
– На политицком митинге? Игнациус! Ай, как чудесненько! Может, ты хоть в политике хорошо добьешься. У тебя ж такой прекрасный голос. В каком клубе, Туся? У «Демократов Города Полумесяца»? У «Старых Регуляров»?
– Боюсь, что партия в настоящий момент секретна.
– Что ж это за партия, коли она секретная? – с подозрением осведомилась миссис Райлли. – Ты что, с кучей комунястов разговаривать будешь?
– Хо-хмм.
– Мне тут кое-кто дал кое-что почитать про комунястов, мальчик. Я теперь все про комунястов в брошуре прочитала. Не пытайся меня обдурачить же ж, Туся.
– Да, я видел эту брошюру сегодня в прихожей. Вы обронили ее там намеренно, чтобы я мог «извлечь пользу» из ее содержимого, либо швырнули случайно во время одной из своих регулярных винных оргий, будучи уверенной, что это просто особенно слоноподобный кусок конфетти. Воображаю, что вашим глазам было довольно трудно обрести фокус как раз около двух часов дня. Что ж, я прочитал этот памфлет. Он почти весь совершенно безграмотен. Бог знает, где вы берете подобный мусор. Вероятно, у той старухи, что торгует пралине на кладбище. Так вот, я не коммунист, а потому оставьте меня в покое.
– Игнациус, а ты не думаешь, что тебе получшеет, если ты съездишь немного отдохнешь в Благодарительной?
– Уж не психиатрическую лечебницу ли вы, случайно, имеете в виду? – зашелся от ярости Игнациус. – Вы что – считаете меня безумцем? Вы что – предполагаете, что какому-то глупому психиатру удастся хотя бы совершить попытку измерить глубины структур моей души?
– Ты мог бы там просто отдохнуть, Туся. Мог бы просто писать свои писули в маленьких тетрадках.