– Заткнись. Читай все.
Птица артистки стриптиза напала на уличного торговца сосисками в маскарадном костюме. А. Манкузо, действующий под прикрытием, арестовал Лану Ли за приставание к мужчинам на улице и распространение порнографии, а также позирование для оной. Бирма Джоунз, швейцар, указал А. Манкузо на шкафчик под стойкой бара, где и были обнаружены порнографические материалы. А. Манкузо сообщил репортерам, что уже некоторое время разрабатывал это дело и вступил в контакт с одним из агентов гражданки Ли. Полиция подозревает, что арест гражданки Ли подорвал охватившую уже весь город деятельность синдиката, распространявшего порнографию в старших классах средних школ. В баре полиция обнаружила их список. А. Манкузо сообщил, что агент объявлен в розыск. Пока А. Манкузо производил арест, три женщины – Бимс, Дубье и Бампер – появились из собравшейся толпы и совершили на него нападение. Их также задержали. Игнациус Жак Райлли, тридцати лет, был доставлен в больницу для лечения последствий шока.
– Вот же как не подвезло нам, что у них фотогрыф там валандался, делать больше ж нечего, так послали тебя сымать, а ты, как пьянчуга, там валяешься посередь улицы. – Миссис Райлли захлюпала носом. – Ох, знала же ж, что так и выйдет с твоими грязными картинками, добегался, разоделся, что на Марди-Гра.
– Я окунулся в самую зловещую ночь моей жизни, – вздохнул Игнациус. – Фортуна вчера предельно пьяно крутила свое колесо. Сомневаюсь, что мне доведется пасть еще ниже. – Он рыгнул. – Могу я узнать, чем занималась на месте происшествия эта кретинская Немезида в лице полицейского?
– Вчера вечером, когда ты сбежал, я Санте позвонила и сказала, чтоб нашла в участке Анджело, а он пошел бы и выяснил, чем это ты на улице Святого Петра там занимаешься. Я же ж слышала, какой адрес ты таксису назвал.
– Как умно.
– Я ж думала, ты пошел на собрание с бандой комунястов. Как же ж я обшиблась, а? Анджело говорит, ты с какими-то смешными людями околачивался.
– Иными словами, вы прицепили мне хвоста, – завопил Игнациус. – Моя собственная мать!
– «Птица напала», – рыдала миссис Райлли. – И надо ж такие напасти на тебя, Игнациус. Ни на кого ж больше птицы не нападают.
– Где этот водитель автобуса? Его следует предать суду немедленно.
– Ты же ж просто в обморок грохнулся, олух.
– Тогда к чему эти бинты? Я себя вовсе не хорошо чувствую. Должно быть, я повредил себе жизненно важный орган, когда рухнул на мостовую.
– Ты себе же ж просто голову поцарапал чутка. Ничего с тобой не сталось. Тебя ренхеном просветили.
– Посторонние вторгались в мое тело, пока я был без сознания? Вам могло бы достать хорошего вкуса, чтобы воспрепятствовать им. Одному господу известно, куда эти похотливые медики совали свои руки. – Игнациус осознал, что, помимо головы и уха, с тех самых пор, как он пришел в чувство, его беспокоит эрекция. Сейчас она требовала внимания. – Не будете ли вы добры покинуть эту кабинку, чтобы я смог осмотреть себя – возможно, со мной обходились неправильно. Пяти минут должно хватить.
– Слушай сюда, Игнациус. – Миссис Райлли поднялась со стула и схватила сына за воротник клоунской пижамы в горошек, в которую его обрядили. – Ты со мною не умничай, а то по мордасам живо нахлестаю, что мало не покажется. Анджело мне все рассказал. Мальчик с таким образыванием – и шляешься, как оборванец с какими-то супчиками с Квартала, по барам таскаешься, ночных дамочек ищешь. – Миссис Райлли заплакала снова. – Нам еще подвезло ж, что не все в газету написали. А то хоть из города уезжай.
– Именно вы ознакомили мое невинное существо с этим притоном, смею вам напомнить. В действительности же во всем виновата эта ужасная фемина, Мирна. Это ее следует наказать за все прегрешения.
– Мирна? – всхлипнула миссис Райлли. – Так ее ж даже в городе нету. Уж я наслушалась твоих сумабродствий, как из-за нее тебя из «Штанов Леви» уволили. Ты уж меня больше так не обдурачишь. Ты ж самашетший, Игнациус. Даже если мне самой придется сказать – да, мой собственный ребеночек из ума выжил.
– Смотритесь вы довольно изможденно. Что вам стоит – столкните кого-нибудь, залезьте в какую-нибудь из этих постелей и вздремните. Зайдете примерно через час.
– Я всю ночь не сомкнула. Как Анджело позвонил мне да сказал, что ты в больнице, я ж чуть ударом не хватилась. Чуть на пол в кухне не упала прямо головой. Я ж могла же черепушку себе раскроить. Побежала себе в комнату потом одеться, так лодыжку вывихнула. А пока ехала сюда, чуть в аварию не попала.
– Еще одной аварии только не хватало, – ахнул Игнациус. – На сей раз мне придется зарабатывать в соляных копях.
– На, олух. Анджело сказал тебе передать.
Миссис Райлли нагнулась и подняла с пола массивный том «Утешения философией». Один угол его нацелился Игнациусу прямо в живот.
– Глыг, – булькнул Игнациус.
– Анджело вчера вечером ее в этом баре нашел, – дерзко призналась миссис Райлли. – У него из уборной ее кто-то украл.
– О, мой бог! Это все подстроили нарочно! – возопил Игнациус, потрясая зажатым в лапах фолиантом. – Теперь мне все ясно. Я вам уже давно твержу, что этот олигофрен Манкузо – наша Немезида. И теперь он нанес смертельный удар. Как невинно я предложил ему эту книгу. Как горько я ошибался. – Он прикрыл налитые кровью глаза и минуту невнятно всхрюкивал. – Обставлен потаскухой Третьего рейха, скрывающей свое лицо извращенки за моей собственной книгой, за основой всего моего мировоззрения. О, мамаша, если б вы только знали, как жестоко я обманут этим сговором недолюдей. Какая ирония – книга Фортуны сама приносит несчастье. О, Фортуна, дегенеративная ты распутница!
– Закрой рот, – рявкнула миссис Райлли, и напудренное лицо ее осунулось от гнева. – Ты хочешь, чтоб сюда вся палата сбежалась? Что же мисс Энни скажет, а? Как я людяˊм в лицо смотреть буду, а, дурак ты самашетший? А теперь еще больница хочет с меня двадцать долларов взять, чтоб я тебя отсюда выписала. Будто шоˊфер на «скорой» не мог тебя в благодарительную отвезти, как приличного человека. Нет же, надо было в платную вывалить. Ну откуда я тебе возьму двадцать долларов, а? Мне ж завтра за трубу твою платить еще. И хозяину этому за дом его.
– Это неслыханно. Вам определенно не придется платить двадцать долларов. Это грабеж на большой дороге. А теперь бегите скорее домой, а меня оставьте здесь. Здесь довольно мирно. С течением времени я могу полностью восстановить свои силы. Именно этого требует сейчас моя психика. Если представится случай, прихватите мне в следующий раз карандашей и папку, которую найдете на моем столе. Я должен описать эту травму, пока она еще свежа в моей памяти. Войти в мою комнату вам разрешается. А теперь, если позволите, я должен отдохнуть.
– Отдохнуть? И еще двадцать долларов платить за ночь? А ну, вставай с кровати. Я уже Клоду позвонила. Он приедет и заплатит за твой счет.
– Клоду? Во имя всего святого, кто такой Клод?
– Один знакомый.
– Так вот, поймите раз и навсегда одну вещь. Никто из посторонних мужчин не будет оплачивать мои больничные счета. Я останусь здесь, пока честные деньги не купят мне свободу.
– Вставай сейчас же с постели, – заверещала миссис Райлли. Она схватилась за пижаму, но туша сына утонула в матраце, точно метеорит. – Подымайся, пока я по мордасам тебе не надавала.
Увидев, что над его головой уже занесен материн ридикюль, Игнациус сел на постели.
– О, мой бог! Да на вас туфли для кегельбана. – Он метнул побагровевший изжелта-небесный взгляд через край кровати, мимо видневшейся из-под юбки комбинации и спущенных хлопчатобумажных чулок. – Только вы могли надеть туфли для кегельбана к смертному одру своего дитяти.
Однако мать вызова не приняла. В ней кипела решимость, а ее преимущество питалось интенсивным гневом. Взгляд ее стал железным, губы – тонкими и твердыми.
Все шло не так.
II
Мистер Клайд открыл утреннюю газету и уволил Райлли. С торговой карьерой большой обезьяны покончено. Зачем этот бабуин напялил после работы форму? Такая обезьяна, как Райлли, может одним махом погубить десять лет попыток утвердить приличную торговую марку. У торговцев «горячими собаками» и так проблема с репутацией – вовсе не обязательно, чтобы кто-то из них валялся в обмороке на улице возле борделя.
Мистер Клайд кипел и пузырился вместе со своим котлом. Пусть Райлли только попробует появиться в корпорации «Райские Киоскеры» – сразу схлопочет вилкой в трахею. Однако оставались халаты и этот пиратский костюм. Должно быть, Райлли слямзил пиратские причиндалы из гаража еще вчера. Обезьяну придется найти и, в конце концов, хотя бы сообщить ему, чтоб не приходил больше. От такого животного нельзя в самом деле ожидать, что он сам вернет казенную форменную одежду.
Мистер Клайд несколько раз набирал номер на Константинопольской улице, но там никто не отвечал. Может, его уже куда-нибудь упекли. Мать гамадрила, небось, мертвецки пьяной валяется где-нибудь под забором. Одному богу известно, что она из себя такое. Ну и семейка, должно быть.
III
Доктор Тальк пережил жалкую неделю. До студентов каким-то образом дошла одна из угроз, которыми несколько лет назад заваливал его тот психованный старшекурсник. Как она попала к ним в руки, доктор Тальк не знал. Но кошмарные результаты уже сказывались. Подпольные слухи о записке медленно расползались; он стал посмешищем всего студенческого городка. За коктейлем один коллега в конце концов объяснил ему причину хохотков и шепотков, то и дело прерывающих его занятия, которые раньше проходили в почтительной тишине.
Фраза о «развращении и растлении молодежи» была совершенно неверно понята и истолкована. Как бы не пришлось ему рано или поздно объясняться перед администрацией. А «недоразвитые тестикулы»… Доктор Тальк поежился. Лучше всего было бы, наверное, все объяснить, но тогда потребуется отыскать бывшего студента, а он из тех, кто в любом случае будет отказываться от всего. Возможно, следует просто рассказать, каким был этот мистер Райлли. Он возник перед доктором Тальком снова – в массивном кашне, сопровождаемый кошмарной юной анархисткой с саквояжем: она повсюду с ним таскалась и засоряла территорию листовками. К счастью, в колледже она не задержалась, однако сам Райлли словно вписался в его пейзаж навеки, будто пальмы или скамейки.