В один особенно мрачный семестр эта парочка посещала классы доктора Талька и прерывала его лекции разными странными звуками и наглыми ядовитыми вопросами, на которые не в состоянии был ответить никто, за исключением, быть может, господа бога. Доктор Тальк содрогнулся. Несмотря ни на что, он должен найти Райлли и добыть у него объяснение и признание. Одного-единственного взгляда на мистера Райлли студентам хватит, чтобы понять: записка была бессмысленной фантазией больного разума. Он даже администрации на мистера Райлли даст посмотреть. Решение проблемы в конечном итоге – чисто физическое: предъявить мистера Райлли во всем изобилии его плоти.
Доктор Тальк отхлебнул водки с соком, которую всегда употреблял после трудного светского пьянства, и раскрыл газету. По крайней мере жители Квартала веселятся и бесчинствуют. Он потягивал водку и вспоминал инцидент с этим Райлли: как тот вывалил все экзаменационные работы на головы демонстрации первокурсников под окнами деканата. Администрация это тоже вспомнит. Он самодовольно ухмыльнулся и снова посмотрел в газету. Три фотографии выглядели уморительно. Простые вульгарные люди – иˊздали – всегда его забавляли. Он прочитал заметку и поперхнулся, забрызгав себе весь смокинг.
Как мог Райлли столь низко пасть? Он и в студенчестве был эксцентриком, но теперь… Насколько гаже пойдут слухи, если выяснится, что записку сочинил торговец сосисками. Райлли вполне может заявиться в университет со своей тележкой и развернуть торговлю «горячими собаками» прямо перед Корпусом общественных наук. И намеренно превратит это в цирковое представление, в постыдный фарс, где ему, Тальку, будет уготована роль коверного.
Доктор Тальк отложил газету, поставил стакан и закрыл лицо ладонями. Придется стерпеть эту записку. Он будет все отрицать.
IV
Мисс Энни заглянула в утреннюю газету и побагровела. А она-то удивлялась, чего это с соседнего двора все утро ни звука. Всё, это последняя капля. Теперь у квартала испорчена репутация. Она этого больше не вынесет. Эти люди должны съехать. Она заставит соседей подписать петицию.
V
Патрульный Манкузо снова заглянул в газету. Затем развернул ее на уровне груди, хлопнула вспышка. Он принес в участок свою камеру «Брауни Холидей» и попросил сержанта сфотографировать его на фоне кое-каких официальных декораций: стола самого сержанта, ступенек парадного входа в участок, патрульного автомобиля, регулировщицы движения, чья излюбленная жертва – лихачи в школьной зоне.
Когда оставался всего один кадр, патрульный Манкузо решил объединить два предмета реквизита и завершить съемку драматическим финалом. Пока регулировщица, изображая Лану Ли, лезла на заднее сиденье патрульной машины, гримасничая и мстительно потрясая кулаком, патрульный Манкузо смотрел в камеру, держа газету, и сурово хмурился.
– Ладно, Анджело, теперь всё? – спросила регулировщица: ей не терпелось добраться до ближайшей школы, пока не закончилось время ограничения скорости в любимых школьных зонах.
– Большое спасибо тебе, Глэдис, – ответил патрульный Манкузо. – Детишкам хотелось побольше снимков показать своим маленьким друзьям.
– Ну еще бы, – прокричала Глэдис и поспешила со двора, перекинув через плечо сумку, под завязку набитую черными штрафными квитанциями за превышение скорости. – Они, я так думаю, вправе гордиться папочкой. Рада, что смогла тебе помочь, дорогуша. Как захочешь еще сниматься – дай мне знать.
Сержант швырнул последнюю лампу вспышки в мусорную корзину и сдавил ручищей остренькое плечико патрульного Манкузо.
– Единолично ты, Манкузо, сумел раскрыть самую активную в городе банду торговцев порнографией в средних школах. – Он хлопнул патрульного по впалой ключице. – Невероятно, но ты расколол бабу, которую даже лучшим нашим агентам не удавалось одурачить. Манкузо, как я выяснил, работает над этим делом втихушку. Манкузо может опознать одного из ее подручных. Кто все это время ходил сам по себе, искал подозрительных субъектов вроде тех трех девок и пытался их привлечь? Манкузо, вот кто.
Оливковая кожа патрульного Манкузо слегка порозовела, если не считать тех участков, где ее исцарапал дамский вспомогательный корпус Партии Мира. Там она осталась багровой.
– Просто повезло, – вымолвил патрульный Манкузо, прочищая горло от какой-то неощутимой мокроты. – Кое-кто мне дал наводку. А потом этот Бирма Джоунз сказал посмотреть в шкафчике под баром.
– Ты в одиночку смог провести облаву, Анджело.
Анджело? Он окрасился в весь спектр оттенков от оранжевого до фиолетового.
– Я не удивлюсь, если ты за это получишь какое-нибудь повышение, – проговорил сержант. – Ты что-то задержался в простых патрульных. А всего пару дней назад я считал тебя конской задницей. Как насчет повышения? Что ты на это скажешь, Манкузо?
Патрульный Манкузо откашлялся довольно неистово.
– Могу я забрать свой фотоаппарат? – почти неслышно спросил он, когда горло наконец прочистилось.
VI
Санта Батталья поднесла газету к портрету мамули и сказала:
– И как тебе это ндравится, малыша? Как тебе ндравится, что твой внук Анджело хорошо добился, а? Ндравится, дорогуша? – Она ткнула в другую фотографию. – Как тебе ндравится, када самашетший мальчишка этой бедненькой Ирэны валяется в канаве, что твой кит на берегу? Какая жалось же, да? Таперь уж точно она его запэреть должна. Думаешь, кто-нибудь таперь на ей женится, ежли этот здоровый босяк по всему дому так валяться будет? Дудки.
Санта схватила портретик и изо всех сил влажно его чмокнула.
– Ну, не перэживай, малыша. Я за тебя молюся.
VII
Клод Робишо с тяжелым сердцем развернул газету в трамвае по пути в больницу. Ну как же такой большой мальчик может так позорить такую прекрасную милую женщину, как Ирэна? Она ж уже вся бледная от усталости – эдак за сына переживает. Санта была права: этого Ирэниного сынка лечить надо, пока он свою чудесную мамочку еще больше не опозорил.
На сей раз – только двадцать долларов. В следующий – может статься, гораздо больше. Даже с хорошей пензией и кое-какой недвижностью человек не может себе позволить такого приемыша.
Но хуже всего – позор.
VIII
Джордж вклеивал статью в свою тетрадку «Достижений молодых»[85], оставшуюся ему как сувенир от последней школьной четверти. Он приклеил ее на чистую страницу между рисунком утиной аорты с урока по биологии и домашней работой по истории Конституции с урока граждановедения. Нужно отдать этому парню Манкузо должное: что-что, а соображалово у него работает. Интересно, думал Джордж, есть ли его фамилия в том списке, который фараоны надыбали под баром. Если да, неплохо бы навестить дядюшку на побережье. Но даже так фамилия его у них будет. Поехать куда-то денег все равно не хватит. Лучше всего – посидеть немножко дома. Если он появится в городе, Манкузо легко может его засветить.
Мать Джорджа, пылесосившая другую сторону гостиной, с надеждой посматривала, как сынок занимается своим школьным альбомом. Может, ему снова в школу захочется? Им с отцом, кажется, так и не удалось на него повлиять. Ну какие сегодня шансы у мальчика без среднего образования, а? Куда ему податься?
Она выключила пылесос и пошла открывать дверь. Джордж рассматривал фотографии и размышлял, чем же торговец сосисками занимался в «Ночи утех». Полицейским шпиком он быть не мог. Как бы то ни было, Джордж ему не проболтался, откуда картинки. Подозрительное какое-то дело.
– Полиция? – услышал Джордж голос матери у дверей. – Должно быть, вы ошиблись квартирой.
Джордж намылился было в кухню, но сразу понял, что деваться некуда. В квартирах многоэтажек только один выход.
IX
Лана Ли разодрала газету в клочки, а клочки – на кусочки еще мельче. Когда надзирательница, проходя мимо камеры, велела ей все убрать, члены дамского вспомогательного корпуса, делившие с Ланой камеру, заявили матроне:
– Вали. Тут мы живем. И нам нравится бумага на полу.
– Отгребай, – прибавила Лиз.
– Испарись, – сказала Бетти.
– Этой камерой я заведываю, так что без кипежа, – ответила матрона. – А вы тут шум наводите с самого начала, как вас вчера вечером доставили.
– Вытащи меня из этой проклятой дыры, – завопила Лана Ли матроне. – Я с этими тремя шизами больше ни минуты не выдержу.
– Эй, – сказала Фрида двум своим сожительницам. – А мы пупсику не нравимся.
– Такие, как ты, и изгадили весь Квартал, – сообщила Фриде Лана.
– Заткнись, – ответила ей Лиз.
– Засунь, солнышко, – сказала Бетти.
– Заберите меня отсюда, – выла Лана сквозь прутья решетки. – Я и так всю, блядь, ночь тут промучилась с этими ебанушками. У меня гражданские права есть. Меня нельзя тут держать.
Матрона гадко ухмыльнулась и отошла.
– Эй! – заорала Лана в коридор. – Вернись сейчас же.
– Ты давай полегче, дорогуша, – посоветовала Фрида. – Хватит лодку раскачивать. Иди-ка лучше сюда, покажи нам свои картинки, которые в лифчик запрятала.
– Ага, – подтвердила Лиз.
– Вытаскивай давай снимочки, пупсик, – распорядилась Бетти. – Нам остохренело на стены пялиться.
И три девахи одновременно ринулись на Лану.
X
Дориан Грин перевернул свою строгую визитную карточку и на обратной стороне печатными буквами вывел: «Сдается потрясная квартирка. Спрашивать в 1А». Он вышел на брусчатую дорожку и кнопкой прицепил карточку к низу лакированного кожаного ставня. На этот раз девочки попали надолго. Полиция обычно непреклонна в отношении повторных правонарушений. Неудачно вышло, что девочки оказались не очень приветливы со своими соседями по Кварталу; кто-нибудь наверняка показал бы им этого изумительного патрульного, и они не совершили бы роковой ошибки и не напали бы на сотрудника сил полиции.
Но девочки – такие импульсивные, такие агрессивные. Дориан чувствовал, что без них и он сам, и его дом совершенно беззащитны. Он тщательнейшим образом запер кованые ворота. Потом вернулся к себе в квартиру, чтобы покончить с уборкой мусора, оставшегося после первого митинга. Самая сказочная вечеринка в его карьере: в самом ее разгаре Тимми рухнул с люстры и вывихнул лодыжку.