– Я очень привлекательная женщина, – автоматически отреагировала мисс Трикси.
– Ну, разумеется, – подтвердил мистер Леви, склоняясь над ней. – Мы отправим вас на пенсию, мисс Трикси. С прибавкой. К вам относились паршиво.
– На пенсию? – просипела мисс Трикси. – Должна вам сказать, это неожиданно. Слава богу.
– Вы подпишете заявление, что именно вы написали это письмо?
– Конечно, подпишу! – вскричала мисс Трикси. Какая замечательная подруга у нее – Глория. Уж Глория знала, как ей помочь. Глория хитрая. Слава богу, что Глория вспомнила про это волшебное письмо. – Я скажу все, что захотите.
– Мне все вдруг стало ясно, – донесся из-за газетной кипы расстроенный голос миссис Леви. – Меня шантажируют моими же дорогими девочками. Меня сталкивают с пути – чтобы не мешала тебе стать еще боˊльшим повесой, чем сейчас. Вот теперь «Штаны Леви» совершенно точно отправятся коту под хвост. А ты думаешь, что прищучил меня.
– Я тебя и прищучил. «Штаны Леви» все равно отправятся коту под хвост. Но не из-за того, что их подорвали твои игры. – Мистер Леви бросил взгляд на два письма. – Все это дело с Абельманом заставило меня многое понять. Почему, интересно, никто не покупает наши штаны? Потому что они – дерьмо. Потому что они сшиты по тем же выкройкам, которыми двадцать лет назад пользовался отец. Из тех же тканей. Потому что этот старый тиран ничего не хотел менять на фабрике. Потому что он сгнобил всю инициативу, которая была у меня.
– Твой отец был блистательным человеком. Я не потерплю от тебя больше ни единого слова неуважения.
– Заткнись. Дурацкое письмо Трикси подкинуло мне одну мысль. Отныне и впредь мы будем выпускать только бермудские шорты. Меньше хлопот, выше прибыли при меньших затратах. Пускай текстильные фабрики шлют мне совершенно новые образцы тканей, не требующих глажки. «Штаны Леви» становятся «Шортами Леви».
– «Шорты Леви». Какая прелесть. Не смеши меня. Ты разоришься через год. Готов на все, лишь бы стереть память об отце. Ты не можешь управлять предприятием. Ты – неудачник, повеса, жучок с ипподрома.
– Тихо! Должна вам сказать, что вы ужасные надоеды. Если это, по-вашему, – пенсия, я лучше опять в этих «Штанах Леви» сидеть буду. – И мисс Трикси замахнулась на них коробкой от печенья. – Убирайтесь теперь из моего дома, а чек пришлете по почте.
– Я не смог управлять «Штанами Леви». Это правда. Но мне кажется, я смогу управлять «Шортами Леви».
– Ты вдруг стал очень самоуверенным. – Голос миссис Леви уже срывался в истерику. Гас Леви управляет компанией? Гас Леви – на коне? Что же она скажет Сьюзен и Сандре? Что же она скажет самому Гасу Леви? И что станет с нею? – Фонд, я полагаю, тоже отправляется коту под хвост?
– Разумеется, нет. – Мистер Леви про себя улыбнулся. Штурвал наконец выбит из рук супруги, она пытается проложить хоть какой-то курс по морю смятения – и направление спрашивает у него. – Мы учредим премию. За что ты там собиралась их вручать – за похвальную службу и храбрость?
– Да, – смиренно вымолвила миссис Леви.
– Вот. Вот тебе храбрость. – Он взял газету и ткнул пальцем в негра, стоявшего над поверженным юным идеалистом. – Вот он первую награду и получит.
– Что? Преступник в темных очках? Субъект с Бурбоновой улицы? Прошу тебя, Гас. Только не это. Леон Леви лишь несколько лет как умер. Пусть хоть упокоится в мире.
– Это очень практично – от такого маневра и сам Леон Леви не отказался бы. Большинство наших работников – негры. Нам нужна хорошая самореклама. Пройдет немного времени, и мне, видимо, потребуются новые прекрасные работники. А премия создаст благоприятный климат для найма.
– Но не этому же. – Похоже, миссис Леви тошнило всухую. – Наши награды – для приличных людей.
– А где же идеализм, за который ты всегда столь рьяно выступаешь? Мне казалось, тебя интересуют национальные меньшинства. По крайней мере ты всегда об этом заявляла. Как бы там ни было, Райлли спасать стоило. Он привел меня к подлинному виновнику.
– Ты не сможешь всю жизнь прожить на одной злобе.
– Это кто тут живет на одной злобе? Я, наконец, делаю что-то конструктивное. Мисс Трикси, где у вас телефон?
– Кого? – Мисс Трикси как раз углубилась в наблюдения за отчаливающим сухогрузом из Монровии – его палубу загромождали тракторы «Международного Комбайна». – У меня нет телефона. Есть в бакалейной лавке за углом.
– Ладно, миссис Леви. Сходи в лавку. Позвони доктору Ленни и в газету: не знают ли они, как отыскать этого Джоунза, хотя у таких людей телефонов обычно не бывает. Попробуй и через полицию тоже. Уж они-то должны знать. Номер дашь мне. Я позвоню ему лично.
Миссис Леви не сводила глаз с супруга: ее раскрашенные ресницы даже не вздрагивали.
– Если пойдете в лавку, можете мне и ветчины на Пасху купить, – проскрежетала мисс Трикси. – Я хочу видеть эту ветчину прямо у себя дома! И никакого вранья на этот раз я не потерплю. Если вам от меня нужно признание, начинайте за него платить.
И она зарычала на миссис Леви, с вызовом обнажив зубы, – словно выставила хоругвь.
– Вот видишь, – сказал мистер Леви супруге. – У тебя есть три причины сходить в лавку. – Он протянул ей бумажку в десять долларов. – Я тебя здесь подожду.
Миссис Леви взяла деньги:
– Я полагаю, теперь ты счастлив. Теперь я буду твоей служанкой. Ты занес меч над моей головой. Одно-единственное крохотное неверное суждение – и мне приходится так страдать.
– Одно крохотное неверное суждение? Обвинение в клевете на полмиллиона долларов? От чего ты страдаешь? Ты просто идешь в бакалейную лавку за углом.
Миссис Леви повернулась и на ощупь двинулась по проходу. Дверь за нею хлопнула, и мисс Трикси моментально погрузилась в детскую дрему, точно тяжелое бремя спало с ее плеч. Мистер Леви прислушивался к ее храпу и наблюдал за монровийским сухогрузом, что выходил из гавани и сворачивал по течению в сторону Залива.
Впервые за несколько дней разум его успокоился, и в сознании поплыли некоторые события, связанные с этим злополучным письмом. Он припомнил написанное Абельману – и перед мысленным взором его явилось другое место, где он слышал подобные выражения. Двор дурачка Райлли, всего час назад. «Ее следует высечь хлыстом». «Олигофрен Манкузо». Все-таки письмо написал он. Мистер Леви с нежностью посмотрел на маленькую обвиняемую, храпевшую над своей коробкой голландского печенья. Ради всех нас, подумал он, вас придется объявить недееспособной и вынудить взять вину на себя, мисс Трикси. Вас подставили. Мистер Леви расхохотался вслух. Почему же мисс Трикси созналась так искренне?
– Тишина! – рявкнула мисс Трикси, мгновенно проснувшись.
Дурачка Райлли в самом деле стоило спасать. А он спас себя, мисс Трикси, да и мистера Леви в придачу – по-своему, по-дурковатому. Кем бы ни был этот Бирма Джоунз, щедрую премию он заслужил… или вознаграждение. Предложить ему работу в новых «Шортах Леви» – так будет еще лучше для рекламы. Премию и работу. Хорошее освещение в прессе, увязанное с открытием возрожденной компании. Ловкий трюк или как?
Мистер Леви смотрел, как сухогруз пересекает устье Промышленного канала. Скоро миссис Леви тоже окажется на пароходе – на пути в Сан-Хуан. Навестит свою мамашу на пляже – будет смеяться, петь и танцевать. Миссис Леви неважно вписывается в новый план «Шорт Леви».
Четырнадцать
Игнациус весь день не выходил из комнаты: конвульсивно задремывал, а часто и тревожно приходя в себя, набрасывался на свою резиновую перчатку. Весь день телефон в прихожей звонил, не переставая, и с каждым звонком его тревога и нервы расходились все сильнее. Он атаковал перчатку, лишая ее девственности, вонзаясь в нее, покоряя ее. Как к любой знаменитости, к Игнациусу тянулись поклонники: мамашины глазливые родственнички, соседи, люди, которых миссис Райлли не видела годами. Звонили все. При каждом звонке Игнациусу мерещилось, что это снова мистер Леви, но всякий раз до него доносились адресованные абоненту материнские реплики, уже ставшие душещипательно стандартными: «Ай, ну какой же ужас, а? Что ж я буду теперь делать, а? Теперь же ж наше доброе имя совсем загибло». Когда сил терпеть это уже не оставалось, Игнациус, колыхаясь, вываливался из комнаты и отправлялся на поиски «Доктора Орешка». Если в прихожей ему случалось встретить мамашу, она не смотрела на него, а изучала ворсистые сферы пуха, что дрейфовали по полу у него в кильватере. Похоже, он ничего больше не мог ей сказать.
Что же сделает мистер Леви? Абельман, к несчастью, очевидно, оказался довольно низкой личностью, субъектом слишком мелким, чтобы принять чуточку критики, человеческой молекулой с повышенной чувствительностью. Игнациус обратился с письмом не по адресу; воинственная и мужественная листовка была прочитана не той публике. В данный момент его нервной системе не выдержать судебного процесса. Он совершенно расклеится прямо перед судьей. Сколько времени пройдет, прежде чем мистер Леви накинется на него снова, он не знал. Какие маразматические загадки налопотала в уши мистеру Леви мисс Трикси? В ярости и смятении мистер Леви непременно вернется, на сей раз – полный решимости заточить его в узилище. И ждать его возвращения – словно дожидаться казни. Тупая боль в голове не отступала. «Доктор Орешек» на вкус был, как желчь. Абельману явно хотелось денег – и побольше: эта стыдливая мимоза, судя по всему, сильно обиделась. Когда обнаружат подлинного автора письма, чтоˊ потребует Абельман вместо пятисот тысяч? Жизнь?
«Доктор Орешек» превращался в кислоту и булькал в кишках. Игнациуса переполняло, запечатанный клапан не давал газу вырваться: зажмите в пальцах сопло воздушного шарика – получится то же самое. Монструозные отрыжки вздымались в горле и отскакивали вверх, к отягощенной отходами жизнедеятельности миске абажура из молочного стекла. Стоит человеку поддаться на уговоры и вступить в этот жестокий век – может произойти что угодно. Повсюду притаились капканы: Абельман, безжизненные Крестоносцы за Мавританское Достоинство, кретин Манкузо, Дориан Грин, газетные репортеры, стриптизерки, попугаи, фотография, малолетние преступники, фашистские порнографы. А в особенности – Мирна Минкофф. Потребительские товары. Но в особенности – Мирна Минкофф. С мускусной распутницей нужно что-то делать. Как-то. Когда-нибудь. Она должна поплатиться. Что бы ни случилось, он должен ей воздать, пусть даже возмездие займет многие годы, и ему придется десятилетиями красться за ней из одной кофейни в другую, с одной песенно-народной оргии на другую, из подземки на блат-хату, а оттуда – на хлопковые плантации, а оттуда – на митинг протеста. Игнациус призвал на голову Мирны замысловатое елизаветинское проклятие и, перевернувшись, еще раз неистово злоупотребил перчаткой.